Записки психиатра - Богданович Лидия Анатольевна - Страница 36

— Спасибо. А вот для жителей, Роман Ильич, вы обещали закончить постройку больницы, да еще и о бане с вами поговорим…

Председатель вынул из кармана свернутые листы и подал доктору.

Развернул Дмитрий Никитич лист и увидел план и смету строительства новой больницы, проект хорошей сибирской бани, чтобы при надобности было где попариться березовым веничком…

— Это хорошо, — сказал доктор. Но, видно, от слабости так больше ничего и не вымолвил. А его черные добрые глаза заблестели не то от яркого солнца, не то от радости.

«Ихтиозавр»

Полюбуйтесь, до чего довели врачи мою жену! — с искренним огорчением воскликнул муж — плотный, с водянистыми глазами, тщательно выбритый, в отлично выглаженном костюме.

Он перечислил пятерых виновных врачей и, поминая их, но явно имея в виду меня, предупредил:

— Если в ближайшее время моей жене не будет оказана помощь, то я напишу жалобу министру здравоохранения. Я юрист и пути знаю.

Видимо, я произвела на юриста невыгодное впечатление, и он то и дело повторял:

— Я хочу, чтобы вы, доктор, поняли… у жены болит затылок, а не вся голова. Оттого и тройчатка не помогает. Я прошу согласовать со мной назначения. Я детально изучил жену и знаю, что и как на нее действует. К вашему сведению, депрессия у нее возникает без всяких поводов и чаще с утра. Это, как вам должно быть известно, признак депрессии эндогенной, то есть возникающей «изнутри», без всяких внешних поводов.

— Вы знакомы с психиатрией? — спросила я.

— В свое время изучал судебную психиатрию.

Муж говорил долго. Женщина не произнесла ни слова. С равнодушно-безрадостным взглядом она сидела, поникнув головой.

Я слушала и в то же время читала заключения врачей.

— Разрешите мне кое-что уточнить? — осторожно прервала я юриста. — У вас трое малолетних детей?

— Да. Последнему два года.

— Вы одна справляетесь с детьми и со всем хозяйством? — обратилась я к больной.

Она продолжала молчать, а муж ответил:

— К сожалению… Конечно, могла бы помогать ее мамаша, но я терпеть не могу никаких родственников. Впрочем, это к ее болезни не имеет никакого отношения. Ну-с, доктор, теперь вы можете начать осмотр, — сказал он тоном, каким, видимо, говорил со своими клиентами. — Надеюсь, я вам не помешаю?

— Лучше остаться с больной наедине.

— Ах, да… вы психиатр. Это тот же следователь. Ну, что ж, оставайтесь, — милостиво разрешил он. — Ты, детка, только не волнуйся. — Он похлопал жену по плечу и вышел.

Сразу исчезла угнетавшая меня тяжесть. Усевшись против больной, я взяла ее слабые тонкие руки в свои.

Не знаю, как это происходит, но иногда вдруг чувствуешь, что больной тебе близок и понятен, хотя он и не сказал ни слова. Видимо, то же почувствовала и эта бледная, худая женщина.

— Я так утомляюсь, что сон не облегчает меня. При одной мысли, что сегодня надо сделать непочатый круг работ, у меня уже с утра болит голова… Когда муж дома, да еще пишет речь, у нас в квартире все ходят на цыпочках. Чистоплотен и требователен он ужасно. Вот я все годы и старалась. Отняли много сил и дети. Все недосыпала, думала: муж работает, надо создать ему условия. Вот и дошла…

«Не от этого „дошла“, — подумала я. — Ничего нет зазорного в том, что жена создает мужу условия для работы. Это хорошо. Плохо то, что он обезличил жену, оторвал ее полностью от жизни окружающих людей».

— А вы сами работали?

— Работала. Учиться хотела, но муж не разрешил и требовал, чтобы я не работала. Я сначала против была, а потом врачи сказали, что заболела. Пусто, тоскливо стало. И все безразлично. Жить не хочется… Такая тяжелая у меня голова, тело словно скованное. А муж не понимает. Требует порядка, чистоты, уюта в доме. Поднимает скандал, если приготовлено не по его вкусу… Только не говорите ему, что я жалуюсь…

— И вы хотели бы жить, как все, и работать?

— Еще бы! — горячо воскликнула больная. — Только вот не в силах уже…

Слушала я ее и передо мною оживали некоторые герои рассказов Чехова. Вот нянька Варька из рассказа «Спать хочется». «Она не может только никак понять той силы, которая сковывает ее по рукам и ногам, давит ее и мешает ей жить. Она оглядывается, ищет эту силу, чтобы избавиться от нее, но не находит».

Отчего Варька совершила преступление — задушила младенца, которого укачивала? Во врачебном понятии это «патологическое состояние», «момент короткого замыкания сознания», «аффект», выключивший на доли секунды сознание. А проще говоря, к этому состоянию привело Варьку хроническое недосыпание, переутомление, бессовестная эксплуатация, постоянный психический гнет.

Передо мною ожил герой чеховского рассказа «Тссс!..» — газетный работник Иван Егорович Краснухин, который, «придав своему лицу выражение оскорбленной невинности, садится за письменный стол». Он не терпит ни лишних звуков, ни случайного шума. Он считает себя владыкой, которому в доме все подчинено. Он любит чай, и поэтому ночью несколько раз будит свою жену и заставляет ставить самовар. «Деспотизм и тирания над маленьким муравейником, брошенным судьбою под его власть, составляют соль и мед его существования… Спит он до двенадцати или до часу дня, спит крепко и здорово».

«Он всю ночь писал, — шепчет жена, делая испуганное лицо. — Тссс!»

Никто не смеет ни говорить, ни ходить, ни стучать. Его сон — святыня, за оскорбление которой дорого поплатится виновный!

«Тссс! — носится по квартире, — тссс!»

А все-таки, — спросит нетерпеливый читатель, — чем была больна и выздоровела ли эта женщина?

Отвечу чистосердечно. У нее не оказалось эндогенной депрессии, в чем меня уверял муж. Хроническое переутомление резко истощило мою пациентку. Ее неудовлетворенность, разочарование, разрыв между желанием идти в ногу с жизнью и невозможностью осуществить это из-за постоянного психологического гнета вызвали тоскливое состояние.

Муж больной в моем представлении был ихтиозавром — огромным допотопным ископаемым мезозойской эры, которое случайно сохранилось в нашей советской жизни. Подобные типы изредка встречались мне и прежде. Эти люди трудно поддаются общественному воздействию.

В данном случае мне было понятно, что психотерапевтическим воздействием на больную здесь не ограничиться. Я встретилась с председателем месткома учреждения, в котором работал юрист, объяснила ему семейную ситуацию моей пациентки, просила его вникнуть в жизнь юриста, воздействовать на него и помочь достать путевку в санаторий.

— Это дело семенное… не наше дело, — ответил мне председатель месткома, — а что касается путевки в санаторий, то это устроить можно.

Однако меня, советского психиатра, ответ председателя месткома не удовлетворил. На следующий день я посетила секретаря партийной организации и все ему рассказала.

Нельзя сказать, чтобы муж больной под моим влиянием перевоспитался. Ему принесла пользу не моя психотерапия, а вмешательство партийной организации учреждения, где он работал.

Беседа имела результат. Быт больной теперь организован по-новому, по-советски. Скрепя сердце, «ихтиозавр» вынужден был пойти на уступки. У юриста поселилась родственница. Она с большой охотой приняла на себя половину забот о доме. Больная же была направлена на два месяца в санаторий, откуда приехала здоровой и стала работать.

Дело обошлось без жалобы министру здравоохранения.