Записки психиатра - Богданович Лидия Анатольевна - Страница 26

Итак, болезни больше не было. Но не было и радости. Леонид вернулся домой обескураженный. Здесь раз и навсегда заведенный порядок не менялся годами. В этих комнатах все было приспособлено к тому, чтобы щадить здоровье. Мягкие суконные туфли. Темно-зеленый абажур. Тишина. Полумрак. Но среди этого благополучия ему было тесно и душно. Вся его жизнь прошла в предосторожностях, опасениях, тревоге, страхе перед мнимой болезнью. Светлый путь научного творчества прервался. Личное счастье похоронено под ворохом врачебных диагнозов и рецептов. Не знал он радости, бодрости после занятий спортом, поэзии любви. Все заменила мнительность, подозрительное изучение своих ощущений. И вдруг — здоров!

Прошло несколько дней. Солнечное утро проникло узкой полосой света сквозь темные бархатные шторы окна.

Леонид потянул за шнур блока. Шторы бесшумно поползли в стороны. Он прошелся по комнате, настежь распахнул окно. В комнату ворвался свежий воздух. Перед ним раскинулась перспектива, полная простора и света.

— Давно бы надо так!

На ясном голубом небе выделялся силуэт рубиновой кремлевской звезды и ясная перспектива.

— Потеряно целых десять лет! Обидно. Но ведь не все потеряно! Жизнь всегда может дать новые весенние, зеленые побеги!

Так все сравнительно благополучно кончилось, но некоторые мнимые болезни тянутся на протяжении всей жизни «больных», коверкая их судьбу и судьбу окружающих людей.

Древнейшая медицина Востока еще за два тысячелетия до нашей эры говорила: «Три орудия есть у врача: слово, растения и нож». Слово ставилось на первое место.

Практически слово врача может оказать либо полезное, либо вредное действие на человека. Слово врача может породить неправильные представления о болезни, ухудшить состояние, вызвать длительную болезненную реакцию. Слово врача иногда оказывает решающее влияние на течение и исход болезни. Имеется много научных работ на тему о том, как по вине врачей возникают мнимые болезни. Известен термин «иатрогенный»: сочетание древнегреческих слов: iatros — врач и genao — произвожу. Болезнь, внушенная врачом.

Терапевт Р. А. Лурия в своих работах приводит следующий печальный факт. Одна женщина лечилась у известного клинициста. Он установил у нее компенсированный порок сердца и не раз, как говорила сама больная, спасал ее. Однажды профессор шутя сказал: «Вы можете вообще не беспокоиться о своем сердце — раньше меня не умрете, а если умрем, то вместе».

На следующий день клиницист скоропостижно скончался. Больная об этом узнала. Вызванный на дом врач нашел ее в состоянии крайнего волнения. Женщина говорила:

— Я знаю, что должна умереть.

Через несколько часов работа сердца действительно резко ухудшилась, и к вечеру наступила смерть. Слова знаменитого врача сыграли печальную роль. Видимо, больная оказалась чрезмерно внушаемой, и сильное волнение прервало ее жизнь.

Мы знаем много мучеников, без конца измеряющих кровяное давление, температуру, пульс. Кто сотворил этих мучеников? Во многих случаях мы, врачи. Слово врача играет первостепенную роль, но значение имеет и почва, на которую падает слово. Врач любой специальности должен быть хорошим психологом, между тем психологическая сторона болезни иногда остается вне поля зрения.

«Не хочу»

Плач и шум в нервно-психиатрическом диспансере можно услышать нередко, но на этот раз в соседнем кабинете рыдание было особенно громким. Кто-то плакал долго и горестно. Я заглянула, чтобы узнать, в чем дело. Красивая, но очень худая женщина продолжала всхлипывать, как ребенок.

Медицинская сестра поднесла ей в маленьком стаканчике валерьяновые капли. Она выпила, осушила глаза платком и, грустно кивнув головой, ушла. Врач Белова, работавшая психиатром восьмой год, смущенно улыбнулась и рассказала мне следующее.

— Несколько лет назад, когда я была ординатором клиники, ко мне в отделение поступила вот эта самая женщина, инженер-конструктор Софья Ильинична Купельская. Она была беременна. Поступила Купельская с диагнозом «депрессия» и утверждала, что готова на все жертвы, только не на сохранение беременности.

— Не хочу! Одна эта мысль приводит меня в ужас, — говорила она. — Я на ответственной работе. Необходимо закончить сложнейшую новую конструкцию автомобиля. От меня зависит многое, а вы хотите, чтобы я выбыла из строя на целый год. Это немыслимо. Это позор! Не хочу!

— Правда, я тогда стремилась ей внушить, что она не только инженер-конструктор, но и женщина, которая должна прежде всего выполнить долг, уготованный природой… Привела даже цитату отца медицины Гиппократа о том, что «неродящая женщина подобна пустоцвету».

— Оставьте доктор! Это ко мне не относится… — с раздражением отвечала она.

— И знаете, — продолжала рассказывать доктор Белова, — я тогда ее пожалела, направила на абортную комиссию, но все говорила: — Смотрите, Софья Ильинична, пожалеете, раскаетесь в «не хочу». Если разобраться, так ваше нервное расстройство — депрессия — зависит в значительной степени от «не хочу». Эта мысль вас тревожит и горит в вашем мозгу, как постоянный неугасимый очаг. Оттого вы страдаете бессонницей, не можете работать, угнетены, усиливается чувство тошноты…

— Нет, этому причина только беременность… — утверждала больная.

Когда Купельская недели через две после аборта пришла ко мне показаться, она действительно выглядела бодрой и здоровой. «Не хочу» больше не было для нее тяжкой проблемой. А через два месяца я ее не узнала на улице, такой бодрой, цветущей и жизнерадостной она мне представилась. Я тогда думала: «Может быть, она и права…»

— У нее так и не было детей? — спросила я.

— Нет. А недавно иду я по улице Горького со своей шестилетней толстушкой дочкой Лелей, вдруг к самому тротуару подкатывает новенькая «Победа», открывается дверца и меня окликают. Я не сразу узнала в истощенной, бледной женщине, выглянувшей из автомобиля, Купельскую. Она предложила нас подвезти.

— А это ваша дочь? — был ее первый вопрос, и я почувствовала в ее тоне досаду и нескрываемую зависть…

Когда мы уселись в автомобиль, Софья Ильинична заговорила первая: «Да, доктор, к сожалению, вы оказались правы. Я — пустоцвет…»

— Что с вами, Софья Ильинична? У вас на глазах слезы… Что-нибудь случилось? — спросила я.

— Да, конечно… Заедемте ко мне, доктор. Я живу совсем рядом…

Мы поехали.

Квартира у Купельской была отличная, просторная! Ее украшала прекрасная мебель, на стенах этюды Левитана и Айвазовского. На буфете сверкал хрусталь.

— Что-нибудь произошло с вашим мужем?

— Нет…

Моя дочь убежала играть в другую комнату, а Софья Ильинична закрыла лицо руками и горько заплакала.

— Сами видите, — говорила она, — все как будто у меня есть, и на работе меня ценят, а вот «не хочу» исковеркало мне жизнь… Помните, доктор, как вы меня отговаривали… Тогда я не послушалась. А теперь снова болею, но от другого… от мечты иметь вот такую, как ваша Леля, краснощекую кудрявую девчонку. Хожу, обиваю пороги врачей, и никто не может помочь… Говорят, что после аборта спайки какие-то образовались. Ах, доктор! Какой ужас быть женщиной-пустоцветом!

Теперь Купельская в тяжелом состоянии снова лечится у меня. Вы ее видели.

— Жаль… Красивая женщина, — заметила я, — у нее могли бы быть прекрасные дети.

Врач Белова закрыла историю болезни Купельской и заключила…

— Напрасно я тогда пожалела эту женщину и не подумала о ее будущем.