Темное дело - де Бальзак Оноре - Страница 18

Мишю передал то немногое, что ему удалось подслушать из разговора Малена с Гревеном.

— Они уже на пути в Париж, утром они будут там, — сказала графиня, выслушав его.

— Значит, они погибли! — вскричал Мишю. — Вы же понимаете, что за всеми, кто въезжает и выезжает, будут у заставы тщательно следить. Мален чрезвычайно заинтересован в том, чтобы мои хозяева с головой себя выдали и их можно было бы казнить.

— А я-то ничего не знаю о главном плане! — воскликнула Лоранса. — Как предупредить Жоржа, Ривьера и Моро? Где они? Однако мы должны позаботиться прежде всего о братьях и д'Отсэрах; во что бы то ни стало догоните их.

— Телеграф[22] опередит лучшего скакуна, — возразил Мишю, — а ведь никого из дворян, замешанных в заговоре, не станут так выслеживать, как ваших братьев. Если я их догоню, — нужно спрятать их здесь и продержать, пока не кончится вся эта история. Их несчастный отец, видно, действовал по наитию свыше, когда натолкнул меня на это убежище; он предчувствовал, что его сыновья найдут здесь спасение.

— Моя кобыла — из конюшен графа д'Артуа, она от его лучшего английского жеребца, но она уже прошла тридцать шесть лье и падет, не успев домчать вас до цели, — сказала Лоранса.

— У меня тоже хорошая лошадь, — ответил Мишю, — и если вы проехали тридцать шесть лье, то мне предстоит проехать, вероятно, не больше восемнадцати.

— Двадцать три, — поправила она. — Ведь они в пути уже пять часов. Вы их настигнете севернее Ланьи, в Куврэ, откуда они должны выйти на рассвете, переодевшись лодочниками; они рассчитывают въехать в Париж по реке. Вот, — добавила она, снимая с пальца половину распиленного вдоль обручального кольца своей матери, — это единственная вещь, которой они поверят, другую половину я отдала им. Эту ночь они должны провести в лесу, в сторожке, брошенной угольщиками; там их спрячет куврэйский сторож; его сын служит солдатом под их началом. Всего восемь человек. С моими кузенами — господа д'Отсэры и еще четверо.

— Барышня, за солдатами никто гнаться не будет; поэтому мы должны заботиться только о господах де Симонах, а остальные пусть спасаются как хотят. Довольно и того, что мы им крикнем: «Берегись!»

— Оставить д'Отсэров на произвол судьбы? Ни за что на свете! — ответила она. — Спастись или погибнуть они должны только вместе!

— Но ведь это мелкие дворяне, — возразил Мишю.

— Верно; у них нет титула, они просто дворяне, я это знаю; но они в родстве с Сен-Синями и Симезами. Словом, задержите моих братьев и д'Отсэров и обсудите с ними, как лучше всего добраться до этого леса.

— А в лесу жандармы! Слышите? Они совещаются.

— Как бы то ни было, но сегодня вам уже дважды повезло. Ступайте! Приведите их, спрячьте в этом подземелье, тут их никто не найдет! Я ничем не могу вам помочь, — сказала она с отчаянием, — я только привлекла бы внимание врагов. Когда полицейские увидят, насколько я спокойна, им никак не придет в голову, что мои родственники могли вернуться в лес. Значит, весь вопрос в том, как добыть пять хороших лошадей, на которых можно было бы за шесть часов домчаться из Ланьи до нашего леса, — пять лошадей, которым суждено пасть от изнеможения где-нибудь в лесной чаще.

— А деньги? — возразил Мишю, сосредоточенно обдумывая слова молодой графини.

— Сегодня ночью я дала братьям сто червонцев.

— В таком случае я отвечаю за них! — воскликнул Мишю. — Однако, если мы их тут спрячем, вам придется отказаться от удовольствия видеться с ними; моя жена или сын будут приносить им пищу два раза в неделю. Но так как за самого себя я поручиться не могу, на случай беды знайте, барышня, — в основной балке на чердаке моего домика есть отверстие, проделанное сверлом. Отверстие закрыто большим клином, а внутри спрятан план одного из лесных участков. Деревья, отмеченные на плане красной точкой, в лесу отмечены черным значком на нижней части ствола. Каждое из этих деревьев — указатель. Под третьим старым дубом слева от каждого из этих деревьев, в двух футах от ствола, в прямом направлении, спрятаны жестяные трубки; они зарыты на глубине семи футов; в каждой из них по сто тысяч франков золотом. Эти одиннадцать деревьев, — их только одиннадцать, — все богатство Симезов, раз у них отняли Гондревиль.

— Дворянству понадобится лет сто, чтобы оправиться от нанесенных ему ударов, — медленно проговорила мадмуазель де Сен-Синь.

— А пароль какой-нибудь есть? — спросил Мишю.

— «Франция и Карл» — для солдат, «Лоранса и Людовик» — для господ д'Отсэров и Симезов. Боже мой! Увидеть их вчера в первый раз после одиннадцати лет разлуки, а сегодня узнать, что им грозит смерть, и какая смерть! Мишю, — сказала она с грустью, — будьте в эти пятнадцать часов столь же осторожны, сколь вы были преданны и самоотверженны все эти двенадцать лет. Если с братьями случится несчастье, я этого не перенесу. Нет, — поправилась она, — я не умру, я должна убить Бонапарта.

— Если все погибнет, мы двое останемся жить ради этой цели.

Лоранса взяла грубую руку Мишю и крепко пожала ее, как это принято у англичан. Мишю взглянул на часы: была полночь.

— Надо выйти отсюда во что бы то ни стало, — сказал он. — Горе жандарму, который вздумает преградить мне дорогу! Что касается вас, то я не могу вам приказывать, ваше сиятельство, а все-таки возвращайтесь-ка вы потихоньку в Сен-Синь. Они там, отвлеките их.

Освободив вход от камней, Мишю не услыхал никаких звуков. Он бросился на траву, приложил ухо к земле и быстро вскочил:

— Они на опушке, в направлении Труа, — сказал он. — Здорово я их одурачу!

Он помог графине выкарабкаться и снова заложил вход камнями. Покончив с этим, Мишю услышал нежный голос Лорансы, которая звала его — прежде чем уехать, ей хотелось убедиться, что он уже на коне. Когда он обменялся со своей молодой госпожой последним взглядом, у этого сурового человека на глазах выступили слезы, у нее же глаза были сухи.

— Он прав: надо их отвлечь! — решила она, когда кругом все стихло. И она вскачь помчалась в Сен-Синь.

Госпожа д'Отсэр понимала, что Революция еще не кончилась, и ей было хорошо известно, что такое упрощенное судопроизводство того времени; поняв, что ее сыновьям грозит смерть, она скоро справилась с обмороком и вновь обрела силы именно благодаря тому страшному потрясению, которое сначала повергло ее в беспамятство. Подстрекаемая каким-то жестоким любопытством, она сошла в гостиную и увидела здесь картину, действительно достойную кисти жанрового живописца. Кюре по-прежнему сидел за ломберным столиком и машинально перебирал фишки, украдкой поглядывая на Перада и Корантена, которые разговаривали вполголоса, стоя у камина. Не раз проницательный взгляд Корантена встречался с не менее проницательным взглядом кюре; но, подобно двум одинаково сильным противникам, которые, скрестив клинки, опять возвращаются к исходной позиции, — оба сразу же отводили глаза. Старик д'Отсэр стоял, точно цапля, не сходя с места, рядом с толстым, большим и алчным Гуларом, в той самой позе, какую принял под влиянием ошеломляющих событий. Мэр хоть и был одет как буржуа, всегда напоминал лакея. Оба растерянно уставились на жандармов, среди которых все еще стоял плачущий Готар; руки его были так крепко скручены, что посинели и отекли. Катрина хранила тот же простоватый и наивный вид и вместе с тем оставалась такой же непроницаемой. Вахмистр, совершивший, по мнению Корантена, большую глупость, задержав этих славных ребят, не знал, уйти ему или оставаться. Он стоял в задумчивости посреди гостиной, положив руки на эфес сабли и уставившись на парижан. Ошеломленная чета Дюрие и прочая челядь составляли группу, как бы воплощавшую крайнюю тревогу. Если бы не судорожные всхлипывания Готара, можно было бы расслышать, как пролетает муха.

Когда бледная и обезумевшая от ужаса мать отворила дверь и появилась в гостиной, — ее почти тащила мадмуазель Гуже, у которой глаза покраснели от слез, — все лица обратились к этим двум женщинам. Оба агента ждали с надеждой, а обитатели замка с ужасом, что вслед за ними появится Лоранса. И слуги и хозяева сделали невольный жест, словно заводные куклы, которые благодаря заключенному в них механизму могут моргать глазами или выполнять какое-нибудь одно-единственное движение.