Маленькое одолжение - Батчер Джим - Страница 91

— Вообще-то, спросил, — заявил я.

— И что ты за ответы получил?

— Послушай, Бебека, — вздохнул я. — Я и в поступках смертных женщин редко вижу логику. Требуется человек умнее меня, чтобы понять, что творится в голове у женщины-фэйре.

Старший Бебека снова помолчал, глядя на меня. А потом он запрокинул голову и издал звук, который… ну, больше всего это походило на ослиный крик. Хи-ха, хи-ха, хи-ха!

Он смеялся.

И я тоже рассмеялся. Я ничего не мог с собой поделать. Слишком уж тяжелым выдался этот день, так что смех хоть немного снимал сковывавшее меня напряжение. Я смеялся, пока у меня не заболел живот, а когда Бебека увидел, что я тоже смеюсь, он захохотал еще громче — и еще больше похоже на осла, — что, в свою очередь, еще сильнее подогрело мой смех.

Прошло не меньше двух, если не трех минут, прежде чем мы немного успокоились.

— О вас ведь рассказывают детям, знаешь? — спросил я.

— До сей поры? — удивился он.

Я кивнул.

— Историю про маленького, но умного барашка, который привел в ужас всех зверей. Всего-то черкнув пару строчек про то, как он забодал медведя.

Бебека хмыкнул.

— Мы легенды про тебя слыхали, о юный чародей, — сообщил он.

Я зажмурился.

— Вы… э… чего?

— Мы тоже сказки любим слушать про… — взгляд его заметался на пару секунд в поисках правильного слова; потом он удовлетворенно улыбнулся. Это выражение выглядело на его лице до приятного ненасильственным. — Про лузеров.

Я фыркнул.

— Что ж, полагаю, вот вам еще одна.

Улыбка бебеки померкла.

— Я не люблю служить зверям страшилкой.

— Так смени роль, — посоветовал я.

Бебека покачал головой.

— Такого не могу я совершить. Я Лету преданно служу. И Королеве.

— Но все уже кончено, — возразил я. — Марконе уже на свободе. И Ива тоже.

— Но ты ведь здесь еще, на поле боя, — мягко напомнил бебека. — Равно как и я. И, значит, дело не закрыто. И, стало быть, я долг свой выполнить обязан — к большому, право, сожаленью. Ведь лично я к тебе, о чародей, лишь уважение питаю.

Я склонил голову набок и пристально посмотрел на него.

— Ты говоришь, что служишь Лету и Королеве. Именно в таком порядке?

Бебека повторил мое движение, только смотрел он на меня теперь вопросительно.

Я порылся в кармане и достал из него второй предмет из тех, за которыми заезжал к себе домой — маленькую серебряную брошку в виде дубового листа, ту самую, которую Мистер валял по всему Маленькому Чикаго. Я решил, что бебеки, устав мотаться по местам, услужливо подсказанным Мистером, перестанут преследовать меня с ее помощью.

Взгляд бебеки расширился.

— Заклятие, которым отразил ты наши чары, воистину могучим назвать могу я. Надеялся я втайне, что смогу тебя я расспросить о нем.

— Профессиональная тайна, — вздохнул я. — Но ты ведь знаешь, что означает эта брошь.

— Воистину, — кивнул он. — Ты титул получил Эсквайра Летних, и тебе содействие оказывать должны все наши, но… — он покачал головой. — Содействие, но не в таком вопросе. Не можешь ты просить меня о нем, когда на карте — отношения Династий.

— И не буду, — пообещал я. — Но ведь наши отношения предельно ясны. Стоит нам обоим покинуть этот остров, и мы в расчете?

— Когда в Чикаго снова ты вернешься — да будет так.

— Раз так, я попрошу Летних об одной услуге — за то мое нападение на самое сердце Зимних, что я совершил в их интересах.

Бебека навострил уши.

— Правда?

— Я хочу, — сказал я, — чтобы ты достал мне пончик. Настоящий, хороший чикагский пончик. Не какой-нибудь глазированный, в вакуумной упаковке. Настоящий. С пылу, с жару.

Бебека блеснул зубами, снова улыбнувшись.

— Конечно, — продолжал я, — ты можешь отказать мне в услуге, которую я заслужил огнем и кровью, и убить меня. Но это будет означать, что Лето не исполняет своих обещаний, отвечая на услугу неблагодарностью. Не думаю, чтобы это улучшило репутацию Летних. А ты?

— Воистину, я тоже, чародей, — согласился бебека. — Не улучшит, — он склонил голову. — Скажи, ты с кремом пончик свой желаешь?

— Нет, — серьезно отвечал я. — Не с кремом, но, прошу тебя, румяней. И чтоб пудры сахарной побольше.

— Возможно, отыскать такой смогу не сразу, — серьезно признался бебека.

Я почтительно склонил голову.

— Я доверяю эмиссару Летних, что в самый подходящий он момент его доставит.

Он поклонился в ответ.

— Я понял все, о юный чародей. Но только более тебе помочь не в силах буду.

— Ты и так что в силах выполнил, не нарушая правил, — сухо произнес я. — Поверь мне. Я знаю, каково это.

Глаза Старшего Бебеки блеснули золотом. Потом он поднял свой посох и несильно стукнул им по половицам. Снова вспыхнул зеленый свет, снова громыхнул тихий гром — и он исчез.

А вместе с ним и серебряная брошка-листок. Просто исчез из моих пальцев, а я ничего и не почувствовал. Надо отдать должное фэйре: исчезать они умеют, как никто другой.

Может, мне стоило бы у них поучиться. Это могло бы здорово помочь мне выбраться из этой заварухи живым.

Я осторожно подошел по скрипучему полу к телу юноши. Смерть придала ему спокойствия, умиротворения. Мне почему-то казалось, что бы там ни делал с ним Старший Бебека, это было безболезненно. Старые фэйре умеют проделывать такое. Левой, одетой в перчатку рукой я взялся за медальон с почерневшим динарием Магога, резким рывком оторвал от ошейника и сунул его себе в карман, старательно избегая касаться его голой кожей. Я начал уже привыкать обращаться с этими чертовыми монетами, но трудно заставлять себя бояться одного и того же снова и снова, особенно с учетом обстоятельств. Риск еще раз подставить свою бессмертную душу присутствию враждебной силы казался не самой страшной угрозой в сравнении с тем, что пряталось в ночи за стенами старого цеха.

Кстати об этом… я набрал в грудь воздуха и осторожно высунул голову на улицу. Где-то на склоне холма еще слышались крики. С противоположной стороны острова до меня доносился шум лодочного мотора. Должно быть, где-то дальше по берегу были пришвартованы и другие катера.

Что ж, я знал только об одном, и он находился совсем рядом. Я выскользнул из двери и поспешил по улице — по возможности быстрее и бесшумнее.

Катер все еще покачивался, привязанный к обломку деревянного столба у нижней ступени неровной каменной лестницы. Я подавил острое желание заулюлюкать от восторга и поспешил спуститься по обледенелым ступеням, стараясь не сломать при этом шею. Вода обожгла меня холодом, но я его почти не ощущал — возможно, и к лучшему. Потом, конечно, я сполна расплачусь за это чудовищной болью, но не раньше, чем все это окажется позади. В сравнении с другими неотложными проблемами, думать об этой было почти приятно.

Я добрался до катера, бросил в него свой посох и перевалился через борт. Относительно близко, у подножия холма кто-то закричал, и я застыл. Луч фонарика скользнул туда-сюда по деревьям, потом нацелился в противоположную от меня сторону. Меня не заметили. Ухмыляясь как полоумный, я пробрался к водительскому сиденью. Когда я заведу моторы, это, конечно, привлечет внимание, но мне всего-то потребуется вести катер на восток до тех пор, пока не наскочу на берег. Все восточное побережье озера плотно заселено, и я без труда найду место, достаточно людное, чтобы не опасаться вмешательства всякой нечисти.

Я взялся одной рукой за баранку штурвала, а второй потянулся к ключу зажигания.

Его не оказалось на месте.

Я проверил еще раз. Розанна оставила его в замке. Я специально запомнил, что она ушла, оставив его там.

С соседнего кресла сползла тень, открыв взгляду Никодимуса. Он спокойно сидел в своей черной шелковой рубахе и темных брюках, с серой веревкой вместо галстука на шее. На коленях у него лежал обнаженный меч, а левой рукой он облокотился о колено. В пальцах левой руки он держал кольцо, на котором болтался испачканный машинным маслом ключ зажигания.