Чудесный мир - Батуев Андрей Михайлович - Страница 15

Эльфа попрошайничает.

В сильную непогоду в пионерском лагере из-под крыши дома упало гнездо городской ласточки. Из четырех птенцов остался жив только один. Он был еще совсем маленьким. Всем лагерем ребята ловили мух, и Эльфа росла как на дрожжах. Когда ласточка научилась летать, она не покинула своих друзей, а так и осталась жить в юннатском кружке, но признает она только тех, кто ее кормил. К ним она охотно летит на руки и даже выражает свою симпатию нежным щебетанием и встряхиванием крылышек.

Городская ласточка-воронок исключительно нежная птичка. Если у нее хотя бы слегка намокают крылья, она уже не может летать. Мы убедились в этом в пионерлагере, когда наша Эльфа на какую-то минуту попала под сильный дождь.

Любимое лакомство Эльфы — мучные черви, она их может есть десятками, хотя в природе ласточка разумеется не может «встретить» такой корм, так как ловит насекомых на лету.

Несмотря на то, что Эльфа уже взрослая, она попрошайничает, как маленький птенец.

Касаточка

На даче мне принесли птенца деревенской ласточки. Он был еще совсем маленький и не только не умел летать, но и есть. Я взял Касаточку, но не собирался везти ее в город, так как там мне не удалось бы ее сохранить. «Вот выкормлю и пусть летит к своим быстрокрылым подругам!» — думал я, глядя на маленького желторотого, покрытого синеватыми перышками птенчика.

Мы быстро подружились. При моем приближении Касаточка раскрывала клюв, трясла крылышками и просительно пищала. С утра до вечера я был занят ее кормлением. Росла Касаточка не по дням, а по часам. На десятый день, увлеченная попрошайничеством, она вдруг выпорхнула на бортик коробочки, заменявшей ей гнездо. А назавтра уже стала перепархивать по комнате. Что это было за очаровательное создание! Почти синяя сверху и белая снизу, с буровато-рыжим горлышком. Глаза как бусинки. Длинные острые крылья, а хвост — вилочкой с глубоким вырезом. Помню, сколько было волнений, когда я впервые раскрыл перед нею окно. Только тот, кто выкормил и воспитал птенчика, кто узнал привязанность и ласку этих милых существ, поймет мою тревогу и сомнения. А что, если Касаточка, выпорхнув за окно, испугается новой обстановки и улетит? Ведь, может, вот сейчас, сию минуту, я прощаюсь с ней навсегда! Я знал, что проститься придется, но пусть это будет позднее, когда уже кончится лето, и ласточки полетят на юг, а только не теперь!

И вот она на воле. Затаив дыхание, я слежу за ней. Сколько граций, изящества в каждом ее движении! Ласточка быстро освоилась в новой обстановке. С каким изумительным проворством она то описывала круги, то стрелой неслась у самой земли. Касаточка летала то прямо, то боком. Неожиданные повороты были полны очарования. Недаром ласточку зовут «дитя эфира». Птичка даже пила и купалась на лету, слегка задевая крыльями поверхность воды.

Вначале Касаточка далеко не улетала. Я приучил ее прилетать на свист. Давая корм, я всегда слегка подсвистывал, и она реагировала на этот сигнал даже лучше, чем на кличку, которую тоже хорошо знала. Дело в том, что таким способом гораздо удобнее подзывать к себе птицу, жившую вольно, чем звать по имени, привлекая досадное внимание зевак.

Когда Касаточка стала летать на улицу, заботы об ее кормлении сами собой отпали, но я продолжал иногда угощать свою воспитанницу то мухой, то муравьиными яйцами или мучными червями, и она никогда от угощения не отказывалась. В жаркие полуденные часы Касаточка «загорала» у нас на крыше. Это было весьма любопытное зрелище: распластает свои вороные крылышки и блаженствует в полной истоме. Но стоит мне подсвистнуть, и она тут как тут, уже сидит у меня на плече или на голове. Каждый вечер она неизменно возвращалась домой и всегда спала на крюке, вбитом над окном. Редкая привязанность птички была немалым препятствием к осуществлению моего замысла — присоединить ее в конце августа к стае своих сородичей. Мне тяжело вспоминать это время. Я надолго уходил в лес за грибами, перестал угощать свою любимицу и, наконец, стал закрывать к вечеру окно, вынуждая ее ночевать на улице. Ласточки начали собираться в большие стаи и по вечерам усаживались на ночлег в кустарнике на небольшом островке, недалеко от моего дома. С большим трудом мне удалось присоединить Касаточку к стае, улетавшей на юг. Долго, долго я скучал по своему крошечному пернатому другу и сейчас, когда, бывая за городом, я вижу стремительно несущуюся деревенскую ласточку, мне хочется подсвистнуть, а губы шепчут: «Касаточка».

Мурзилка в приятном ожидании.

Горихвост Мурзилка весь день в движении. Он непрестанно встряхивает своим красновато-рыжим хвостиком. Попробовали поселить Мурзилку в общую вольеру с другими мелкими птичками, но здесь он сразу превратился в настоящую фурию и кидался даже на птиц значительно сильнее себя, навязывая им воздушный бой. За несколько часов маленький тиран терроризировал целую вольеру, где жило около двадцати птиц, и пришлось выделить Мурзилке отдельную жилплощадь. Так и живет Мурзилка в одиночестве, распевая нехитрую мелодичную песенку. Во время прогулки по комнате он любит сидеть на будильнике, так как здесь получает свое любимое лакомство — мучных червей.

В пионерлагере

Директор пионерлагеря очень любил животных, и кружку юннатов, как говорится, «были созданы все условия». Беседку застеклили, навесили двери, заготовили корма. Ребята с нетерпением ждали приезда зверьков и птиц и задолго до прибытия машины толпились около беседки. Особенно волновались опытные юннаты — Наташа и Юра. Уже к вечеру наш крытый брезентом грузовик, до отказа уставленный клетками, террариумами, всевозможными коробками и ящиками, подрулил к беседке. Пока шла разгрузка и рассадка животных, то и дело слышались восторженные возгласы ребят: «Смотрите, смотрите, какие маленькие белочки! А вон какая розовенькая птичка! А голубей видели? У них индюшиные хвосты!..»

Тут и там слышались споры: «А я тебе говорю, что это не орел! — говорил один белобрысый паренек, напирая на букву „о“. — Настоящий орел — он и тебя унести может! Он — во какой!» И мальчик широко раскинул руки, показывая, каким должен быть орел. Наташа и Юра, как «специалисты», были допущены к разгрузке и помогали мне.

Пионерский лагерь был расположен в сосновом лесу, и на его территории гнездилось много разных птиц. В первый день приезда я заметил, что под крышей домика, где я поселился, живут серые мухоловки. Они то и дело, издавая свое тихое «цт-цт», появлялись на телеграфных проводах и, характерно вскидывая хвосты и крылья, точно поправляя неудачно легшее оперение, заглядывали в мое окно. Птицы часто срывались с провода и, легко поймав на лету муху, исчезали под крышей, откуда раздавалось верещание птенцов.

На рассвете я вышел из дома. Мухоловки уже вылетели из гнезда. Пройдя несколько шагов, я услышал жалобный писк. Раздвинув под кустами траву, увидел слетка серой мухоловки, облепленного муравьями. Видимо, это был самый младший и слабый птенец: сорвавшись с куста, он не смог выбраться из травы, и муравьи напали на него. Обычно по-настоящему насиживать кладку птица начинает не с первого яйца, и малыши вылупляются дружно. Но бывает, что из последнего яйца птенец выходит с опозданием, и тогда он растет слабым, так как более сильные собратья оттесняют его при прилете родителей, и он получает меньше корма. Нередки случаи, когда такие «опоздавшие» даже гибнут в гнезде.

Я очистил птенчика от муравьев. Оказалось, что я поспел вовремя, так как муравьи только что напали на него и еще не успели причинить ему вреда. Опоздай я на несколько минут — и все было бы кончено. Если бросить на муравейник змею, лягушку или птицу, то очень быстро от нее останется только скелет.