Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Дон Жуан

Гнедич Татьяна Григорьевна

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Дон Жуан - Гнедич Татьяна Григорьевна - Страница 47

Изменить размер шрифта:

115

Двенадцать негритянок помоложе

Довольно высоко ценились тут.

Увы, освобожденных чернокожих,

На горе Уилберфорсу продают,

Притом теперь значительно дороже!

(С пороком воевать — напрасный труд!

Порок больших расходов не боится.

А добродетель чахнет — и скупится!)

116

У каждого особая судьба:

Кого купил паша, кого — евреи,

Кто примирился с участью раба,

Кто утвердился в должности лакея,

А женщины — ведь женщина слаба

Надеялись достаться поскорее

Нестарому визирю и мечтать

Его женой или рабыней стать!

117

Но позже все подробно расскажу я,

Все приключенья точно передам.

Пока перо на время отложу я;

Глава длинна, я понимаю сам;

Я сам на многословье негодую,

Но докучаю вежливым друзьям.

Теперь пора: оставим Дон-Жуана,

Как Оссиан, «до пятого дуана».

ПЕСНЬ ПЯТАЯ

Когда прелестно и медоточиво

Поют поэты о любви своей

И спаривают рифмы прихотливо,

Как лентами Киприда — голубей,

Не спорю я, они красноречивы;

Но чем творенье лучше, тем вредней:

Назон и сам Петрарка, без сомнений,

Ввели в соблазн десятки поколений.

Но я и не хочу изображать

Любовные дела в приятном свете,

Я буду строго факты излагать,

Имея поучение в предмете;

Моралью буду я опровергать

Мечты и страсти пагубные эти,

И (только бы не выдал мой Пегас!)

Я критиков порадую не раз.

Реки морской живые берега,

Дворцами испещренные богато,

Софии купол, гордые снега

Олимпа, и военные фрегаты,

И рощи кипарисов, и луга

Я эти страны пел уже когда — то:

Они уже пленяли, не таю,

Пленительную Мэри Монтегю.

Ax, я пристрастен к имени «Мария»!

Мне был когда — то дорог этот звук;

Я снова вижу дали золотые

В тумане элегических разлук,

Оно живит мои мечты былые,

Оно меня печалит, милый друг,

А я пишу рассказ весьма холодный,

От всяческой патетики свободный.

Играли волны, ветер пробегал,

Торжественно вдали синели горы,

От Азии Европу отделял

Поток могучий пенного Босфора,

И открывалась за грядою скал

Седая даль эвксинского простора

И злой прибой. Из всех морских пучин

Опаснейшая — все — таки Эвксин!

Стояла осень; ночи нарастают

В такую пору и темнеют дни,

И беспощадно Парки обрывают

Рыбачьи жизни. О, не мы одни,

Когда нас буря в море настигает,

Исправиться клянемся искони!

Но мертвый клятвы выполнить не в силах

А спасшийся, глядишь, — и позабыл их.

На рынке было множество рабов

Различных наций. Сумрачно стояли

Продрогшие бедняги у столбов,

Друзей, родных, свободу вспоминали,

Кляли свой плен со скрежетом зубов,

Лишь негры, как философы, молчали

И огорчались меньше всех других:

Семь шкур уж, не раз спускали с них

Мой Дон-Жуан, по молодости лет,

Превратности встречать бы должен смело,

Но грустно он глядел на белый свет

И смахивал слезинки то и дело.

Он ослабел от раны, спору нет,

А может быть, душа его болела:

Объятья милой на ярмо раба

Сменить — едва ль завидная судьба!

Такое бы и стоика сломало,

А он держался твердо как — никак,

И вся его осанка подтверждала,

Что он и дворянин и не бедняк.

Притом его одежда привлекала

Барышников и попросту зевак:

Прикидывали опытные люди,

Что выкуп за него хороший будет.

Итак, базар невольничий пестрел

То белыми, то черными телами,

И, выбирая кто и что хотел,

Купцы как будто рылись в старом хламе.

Герой мой молча в сторону смотрел,

Но тут мужчина с серыми глазами,

Лет тридцати, еще в расцвете сил,

Его вниманье — вдруг остановил.

Имел он статный рост и крупный нос,

Румянец свежий при отличной коже,

Красивый отблеск вьющихся волос,

Хороший лоб, и рот, и зубы тоже.

Он, видимо, немало перенес

И ранен был, но не утратил все же

Того sang-froid,[32] с которым истый бритт

Бесстрастно на вселенную глядит.

Он тоже сразу обратил вниманье

На юношу, прекрасного собой,

И, ощутив подобье состраданья,

Чужой тотчас же занялся судьбой.

Он пригляделся к этому созданью,

Еще не искушенному борьбой,

И угадал живых страстей кипенье

И полнее отсутствие терпенья.

вернуться

Хладнокровие (франц.).