Записки психиатра - Богданович Лидия Анатольевна - Страница 44

Толя был поражен и огорчен. В осторожных выражениях он все же тете написал об этом, а когда писал, то его темные, густые, как у деда, брови, почти сошлись в прямую линию, а остренький нос покраснел от холодной струи ветра из окна. Толя послал письмо и очень скоро получил тетин короткий и вразумительный ответ. «Анатолий, помни одно! Ты наследственный талант! Из рода самих Пичужкиных. Пусть только тебя не примут!.. Сама приеду в Москву. Все наши афиши и фотографии привезу… Пусть посмотрят, кто твой дед и отец!..»

Читал Толя письмо своей тети и верил: она может учинить такое…

Около большой аудитории, напряженно перешептываясь, стояла молодежь. Были здесь юноши в голубоватых длинных, суженных книзу пиджаках, с длинными, будто давно не стриженными волосами. В кокетливых позах стояли девушки в модных цветных свитерах. Все шло своим чередом. Вызвали наконец и Пичужкина.

Председатель конкурсной комиссии старый актер, а теперь директор театрального училища выглядел плотным, но еще красивым мужчиной.

— Вы, как нам известно, готовитесь в комические актеры? — спросил он мягким баритоном.

— Да… у меня и отец…

— Отец нас не интересует! — отрезал председатель и от нетерпеливого жеста на его руке сверкнуло алмазное кольцо.

— Изобразите нам что-нибудь этакое… Ну, скажем, горе клоуна, который получил письмо о смерти любимого существа…

— Подумайте, не спешите, голубчик… — посоветовала пожилая женщина в черном платье с крупными серьгами в ушах, которая сидела за столом конкурсной комиссии. Лицо ее было приветливое и доброе.

Зал, в котором заседала комиссия, был просторный и полукруглый, словно арена цирка. Толя прошел в глубину. «Почему, — думал он, — меня не заставляют делать смешное?». В кармане нащупал тетино письмо. Сразу мелькнула мысль, что надо делать. Наступили напряженные минуты ожидания. Эти минуты решали его судьбу.

Толя шагнул вперед и, нарочито оступившись, сел на пол. Его лицо с высоко поднятыми густыми бровями выразило удивление слабоумного человека. Затем лицо сморщилось от боли и Толя изо всех сил тянулся поцеловать ушибленное колено ноги. Не дотянувшись, с сердитым лицом он его ударил рукой, мгновенно вскочил и захохотал с поразительными переливами.

Все члены конкурсной комиссии заулыбались, а через минуту уже неудержимо смеялись.

Словно что-то вспомнив, Толя хлопнул себя по лбу и, глупо ухмыляясь, вытащил из кармана письмо и стал читать. Его густые брови сошлись у переносицы в прямую линию, глаза сделались неподвижными. Его руки повисли, как плети, письмо упало. Дико озираясь на письмо, Толя снова поднял его, пробежал глазами и медленно, словно с гирями на ногах, подошел к окну. Прислонившись лбом к стеклу, он стал пальцем чертить бессмысленные круги на запотевшем стекле… И, пошатываясь, повернулся к столу комиссии. Лицо Толи было страшно. Перед ним сидели люди, но он смотрел на них невидящим взглядом человека в несчастье.

Глубокое молчание нарушила актриса в черном платье. Она приложила к глазам платок.

В подобного рода задачах жюри конкурсной комиссии привыкло к трагическим рыданиям в финале, но такое решение задачи было необычным, новым и говорило о бесспорной актерской одаренности.

Видимо, в трагедию клоуна Толя вложил все свои силы и теперь стоял вялый, опустошенный. Но для жюри конкурсной комиссии этого было мало. Толе предложили исполнить женскую роль, например прочитать монолог Лизы из «Горе от ума».

— Он устал… — негромко сказала пожилая актриса. Однако председатель предложил читать, и Толя начал монолог Лизы. Начал бледно и, сбившись, не закончил и в полной растерянности вышел.

Из-за двери послышались спорящие голоса комиссии. Смысла спора он уловить не мог и стоял, прислонившись к стене. Молодые, хорошо одетые люди его о чем-то спрашивали. Он отвечал. После него из зала вышла модно одетая девушка. Взгляд ее больших светлых глаз как бы говорил: «Я знаю, что меня примут, иначе быть не может!»

Нельзя было определить по лицу Толи, очень он огорчен или нет, когда объявили результат экзаменов в театральное училище. Толю не приняли с мотивировкой, что он слаб в исполнении характерных женских ролей. «А, собственно, зачем мне женская роль?» — думал Толя, всем существом чувствуя несправедливость решения конкурсной комиссии.

Неизвестно, что произошло дальше с Пичужкиным, только на следующий день в длинных коридорах театрального училища появилась высокая женщина с суховатыми щиколотками ног. Одета она была, как заметили служащие, с претензией на моду. Длинные подвески серег дрожали при каждом ее повороте, так же как дрожали, словно приклеенные, кудельки рыжеватых волос.

Брови и ресницы ее были насурмлены и шагала она своими крупными ногами широко. Вся ее худая, несколько старомодная фигура была полна решимости. За день она обошла всех членов комиссии и просительным голосом с хрипотцой курящей женщины говорила каждому:

— Я актриса Пичужкина… Мой племянник, Толя, из рода Пичужкиных и, дай бог памяти, весь в Трифона Сергеевича вышел… А уж о нем вы, надо думать, слыхали…

— Что, собственно, вам нужно? — попытался прервать старую актрису один из членов комиссии.

— А нужно мне, чтобы племянника моего Анатолия Пичужкина всенепременно приняли бы в актерскую школу…

— Но он плохо исполняет монологи и женские роли… Актеру, сами знаете, иногда приходится и в черта перевоплотиться, не то что в женщину.

— Нет, гражданин член комиссии. Женские роли ему ни к чему. Я прошу принять моего племянника… Он наследственный талант… Весь в покойного… — Толина тетя приложила платок к глазам.

Ее постарались вежливо выпроводить за дверь, но она приоткрыла другую дверь — дверь кабинета самого директора.

— Закройте дверь.

Пичужкина в точности выполнила приказание, но закрыла дверь, войдя в кабинет.

Несмотря на нетерпеливый жест занятого директора, старая актриса подробнейшим образом рассказала ему о наследственном таланте своего племянника…

Как ни пытался директор, но так и не смог втолковать тетушке, что ее племянник не выдержал экзамена, и потому на его место примут другого.

Утомленный длинной, невразумительной беседой директор вызвал какого-то члена конкурсной комиссии и просил еще раз объяснить посетительнице суть дела. Тот пригласил ее для беседы в соседнюю комнату.

К полудню все члены комиссии буквально бегали от назойливой посетительницы. Она же, недовольная их ответами, снова направилась к директору. В кабинет она вошла в тот неудачный момент, когда директор, стоя перед зеркалом, тщательно зачесывал волосы на оголенное темя. На его правой руке сверкал алмаз.

— Вы опять пришли… Я же вам объяснил…

— А я вам желаю объяснить… Племянник мой из рода самого Трифона Сергеевича Пичужкина, знаменитого русского крепостного актера! Да! И покойный, не в пример некоторым теперешним актерам, был человек недюжинного таланта… А обижать племянника моего нехорошо… Он отца-матери не имеет… Заступиться некому.

Полное лицо председателя комиссии порозовело, лоб покрылся испариной. Он решительно двинул в сторону кресло.

— Гражданка, уходите! Немедленно уходите или я вызову милиционера…

Старая актриса стояла, окаменев и приоткрыв рот, видимо, от испуга. Затем крупным мужским шагом подошла к самому столу и, высоко приподняв шляпу с цветами вместе с париком и серьгами, сказала:

— Благодарю вас… Как видите, я могу быть исполнителем женских ролей. Наверное, это подтвердят теперь и другие члены комиссии.

Директор остолбенело смотрел на мнимую тетю и затем позвонил секретарю:

— Дайте мне дело Пичужкина!

Единогласным решением Анатолия Пичужкина зачислили студентом театрального училища. Но сразу приступить к занятиям он не смог, так как «впал в депрессию», как сообщил мне о студенте директор училища. Его направили на лечение ко мне, в отделение нервно-психиатрической больницы. В связи с этим из Тулы приехала тетя больного. Она искренне всплакнула и потом долго мне рассказывала из какого рода талантливых актеров происходит Анатолий. «Как две капли воды он похож на покойного его деда Трифона Сергеевича». Для полного впечатления о талантах рода Пичужкиных она разложила передо мной старые афиши и фотографии, а потом встрепенулась и забеспокоилась: