Жюв против Фантомаса - Сувестр Пьер - Страница 1

Пьер Сувестр, Марсель Аллен

Жюв против Фантомаса

Глава I

Кабачок «Встреча с другом»

— Кружечку красненького, папаша Корн!

Охрипший голос толстухи Эрнестин был едва слышен в шуме прокуренного кабачка, в котором, как обычно, собрались завсегдатаи этого заведения.

— Красного и хорошего! — уточнила Эрнестин, уличная проститутка, девица крупного телосложения, с белыми волосами и следами усталости на лице. Папаша Корн никак не отреагировал на ее просьбу. Это был настоящий великан, лысый, усатый, стоявший невозмутимо целый день за своей стойкой.

В настоящий момент, засучив рукава, он мыл волосатыми руками стаканы и ложки, лежавшие в тазике с теплой водой.

Кабачок «Встреча с другом» состоял из двух залов. Наиболее приличный из них, в котором можно было выпить и поесть, выходил на бульвар Ла-Шапель. За ним присматривала госпожа Корн. Если же посетитель проходил через дверь, расположенную в глубине этого зала, то он оказывался во внутреннем дворике восьмиэтажного здания. Наконец, перейдя этот двор, он попадал в другой зал кабачка, который представлял собой низкую, плохо освещенную комнату, выходящую на улицу Ла-Шарбоньер, улицу, пользующуюся дурной славой в этом районе Парижа.

Лишь после того, как его потревожили в третий раз, папаша Корн, по-прежнему позвякивая посудой в воде, наконец решительным тоном человека, который дает понять, что провести его не удастся, ответил:

— Два франка, и бабки вперед!

Опытным взглядом содержатель заведения уже давно определил, что за люди окружают девицу: за столом сидели два молодых человека с бледными лицами и в потрепанных костюмах. Они были не из тех ребят, которые в случае необходимости могли бы расплатиться за толстуху Эрнестин.

Последняя поняла опасения виноторговца. А Корн продолжал:

— Побереги нервы и не забивай мне башку своими баснями. Ты же знаешь, мне наплевать на твоего малыша Мимиля и на его делишки; может, завтра он пойдет на дело, и никто не поручится, что он возвратится и вернет мне долг. Я сказал — два франка, значит, два франка, и деньги вперед.

Настаивать было бесполезно. Взбешенная, с перекошенным ртом, Эрнестин бросила папаше Корну как последнее оскорбление:

— …Ну и ладно. Я вообще не желаю разговаривать с такой скотиной, как ты; правду люди говорят: папаша и мамаша Корн немчишки, грязные боши…

Обиженная, Эрнестин обвела взглядом публику, но никто в зале не обращал внимания на их перебранку.

На минуту ей пришла мысль заручиться поддержкой Косоглазки, которая устроилась возле двери с лотком, полным устриц и улиток. Но Косоглазка спала, завернувшись в свои старые платки.

И, когда Эрнестин уже собралась возобновить свои попытки, в кабачке раздался голос:

— Давай наливай, папаша Корн, я угощаю!

Несколько посетителей обернулись на голос, который принадлежал Саперу.

Сапера знали только под этой кличкой, которую он получил, как говорят, благодаря тридцатилетнему пребыванию в Африке, точнее в Бириби, что в Ламбесса, куда его сослали в штрафной батальон.

Вот это человек, перенес тяготы и лишения, но сумел сохранить чувство собственного достоинство и не пресмыкаться перед офицерами! Что за характер, темперамент он имел, если через двадцать лет его вынуждены были освободить, так и не дождавшись покорности! Папаша Корн частенько после кружки пива, когда был склонен к откровениям, важно заявлял, что таких людей, как Сапер, потребуется много, когда придет время большой заварушки.

Тем временем, пока Эрнестин искала стул, чтобы в знак благодарности сесть рядом с Сапером, сосед последнего лениво поднялся из-за стола.

— Я сижу слишком близко к окну, — пробормотал он, затем без всякого объяснения отошел и смешался с группой мужчин, которые вполголоса что-то обсуждали в глубине кабачка.

— Это Нонэ… — сказал Сапер.

И, поскольку проститутка неопределенно покачала головой, добавил:

— Ты же знаешь Нонэ?.. Он только что вышел из Новой тюрьмы?.. Просто он не очень любит показываться. Его лишили права жительства в Париже.

— Понимаю, — сказала Эрнестин, которая, в свою очередь, хотела узнать новости о Мимиле.

Тем временем Нонэ, проходя по залу, на минутку остановился возле красивой девушки, которая, как было заметно, кого-то ждала.

— Ну что, Жозефина, — спросил Нонэ, — ждешь Квадрата?

Жозефина, девушка с голубыми глазами и черными как смоль волосами, несколько раздраженно ответила:

— Разумеется, ведь не вчера я познакомилась с Лупаром и не завтра с ним расстанусь…

— Ну, знаешь, — улыбаясь, сказал Нонэ, — а может быть, когда местечко освободится…

— Нет, а ты что, сегодня на себя в зеркало не смотрел?

И, не обращая больше внимания на ухаживания кавалера, любовница Лупара, которого чаще звали Квадратом, известного разбойника Ла-Виллет, посмотрела на часы, висевшие над стойкой бара, поднялась и вышла из кабачка.

Девушка быстро спустилась по улице Ла-Шарбоньер и прошла по бульварам до метро Барбе. Дойдя до конца бульвара Маджента, она замедлила шаг.

— Моя малышка Жожо?

Жозефина, девушка легкого поведения, которая, выйдя из кабачка, приняла скромный вид, только что столкнулась с крупным господином, на чьем веселом лице блестел единственный глаз, а другой оставался закрытым; тонко подстриженная, уже седеющая бородка окаймляла лицо; на голове был котелок, свою трость он держал под мышкой.

Блестя единственным глазом, он ласково расспрашивал девушку:

— Вы припозднились, моя обожаемая Жожо? Этот проклятый хозяин, наверное, зорко следит за своими работницами?

Любовница бандита Лупара с трудом сдержала улыбку. «Хозяин? В самом деле!»

— Ну да, месье Марсиаль.

— Не произносите здесь моего имени!.. Мой дом совсем рядом.

Он вытащил из кармана свои часы.

— Вот неудача… мне нужно возвращаться!.. Моя жена… но вы знаете, моя красавица Жожо… уговор остается в силе… восемь сорок, Лионский вокзал, платформа номер 2, скорый марсельский… Будьте ровно в восемь с четвертью… Мы вернемся лишь к понедельнику… И я проведу прекрасное воскресенье с моей милочкой, которая наконец согласилась… у, жестокая…

Крупный господин был вынужден прервать свою речь из-за нищего, возникшего из темноты и начавшего канючить:

— Сжальтесь, господин хороший…

— Дайте ему что-нибудь, — сказала Жозефина.

Старый волокита исполнил просьбу девушки и еще раз подробно обговорил детали свидания:

— Лионский вокзал… восемь часов с четвертью… поезд отходит в восемь сорок. Я покидаю вас, Жожо, мое сердечко… Я уже опаздываю… Возвращайтесь быстрее к вашей матушке… До субботы!

Любовница Лупара осталась стоять на улице, наблюдая, как удаляется ее «возлюбленный».

Пожав плечами, она повернула назад, в кабачок «Встреча с другом», где ей всегда оставляли столик.

В глубине кабачка обсуждались загадочные дела.

Борода, главарь банды Цифр, рассказывал о подробностях прошедшего дня. Несколько минут назад он вернулся с заседания суда присяжных, которое затянулось до позднего вечера: Рибоно получил десять лет тюрьмы по делу обывателя с улицы Кале.

Решение судей вызвало изумленное беспокойство у аудитории. Это было не по правилам. По обычному тарифу за случай с Рибоно полагалось восемь лет принудительных работ и столько же лет лишения гражданских прав. На первый взгляд, этот приговор казался суровым, но на деле был более мягким.

— Впрочем, — добавил Борода, — Рибоно подает на апелляцию.

Его адвокат нашел зацепку, по которой можно подать кассационную жалобу. Его отвезут в Версаль, и там суд присяжных этого городка для богачей отправит его в Новую тюрьму, что все же лучше, чем Центральная.

— Эх! — сказал кто-то. — Подумать только, если бы фараоны действительно знали этого дьявола Рибоно! Ведь он уже дошел до цифры семь!