Нацизм. От триумфа до эшафота - Бачо Янош - Страница 6

Нацисты объявили Хорста Весселя мучеником нации, его фотографии висели во всех пивных, газетных киосках, учреждениях. Так как сам он уже не мог появляться на нацистских сборищах, нацисты возили его сестру и мать из города в город, где их фотографировали и устраивали им торжественные шумные встречи.

Первоначально Али Хёлер отделался пожизненным тюремным заключением. Но этот приговор не удовлетворил нацистов, раздувших легенду о Хорсте Весселе до размеров национального мифа. Они пожелали заполучить заключенного, чтобы самим «судить» его. Однако в то время такие вещи еще не проходили гладко, потому что судебные власти еще не были склонны беспрекословно выдавать СА преступников, осужденных законным путем. Позже «прочесывание» тюрем и увод тех заключенных, которые, по мнению нацистов, получили слишком мягкое наказание, превратились в гестапо в настоящий спорт. В конце концов судьи уже не знали, что лучше для попавших к ним обвиняемых: если они будут присуждены к смерти или если для них определят длительное тюремное заключение. А отбывающий тюремное заключение тоже не мог знать, когда его утащит гестапо, чтобы в соответствии со вкусом нацистов «скорректировать» приговор.

Позже, чтобы избежать шума от таких ежедневных «народных приговоров», перешли к тому методу, что гестапо официально «запрашивало» у органов юстиции — с целью «дополнительного расследования» — осужденных лиц, намеченных к ликвидации. Так было сделано и в случае с Али Хёлером, поэтому Хёлера нельзя было просто убить в подвале какой-нибудь казармы СА.

Итак, Дильс и начальник берлинских отрядов СА Карл Эрнст повезли заключенного за город с целью «допроса на местности» и застрелили его при «попытке к бегству» на заброшенном участке дороги. Чтобы избежать огласки, труп закопали в землю на ближайшей лесной лужайке.

Но, к несчастью гестапо, через несколько недель — после обильных дождей — дети собирали в лесу грибы и наткнулись на руку человека, торчащую из земли. И прежде чем «сверху» прибыло соответствующее «разъяснение», ничего не подозревавшие провинциальные газеты начали подробно заниматься этим делом. Дильс, получив от Геринга хорошую головомойку, бесился от злости. «В конце концов я не могу лично заниматься и закапыванием трупов», — сказал он по телефону Герингу. «На этом деле вы еще раз можете убедиться, насколько мы не можем опираться на горлопанов из СА даже при проведении самых примитивных технических операций», — добавил Дильс.

Итак, в конечном счете выяснилось, что личность, ради ликвидации которой Дильс купил новый красивый костюм для охоты, не была связана ни с лейпцигским процессом, ни с тем, что происходило в кабинете офицера гестапо «особого назначения» Гейсселя. Следовательно, Гизевиус и его начальник, полицейский советник Небе, продолжали наблюдать, где и когда появится труп нового «ликвидированного», который каким-нибудь образом связан с лейпцигским процессом.

Им не пришлось долго ждать.

При лунном свете по лесу бежит труп…

Трупы часто появляются сами по себе. В этот первый год правления нацистов техника массовых ликвидации еще не достигла размаха последующих лет, еще нет должной согласованности между различными террористическими организациями. СА, СС и гестапо еще ведут между собой борьбу за абсолютную и исключительную власть, и над СА еще только нависает угроза. Таким образом, при ликвидациях происходит много «технических ошибок». Поэтому издается специальный приказ, который запрещает в будущем закапывать трупы и делает обязательной их кремацию. Но как раз в дни перед появлением этого приказа происходит новая «техническая ошибка», которая сразу насторожила Гизевиуса и Небе, поскольку, кажется, речь шла снова «об итоге» автотурне, похожего на то, на котором обновил свой новый зеленый охотничий костюм начальник гестапо Дильс.

«Техническая ошибка» начинается с того, что в окрестностях Берлина на жнивье около автомагистрали находят закопанный труп. При вспашке на него наталкивается крестьянин — ведь труп покрыт всего двадцатисантиметровым слоем земли и плуг легко выворачивает его.

На трупе одна рубашка. Признаки показывают на убийство с целью грабежа. На шее жертвы можно видеть следы удушья, а раны на теле свидетельствуют об упорной борьбе.

Берлинская уголовная полиция мобилизует весь свой аппарат на раскрытие таинственного дела. Но все нити заводят следствие в тупик, даже самое тщательное расследование не дает результатов. В качестве последнего спасительного средства с трупа снимают отпечатки пальцев и отправляют их в центральную картотеку отпечатков.

Вслед за этим происходит скандал. Выясняется, что это труп имевшего неоднократные судимости бандита Ралля, который еще несколько недель назад сидел в предварительном заключении в тюрьме нейруппинского окружного суда. Заключенный по просьбе берлинского гестапо был переведен «с целью допроса по другому делу» в тюрьму главного управления берлинской полиции. Отсюда в один прекрасный день его повели «допрашивать» в здание берлинского гестапо на Принц-Альбертштрассе, и с тех пор он исчез.

Но что же произошло с Раллем? Когда его привезли из тюрьмы берлинского главного управления полиции в тюрьму гестапо, здесь вместо допроса его раздели, оставив на нем одну рубашку, затем бросили дрожащего от холода и смертельного ужаса бандита на пол автомобиля, направив на него с двух сторон пистолеты, и бешено помчались через пригороды Берлина к загородному лесу…

Там, где место выглядело наиболее подходящим, машину остановили, дрожащего заключенного привели на лесную опушку, на которой стояла скамья для влюбленных… Усадили его на скамью и задушили. Затем безжизненное тело облокотили на спинку скамьи и отправились на соседнюю пашню копать яму для погребения трупа. Но не успели они покопать и несколько минут, как со стороны скамьи послышался какой-то шорох. Гестаповцы посмотрели назад, и от зрелища, которое они там увидели, испытанные мастера заплечных дел просто окаменели: там, на краю леса, бежал «труп», белая рубаха «привидения» мелькала в лунном свете, наконец, огромный прыжок, и «труп» исчез за деревьями.

Однако над первым испугом палачей вскоре возобладало опасение, что если «трупу» удастся найти выход из положения, то все может выясниться, и тогда убийцы сами попадут на место Ралля. Они бросились за убегающим призраком и травили его до тех пор, пока изнуренный полутруп, после удушения пришедший в себя на свежем воздухе, снова не попал им в руки. На этот раз работа была выполнена безупречно. Горло несчастного сжимали до тех пор, пока он не испустил последний дух. Затем труп наспех закопали в свежевырытой яме.

Руководителем этой операции был некто Рейнекинг, рядовой член СА, по роду занятий — секретарь нейруппинского окружного суда, тот самый, которого Гизевиус видел позже в форме офицера СА в помещении гестапо, в кабинете чиновника особого назначения Гейсселя, где пытались склеить разорванные кусочки таинственного письма.

Итак, в чем же состояло тяжкое преступление Ралля, почему он должен был умереть и как в число его палачей попал Рейнекинг?

Рейнекинг вступил на поприще служащего будучи сыном простых родителей, и в 25 лет мы видим его секретарем в провинциальном суде.

Рейнекинг не был нацистом. Он уже годы переписывал пыльные акты скучных маленьких процессов в затхлой атмосфере провинциального суда, когда Германию захлестнула коричневая волна нацизма. Но красочные шествия в коричневых рубашках, сборища, обещания и широковещательные планы, социальная демагогия нацистов не могли не оказать на него влияния. Как и многие, подобные ему, Рейнекинг как-то и сам не заметил, как вступил в СА.

Затем в один прекрасный день, занятый, как и другие, копанием в скучных бумагах процессов о просроченных векселях, представился случай, обещающий Рейнекингу что-то непривычно интересное. Один из заключенных, находящихся под следствием, некий грабитель Ралль, вызвался добровольно дать свидетельские показания. Ралль не более не менее как утверждал, что он участвовал в поджоге рейхстага. Не было никакого сомнения, что его слова заслуживают внимания, ведь он упоминал о таких точных подробностях и именах, которые могло знать только посвященное лицо.