Чудесный мир - Батуев Андрей Михайлович - Страница 10

Когда ребята узнали, что Катя говорит, все наперебой принялись учить ее. Уроки не прошли напрасно: вскоре Катя говорила уже больше двенадцати слов. Одно было досадно — Катя говорила только по настроению и вызвать ее на разговор не удавалось. Способность птицы разговаривать послужила причиной забавного эпизода.

В Дом пионеров был назначен новый директор — Антонина Ивановна. Как-то вечером, делая обход, она услышала в зоокружке разговор. «Странно, — подумала Антонина Ивановна, — кто же может быть так поздно в кружке?» — и постучала. Никто не ответил, но разговор за дверью продолжался. «Леша, Леша!» — явственно услышала она, и кто-то закашлял. Антонина Ивановна постучала сильнее, но дверь оставалась запертой. «Безобразие! — возмутилась директор. — Что они — глухие или нарочно не открывают? Ну и порядки, нечего сказать!» — и пошла звать завхоза. Встревоженный завхоз не замедлил явиться. «Михаил Васильевич, — обратилась директор к завхозу, — у вас есть ключи от зоокружка?» — «Нет, — последовал ответ. — Ключи у руководителя». — «Но в кружке кто-то разговаривает, я стучала, никто не открывает! Послушайте сами!» — «Граня, Маня, на!» — отчетливо послышалось из-за двери. «Слышали?» — вскинулась Антонина Ивановна. К ее удивлению, лицо завхоза расплылось в неуместной улыбке. «Так это Катя разговаривает!» — ответил он. «Что она делает в кружке так поздно?» — «Но она же там живет, где же ей быть?» — удивился завхоз. «Я вас не понимаю!» — теряя терпение, рассердилась Антонина Ивановна. «Так ведь это птица — сорока! Звать, значит, ее Катей». — «Вы хотите сказать, что это говорит сорока?» — опешила вконец сбитая с толку директриса.

На другой день я был вызван к директору. «Скажите, это правда, что в кружке у вас живет говорящая сорока? Я хорошо знаю сорок, они у нас на даче не раз малых цыплят таскали, и стрекотание их я много раз слышала, но чтобы сорока разговаривала или кашляла, как человек, — это что-то новое!» — «И все-таки завхоз сказал правильно, — улыбнулся я. — Наша Катя очень чисто говорит и не уступит в этом деле заморскому попугаю!» — «Так это верно? — оживилась Антонина Ивановна и как-то вся потеплела. — А я уж бог знает, что подумала…» — И она рассказала мне о вчерашнем происшествии.

Живя в кружке, Катя научилась разным штукам. Она очень любит поиграть. Стащит ключ и давай носиться с ним по вольере. «Отдавай сейчас же ключ!» — говорю я ей, а она отскочит в сторону, положит ключ на пол и ждет. Только протянешь руку, а она цап ключ и опять давай с ним летать, и так без конца, — видно, что эта игра с ключом ей страшно нравится. Выросшая дома, Катя никогда не издает сорочьих звуков: ни стрекотания, ни весенней песни.

И вот что интересно: ведь ухаживают за ней и кормят ее юннаты, она идет к ним даже на руки, но ласки или нежности к ним не выказывает. Только доверие и не больше. Сорока отлично различает людей и чужих она боится так же, как и дикие птицы.

Не раз мне случалось уезжать по делам работы, и я подолгу не видал Катю, но стоит мне, возвратившись после длительного отсутствия, войти в вольеру, как Катя, словно в былые дни, радостно встречает меня. Я протягиваю ей губы и говорю: «Ну, поцелуй меня, Катя!». И слегка раскрыв клюв, она нежно водит им по моему лицу.

Страх

Самый противный страх — это страх неведомого, непонятного, и такой страх мне довелось испытать в детстве.

Был у меня дядя. В нашей семьей его недолюбливали за чудаковатость, а мне — восьмилетнему мальчишке — он очень нравился. Дядя рассказывал, как охотился на львов. Я до сих пор не знаю, действительно он на них охотился или просто хотел нам, ребятам, своими рассказами доставить удовольствие. Но в Африке он был и африканских животных знал не по книжкам, а видел их на воле.

Мальчики всегда мечтают быть военными, и я не избежал этого увлечения и очень гордился своими эполетами, аксельбантами и саблей, подаренными мне на день рождения. Дядя часто подтрунивал над нами, ребятами, и увидев меня во всем блеске моих военных доспехов, стал подшучивать: «Что и говорить, офицер хоть куда, а только я боюсь, что самой надежной крепостью его благородия является мамина юбка!»

Для меня ничего не могло быть обиднее, чем обвинение в трусости. Я из кожи лез, доказывая, что ничего не боюсь. «Ив темной комнате тебе одному не бывает страшно? — не унимался дядя. — А если ты совсем один в квартире?» Говоря по совести, он метил не в бровь, а в глаз. И в пустой квартире, и в темной комнате бывало страшновато, но я даже себе не хотел в этом сознаваться, а не то что насмешнику дяде.

И вот однажды дядя повез меня к себе. Я никогда у него не был, и его квартира мне представлялась какой-то таинственной и загадочной. Там должны были висеть на стенах длинные ружья и кривые охотничьи ножи, а полы устилать львиные шкуры с огромными клыкастыми головами. Но квартира оказалась самой обыкновенной, и я даже был разочарован полным отсутствием какой-либо экзотики.

За ужином дядя стал рассказывать всякие истории из африканской жизни. Жирафы, зебры, страусы неслись, преследуемые львами, реки кишели огромными бегемотами и чудовищными крокодилами. Из кустарников, словно артиллерийский снаряд, летел на охотника свирепый носорог, а отважные крошечные пигмеи убивали великана слона. Я с восхищением слушал дядю и чуть было не раскапризничался, когда он объявил, что пора ложиться спать. В то время еще не было электрического света и вечера проводили с керосиновыми лампами или свечами. Провожая меня со свечой в приготовленную мне для ночлега комнату, дядя дал мне на всякий случай коробок спичек, предупредив, чтобы я их зря не жег и не наделал пожара. «Надеюсь, что ты достаточно большой и не будешь бояться один в комнате, — сказал он, отворяя дверь. В это время внизу зазвонил телефон. — Если что — позови меня, — крикнул дядя, спускаясь по лестнице, — я сплю рядом!»

Когда я вошел в приготовленную для меня комнату, дверь с шумом захлопнулась от сквозняка: там было открыто окно. Я попытался сориентироваться. Справа мне почудился огромный шкаф, а слева белела кровать. Не успел я сделать и двух шагов, как откуда-то сверху, словно с потолка, послышался хрипловатый голос: «Кто там?» Это было так неожиданно, что кровь застыла у меня в жилах. Я знал, что дядя живет совсем один, и, услышав вопрос, окаменел от страха. «Что ты молчишь, болван?» — повторил невидимка и закашлялся. Я вдруг подумал, что это дядя дурачит меня, так как голос чем-то напоминал дядин, и дрожащей рукой чиркнул спичку. В то же мгновение я увидел протянувшуюся ко мне крошечную коричневую ручку. Словно стальные пальцы схватили меня, спичка погасла, а коробок бесследно исчез.

«Ха-ха-ха!» — раздалось под потолком. Я почувствовал, что волосы у меня на голове встали дыбом, а все тело покрылось испариной. Парализованный ужасом, я не мог кричать, а когда оцепенение прошло, бросился на кровать и укрылся с головой одеялом. Удары сердца буквально оглушили меня. Сколько я так пролежал — не знаю, мне чудились какие-то звуки, может быть, это к двери подходил дядя. В конце концов, подавленный пережитым потрясением, я незаметно заснул в своем убежище.

Разбудил меня пронзительный свист. Солнце уже встало. То, что ночью я принял за шкаф, оказалось огромной клеткой, точнее, стальной вольерой. На трапеции раскачивалась рыже-белая обезьяна и, глядя на меня, раскрывала рот и мрачно хмурила брови. Мне отчетливо запомнились светлые бакенбарды и черный, треугольничком, нос. Она была очень изящная и, я бы сказал, симпатичная. Под куполом высокой клетки, по кольцу, лазал серый с красным хвостом попугай и пронзительно свистел. Так вот кто так напугал меня ночью! Я читал, что африканские серые попугаи жако отлично говорят. Теперь мне стало ясно, почему мне почудилось сходство с дядиной интонацией. Конечно, Птица имитировала своего хозяина. Сейчас, при свете дня, мой ночной кошмар показался мне непростительной трусостью.

«Хороший я тебе сюрприз приготовил? — спросил утром дядя, лаская обезьяну. — Засыпал в Европе, а проснулся в Африке! Ведь это — мои старые африканские друзья! Признаться, я боялся, как бы они тебя ночью не напугали. Спал-то как, хорошо?» Мгновенно мне вспомнилось все пережитое, но, сделав равнодушное лицо, я непринужденно ответил: «Неплохо!»