Ты у меня один... - Дейниченко Петр Геннадьевич - Страница 27

— Робби был зачат здесь, — сказала свекровь Шарон несколько дней назад. — И я часто задумывалась, не потому ли он ближе к нашей итальянской породе, чем Фрэнк.

— Ты действительно любишь его, да, Шарон? — тихо спросила Сильвия. — Потому что я знаю, как сильно он любит тебя, как он всегда тебя любил.

Шарон опустила голову. Она не понимала, как мог Роберт так просто и легко лгать своей матери. Она была не в состоянии вести себя так же. Но, вероятно, тетушка приняла слезы в ее глазах за знак любви к сыну, потому что не стала углублять эту тему, а просто нежно погладила ее по склоненной голове.

Маленький городок в нескольких милях от виллы остался таким, каким Шарон его помнила. Пара темноглазых ребятишек разглядывала их с порога, пока они проезжали мимо. Сердце Шарон перевернулось, охваченное внезапным волнением, с приступами которого она уже свыклась за последние недели.

— Что такое? Что случилось? — озабоченно спросил ее Роберт, но она не могла описать ему свое состояние.

Неужели все женщины испытывают такое, когда становятся причастны к рождению новой жизни? — думала она. Все ли они так пронзительно ощущают полную беззащитность малыша, который физически существует пока что только для той, которая носит его под сердцем? Фанатическая приверженность к этому ребенку, которого она даже не собиралась иметь, та связь, которую она уже чувствовала с ним, постоянно поражала Шарон. Она может не любить Роберта, он вправе оставаться к ней равнодушным, но она будет — она это знала — любить их ребенка.

И Роберт тоже будет любить малыша, призналась она себе, взглянув на него, пока он сворачивал с главной улицы на узкую пыльную дорогу, ведущую к вилле.

Время суток и тосканский зной меняли кирпичный цвет стен дома на более мягкий, высветленный оттенок, где-то между розовым и терракотовым. Жалюзи, теперь закрытые из-за полуденного солнца, светились белизной Местный фермер, которого Сильвия, оставшись вдовой, наняла присматривать за ее владениями, похоже, недавно обновлял фасад, решила Шарон, заметив блеск свежей краски.

Роберт остановил машину и вышел. Шарон неуверенно последовала за ним.

— Марк должен был приготовить для нас кое-какие припасы, — сказал Роберт, имея в виду фермера. — Если нет, то я тебя ненадолго оставлю. Ты располагайся, а я съезжу в деревню и кое-что привезу. Есть что-нибудь особенное, чего бы тебе хотелось?

— Только воды, — сказала Шарон чуть-чуть поморщившись. Ее рот был сух, все тело, казалось, пропиталось дорожной пылью. Жара и ее собственное внутреннее напряжение привело к довольно сильной головной боли.

Надев темные очки, чтобы избавиться от солнечного марева, она заметила, что Роберт нахмурился.

— Лучше тебе укрыться от жары в доме, — сказал он ей.

— Я беременна, Роб, вот и все, — ответила она раздраженно. — Не о чем беспокоиться. Ты ведь не из-за меня беспокоишься, — заключила она с горечью. — Тебе же наплевать, что со мной происходит.

— Чего ты от меня хочешь?

Шарон внутренне сжалась, услышав в его голосе агрессивность.

— Мы оба знаем, что тебя в действительности раздражает, Шарон, — мрачно произнес Роберт, — и что это не мое так называемое «беспокойство». Ради Бога! — воскликнул он. — Я знаю, что я не Фрэнк, но когда же ты, черт побери, повзрослеешь и поймешь, что… — Он замолчал, потирая шею и щуря на солнце глаза. — Пошли в дом, — сказал он ей, поворачиваясь к входной двери.

Шарон в молчании следовала за ним, осмотрительно держась на расстоянии, пока он отпирал старую деревянную дверь. Внутри царила благословенная прохлада.

Пока Роберт открывал жалюзи, Шарон пошла на кухню. Марк, безусловно, побывал там, о чем свидетельствовала стоявшая на кухонном столе коробка с продуктами. Заглянув в нее, Шарон с благодарностью разглядела ветчину местного приготовления и свежие отборные помидоры, внезапно ощутив неописуемый голод.

— Ага, тебе бы этого хотелось, да, малыш? — поддразнила она ребенка, высказывая свои мысли вслух. От вида и аромата свежеиспеченного домашнего хлеба у нее потекли слюнки. — Ты собираешься стать таким, как твой папочка, и полюбить свои итальянские корни? — засмеялась она, чувствуя, что усталость исчезла и тело ее расслабилось, отбросив напряжение от постоянного присутствия Роберта.

Было что-то новое в том, что она только что ощутила, в этом словесном общении с ребенком.

— Ну, не надейся, что я стану сумасшедшей итальянской мамочкой и буду баловать тебя, — в шутку предупредила она. А затем обернулась и вспыхнула, обнаружив, что на пороге стоит Роберт.

Как долго он там находился? Достаточно для того, чтобы услышать все ее глупости, решила Шарон и привычно приготовилась к бою.

— Во всех книгах говорится, что очень важно общаться с ребенком еще до его рождения, давать ему знать, что ты рядом и заботишься о нем, любишь его.

— И ты любишь его… или ее?

— Он или она — это мой ребенок… Как я могу его не любить? — вспылила Шарон.

— Твой ребенок — это и мой ребенок тоже, — напомнил ей Роберт. — Такие вот дела, почтенная миссис Дуглас… Позволь предупредить тебя на всякий случай, вдруг ты попытаешься вообразить, что отец ребенка — мой брат, так же как ты воображала его своим любовником…

— Марк, кажется, забыл купить нам молока, — попыталась Шарон перевести разговор в другое русло, быстро отворачиваясь, чтобы он не увидел, как пылает ее лицо.

— Шарон… — угрожающе произнес Роберт.

— Нет… Нет, я никогда не смогу вообразить Фрэнка отцом моего… нашего ребенка, — непроизвольно поправилась она. — Ни я, ни кто другой.

Какое-то время Шарон отвлеченно стояла у окна. Внезапно прежняя боль безжалостно охватила ее душу.

— Но Роберт, как же мы все-таки выдержим это? — резко спросила она, обернувшись к нему. Ее глаза выдавали гнетущее страдание. — Мы ведь не любим друг друга. — Голос ее задрожал. — Мы даже не питаем друг к другу симпатии…

— Мы выдержим это, потому что должны — ради него или нее, — сумрачно произнес Роберт, выразительно взглянув на ее живот. Он перебросил ключи от машины из одной руки в другую. — Я занесу вещи наверх и потом съезжу в деревню за водой. Оставлю твой багаж в главной спальне. Я буду спать в другой…

На вилле были только две спальни, одна чуть побольше — ее называли главной, другая поменьше. Ванная была только одна, и чтобы попасть в нее тому, кто жил в маленькой спальне, нужно было обязательно пройти через главную. Сильвия раньше всегда говорила, что обязательно устроит вторую ванную, но до этого у нее так и не дошли руки.

Не дожидаясь ответа, Роберт направился к двери.

Позади виллы располагался затененный вьющимся виноградом внутренний дворик. Тем летом, когда Шарон жила здесь со своими родителями, они почти всегда ели там. Как, ради всего святого, она собирается вытерпеть эти две недели здесь наедине с Робертом? Если она не может вынести даже мысли о том, чтобы провести вместе две недели, то как она собирается жить с ним всю последующую жизнь? Утомленная, она пошла наверх.

Жена Марка, согласно пожеланию Роберта, приготовила им две отдельные постели. Что подумала эта шустрая, глазастая бабенка о молодой паре, собирающейся провести свой медовый месяц в разных спальнях? Шарон вяло размышляла об этом, стаскивая одежду, чтобы смыть с себя в душе дорожную пыль. После она тщательно привела себя в порядок перед зеркалом и легла в кровать под душистые, пахнущие лавандой, прохладные простыни.

Шарон удовлетворенно улыбнулась себе, натянув платье из тонкого батиста, и взглянула в окно. Небо было прекрасного чисто-голубого цвета, обещая еще один солнечный день.

Она почувствовала это, когда поправляла складки платья. Короткое слабое ощущение, словно лепесток цветка коснулся ее кожи. Она сразу поняла, что это, и непроизвольно позвала Роберта.

— Скорее!

— Что такое? Что случилось? — немедленно откликнулся он, распахивая дверь в спальню и замерев на пороге.

Какое страшное испытание — быть здесь вдалеке от всех наедине с Робертом, Она готовилась к тому, что это обязательно выявит всю порочность их отношений, подтвердит заведомую противоестественность их совместной жизни. Неудивительно, время в Тоскане летело так быстро…