Жизнь холостяка - де Бальзак Оноре - Страница 27

Возвратившись в Иссуден, он узнал о плачевном конце своего отца и матери. Как все люди, предававшиеся страстям и пожившие, согласно поговорке, хоть мало, да хорошо, чета Жиле умерла в самой жестокой нужде, в больнице. Почти сейчас же по возвращении Макса весть о высадке Наполеона в Канне[32] разнеслась по всей Франции. Максу в этом случае не предоставлялось ничего лучшего, как отправиться в Париж и потребовать себе чин батальонного командира и крест. Маршал, бывший тогда военным министром, вспомнил о прекрасном поведении капитана Жиле в Португалии и назначил его в гвардию капитаном, что давало ему в армейских частях звание командира батальона; но ордена для Макса маршал добиться не мог.

— Император сказал, что вы можете заслужить его в первом же деле, — сказал ему маршал.

И действительно, император назначил храброго капитана к награде вечером в день сражения при Флерюсе, где Жиле отличился. После битвы при Ватерлоо Макс отправился на Луару[33]. При роспуске армии маршал Фельтр не утвердил за Жиле ни его чина, ни ордена. Солдат Наполеона вернулся в Иссуден в состоянии отчаяния, которое легко понять: он не хотел служить иначе как с орденом и в чине командира батальона. Военные чиновники нашли эти условия чрезмерными для молодого человека двадцати пяти лет, без имени, который, чего доброго, к тридцати годам станет полковником. Тогда Макс подал в отставку. Подполковник — бонапартисты величали друг друга по чинам, полученным в 1815 году, — потерял, таким образом, скудное содержание, именуемое половинным окладом и присвоенное офицерам Луарской армии.

Увидев этого прекрасного молодого человека, все состояние которого равнялось двадцати золотым, в Иссудене подняли шум в его пользу, и мэр предоставил ему должность на шестьсот франков жалованья в городском самоуправлении. Макс, проработав на этой должности около полугода, бросил ее и был замещен капитаном Карпантье, тоже сохранившим верность Наполеону. Уже став к этому времени Великим магистром Ордена безделья, Макс стал вести такой образ жизни, что потерял уважение лучших семейств в городе, чего они, впрочем, ему не показывали: он был человек бешеного нрава, и все боялись его, даже офицеры прежней армии, отказавшиеся, подобно ему, от военной службы и вернувшиеся к себе в Берри сажать капусту. Малая привязанность уроженцев Иссудена к Бурбонам нисколько не удивительна, если вспомнить нарисованную ранее картину. Таким образом, в этом городке, если принять во внимание его незначительность, было относительно больше бонапартистов, чем в других местах. Бонапартисты же, как известно, почти все стали либералами. В Иссудене и в окрестностях насчитывалось до дюжины офицеров, находившихся в таком же положении, как Макс, и они считали его своим главой, настолько он им пришелся по душе — за исключением, однако, его преемника Карпантье и некоего Миньоне, отставного капитана гвардейской артиллерии. Карпантье, выслужившийся кавалерийский офицер, сразу же женился и вошел в семью Борнишей-Эро, одну из наиболее уважаемых в городе. Миньоне, воспитанник Политехнической школы, служил в корпусе, считавшем себя как бы выше других. В императорской армии среди военных были люди двух различных оттенков. Большая часть питала к штатским, к «штафиркам», такое же презрение, какое бывает у дворян по отношению к мужикам, у победителей — к побежденным. Такие не всегда соблюдали законы чести в своих отношениях со штатскими или не слишком порицали тех, кто с маху расправлялся с буржуа. Другие, особенно артиллеристы, быть может, вследствие своих республиканских убеждений, не принимали этой доктрины, которая в конце концов сводилась к тому, чтобы разделить Францию надвое: на Францию военную и Францию гражданскую. И если командир Потель и капитан Ренар, два офицера из Римского предместья, чьи мнения о «штафирках» оставались незыблемы, были, несмотря ни на что, друзьями Максанса Жиле, то командир Миньоне и капитан Карпантье были на стороне горожан, находя поведение Макса недостойным порядочного человека. Миньоне, сухонький человечек, исполненный чувства собственного достоинства, занимался изучением вопросов, связанных с паровой машиной, и жил скромно, ведя дружбу с г-ном и г-жой Карпантье. Его тихий нрав и ученые занятия заслужили ему уважение всего города. Поэтому-то говорили, что Миньоне и Карпантье совсем другие люди, чем командир Потель, капитаны Ренар, Максанс и прочие завсегдатаи «Военной кофейни», сохранившие солдатские нравы и старые замашки времен Империи.

В то время, когда г-жа Бридо приехала в Иссуден, Макс был исключен из городского общества. Впрочем, этот молодой человек знал, чего заслуживал, и сам не появлялся в общественном собрании, именуемом «Клубом», никогда не жалуясь на осуждение, которое он вызывал, несмотря на то, что был самым элегантным молодым человеком в Иссудене, лучше всех одевался, тратил на это много денег и в виде исключения держал верховую лошадь, что в Иссудене было столь же необычно, как и лошадь Байрона в Венеции. Каким образом Макс, человек бедный, не имеющий никаких средств, стал иссуденским щеголем, это мы сейчас разъясним, ибо постыдные действия, навлекшие на него презрение людей совестливых или религиозных, имели отношение к тем интересам, которые привели Агату и Жозефа в Иссуден. По смелости его поведения, по выражению его лица можно было думать, что Макс очень мало заботился об общественном мнении; он, несомненно, надеялся в один прекрасный день взять свое и восторжествовать над теми, кто его презирал. Однако если буржуазия не уважала Макса, то восхищение, которое вызывал его характер у народа, составляло противовес этому мнению; его храбрость, упорство, решительность должны были нравиться массе, которой к тому же была неизвестна его испорченность; впрочем, и буржуазия не подозревала, до какой степени эта испорченность доходит. Для Иссудена Макс играл почти такую же роль, как Форжерон в «Пертской красавице»[34], — он был для города оплотом бонапартизма и оппозиции. Как пертские буржуа рассчитывали на Смита, так же рассчитывали здесь на Макса в случае серьезных событий. Одно дело особенно ярко обрисовало героя и жертву Ста дней[35].

В 1819 году батальон под командой роялистских офицеров, молодых людей из Мезон-Руж, проходил через Иссуден, направляясь в Бурж нести гарнизонную службу. Не зная, как убить время в городе, столь конституционно настроенном, как Иссуден, офицеры отправились в «Военную кофейню». В каждом провинциальном городе есть «Военная кофейня». В Иссудене она занимала помещение на военном плацу, в углу укреплений; содержалась она вдовой бывшего офицера и, естественно, являлась клубом для местных бонапартистов, для офицеров, оставшихся на половинном жалованье, для единомышленников Макса, которым общий дух города позволял открыто исповедовать преклонение перед императором. С 1816 года в Иссудене неизменно праздновалась годовщина коронации Наполеона. Трое из роялистов, первыми зашедшие в кофейню, потребовали газеты, в том числе «Котидьен» и «Драпо блан». Общественное мнение Иссудена, и «Военной кофейни» в особенности, отвергало роялистские газеты. В кофейне была только «Коммерс» — название, под которым в продолжение нескольких лет вынуждена была выходить газета « Конститюсьонель», закрытая особым постановлением. Но, появившись в первый раз под новым названием, газета начала свою передовицу словами: «Коммерция по существу конституционна», — поэтому ее и продолжали называть «Конститюсьонель». Все подписчики поняли каламбур, исполненный оппозиционного духа и злой насмешки, при помощи которого их просили не обращать внимания на ярлык — вино оставалось все то же.

Толстая буфетчица с высоты своей стойки ответила роялистам, что у нее нет требуемых газет.

— Какие же газеты вы получаете? — спросил один офицер, в чине капитана.