Русские заветные сказки - Афанасьев Александр Николаевич - Страница 26

Щучья голова

Жили-были мужик да баба, у них была дочь, девка молодая. Пошла она бороновать огород; бороновала, бороновала, только и позвали ее в избу блины есть. Она пошла, а лошадь совсем с бороною оставила в огороде: пущай постоит, пока ворочусь. Только у ихнего соседа был сын — парень глупой. Давно хотелось ему поддеть эту девку, а как — не придумает. Увидал он лошадь с бороною, перелез через изгородь, выпряг и завел ее в свой огород; борону хоть и оставил на старом месте, да оглобли-то просунул сквозь изгороду[128] к себе и запряг опять лошадь-то. Девка пришла и далась диву: что бы это такое — борона на одной стороне забора, а лошадь на другой? И давай бить кнутом свою клячу да приговаривать:

— Какой черт тебя занес! Умела втесаться, умей и вылезать, ну, ну, выноси!

А парень стоит, смотрит да посмеивается.

— Хочешь, — говорит, — помогу, только ты дай мне…

Девка-то была воровата.

— Пожалуй, — говорит.

А у ней на примете была старая щучья голова, на огороде валялась, разинувши пасть. Она подняла ту голову, засунула в рукав и говорит:

— Як тебе не полезу, да и ты сюда-то не лазь, чтобы не увидал кто; а давай-ка лучше сквозь этот тынок[129], скорей просовывай кляп-ат! Я уж тебе наставлю.

Парень вздрочил кляп и просунул его скрозь[130] тын, а девка взяла щучью голову, раззявила ее и насадила на плешь; он как дернет — и ссадил х…й до крови; ухватился за кляп руками и побежал домой, сел в угол и помалкивает. «Ах, мать ее так, — думает про себя, — да как больно-то у нее п…да кусается! Только бы х…й зажил, а то я сроду ни у какой девки просить не стану!»

Вот пришла пора; вздумали женить этого парня. Сосватали его на соседской девке и женили. Живут они день, и другой, и третий, живут и неделю, другую и третью; парень боится дотронуться до жены. Вот надо ехать к теще; поехали. Дорогой молодая-то и говорит мужу:

— Послушай-ка, милый Данилушка! Что же ты женился, дела со мной не имеешь? Коли не можешь, на что было чужой век заедать даром?

А Данило ей:

— Нет, теперь ты меня не обманешь! У тебя п…да кусается. Мой кляп с тех пор долго болел, насилу зажил.

— Врешь, — говорит она, — это я в то время пошутила над тобою, а теперь не бойся! На-ка попробуй хоша[131] дорогою — самому полюбится.

Тут его взяла охота. Заворотил ей подол и сказал:

— Постой, Варюха, дай-ка я тебе ноги привяжу, коди[132] станет кусаться — так я смогу выскочить да уйти.

Отвязал он вожжи и скрутил ей голые ляжки. Струмент у него был порядочный, как надавил он Варюху-то, как она закричит благим матом, а лошадь была молодая, испугалась и начала мыкать сани: то туда, то сюда, вывалила парня, а Варюху так с голыми ляжками и примчала на тещин двор. Теща смотрит в окно, видит: лошадь-то зятева, и подумала, верно, это он говядины к празднику привез, пошла встречать, а то — ее дочка.

— Ах, матушка, — кричит, — развяжи-ка поскорее, покедова[133] никто не видел.

Старуха развязала ее, расспросила что и как:

— А мужик-то где?

— Да лошадь его вывалила!

Вот вошли в избу, смотрят в окно — идет Данилка, подошел к мальчишкам, что в бабки играли, остановился и загляделся. Теща послала за ним старшую дочь. Та приходит:

— Здравствуй, Данила Иваныч!

— Здорово.

— Иди в избу! Только тебя и недостает!

— А Варвара у вас?

— У нас.

— А кровь у нее унялась?

Та плюнула и ушла от него. Теща послала за ним сноху; эта ему угодила:

— Пойдем, пойдем, Данилушка! Уж кровь давно унялась.

Привела она его в избу, а теща встречает и говорит:

— Добро пожаловать, любезный затюшка!

— А Варвара у вас?

У нас.

— А кровь у нее унялась?

— Давно унялась.

Вот он вытащил свой кляп, показывает теще и говорит:

— Вот, матушка! Это шило в ней было!

— Ну, ну, садись, пора обедать.

Сели и стали пить и есть. Как подали яишницу, дураку и захотелось ее одному съесть, вот он и придумал, да и ловко же: вытащил кляп, ударил по плеши ложкою и сказал:

— Вот это шило все в Варюхе было!

Да и начал мешать своею ложкой яишницу. Тут делать нечего, полезли все из-за стола вон, а он приел[134] яишницу один и стал благодарствовать теще за хлеб, за соль.

Мужик, медведь, лиса и слепень[135]

И не знает, что ему делать. Да потом надумался мужик, схватил в охапку свою жену и повалил ее на полосу. Она кричит, а мужик говорит: «Молчи!» — да все свое. Задрал ей сарафан и рубаху и поднял ноги кверху как можно выше.

Медведь увидал, что мужик дерет какую-то бабу, и говорит:

— Нет, лиса! Вы со слепнем как хотите, а я ни за что не пойду к мужику!

— Отчего?

— Да оттого — посмотри-ка, вишь он опять кого-то пежит! Вот лиса смотрела, смотрела и говорит:

— И точно, твоя правда: в самом деле он кому-то ноги ломает!

А слепень глядел-глядел и себе тоже говорит:

— Совсем не то — он кому-то соломину в жопу пихает! Всякий, знать, свою беду понимает; ну, однако, слепень лучше всех отгадал. Медведь с лисой ударились в лес, а мужик остался цел и невредим.

Кот и лиса

Мужик прогнал из дому блудливого кота в лес. А в этом лесу жила-была лиса. Да такая блядь: все валялась с волками да медведями. Повстречала она кота: разговорились о том, о сем. Лиса и говорит:

— Ты, Котофей Иванович, холост. Я — незамужняя жена! Возьми меня за себя.

Кот согласился. Пошел у них пир и веселье, после пира надо коту по обряду иметь с лисицею грех. Кот влез на лису, не столько е….ет, сколько когтями дерет, а сам еще кричит:

— Мало, мало, мало![136]

— Вот еще какой, — сказала лисица, — ему все мало!..

Лиса и заяц

Пришла весна, разыгралась у зайца кровь. Хоть он силой и плох, да бегать резов, и ухватка у него молодецкая. Пошел он по лесу и вздумал зайти к лисе. Подходит к лисицыной избушке, а лиса на ту пору сидела на печке, а детки ее под окошком. Увидала она зайца и приказывает лисиняткам:

— Ну, детки! Коли подойдет косой да станет спрашивать, скажите, что меня дома нету. Ишь его черт несет! Я давно на него, подлеца, сердита, авось теперь как-нибудь его поймаю.

А сама притаилась. Заяц подошел и постучался.

— Кто там? — спрашивают лисинятки.

— Я, — говорит заяц, — здравствуйте, милые лисинятки! Дома ли ваша матка?

— Ее дома нету!

— Жалко! Было еть — да дома нет! — сказал косой и побежал в рощу.

Лиса услыхала и говорит:

— Ах он, сукин сын, косой черт! Охаверник[137] эдакий! Погоди же, я ему задам зорю!

Слезла с печи и стала за дверью караулить, не придет ли опять заяц. Глядь — а заяц опять пришел по старому следу и спрашивает лисинят:

— Здравствуйте, лисинятки! Дома ли ваша матка?

— Ее дома нету!

— Жаль, — сказал заяц, — я бы ей напырял по-своему!

Вдруг лиса как выскочит: «Здравствуй, голубчик!» Зайцу уж не до е…ли, со всех ног пустился бежать, ажно дух захватывает, а из жопы орехи сыплются. А лиса за ним: «Нет, косой черт, не уйдешь!» Вот-вот нагонит! Заяц прыгнул и проскочил меж двух берез, которые плотно срослись вместе, и лиса тем же следом хотела проскочить, да и завязла: ни туда, ни сюда! Билась-билась, а вылезти не может. Косой оглянулся, видит: дело хорошее, забежал с заду и ну лису еть, а сам приговаривает: «Вот как по-нашему! Вот как по-нашему!» Отработал ее и побежал на дорогу, а тут недалечко была угольная яма — мужик уголья жег; заяц поскорей к яме, вывалялся весь в пыли да в саже и сделался настоящий чернец[138]. Вышел на дорогу, повесил уши и сидит. Тем временем лиса кое-как выбралась на волю и побежала искать зайца. Увидала его и приняла за монаха.