Братья. История масонства в России - Мацих Леонид - Страница 149

Н. АСАДОВА: Реформирована…

Л. МАЦИХ: Масоны говорят «реконституирована». И этот весь процесс, вот этой перемены, и имплементацию воплощения новых идей в жизнь ложи возглавлял Максим Максимович Ковалевский — адвокат, философ, социолог. Мы о нем тоже упоминали в связи с Яблочковым. И вот это новая ложа, она прилагала огромные усилия для консолидации всех здоровых сил российского общества — военной элиты, креативной части интеллигенции, не богемной, а подлинно мыслящей, негоциантов, купцов, людей из государственного аппарата, интеллектуалов. И Ключевский видел свой долг как гражданина, а для него это были не пустые слова, в том, чтобы вступить в эту ложу и бороться вместе с лучшей частью российского общества за консолидацию здоровых сил. Что он видел? Он видел крах устоев российской государственности.

Н. АСАДОВА: Сейчас мы об этом обязательно поговорим, потому что, безусловно, очень важно, в какую эпоху жил Ключевский, и что тогда происходило. В общем, происходила радикализация общества, можно сказать. Вот в 61-м году, сразу после…

Л. МАЦИХ: Полнейшая радикализация.

Н. АСАДОВА: Да. После того, как крестьян отпустили на волю, появилась прокламация к молодому поколению, которая открыто призывала, вернее угрожала физической ликвидацией дому Романовых. И в частности, вот просто…

Л. МАЦИХ: Это вы имеете в виду Зайончковского знаменитого?

Н. АСАДОВА: Да, да, да. Я хочу просто процитировать, чтобы было понятно, какие нравы царили в тот момент: «Составитель прокламаций, ссылаясь на опыт европейских революций, честно предупреждает, что составляемая им революционная партия будет последовательней не только жалких революционеров 48-го года, но и великих террористов 92-го года»…

Л. МАЦИХ: 92-го — это они имеют в виду Великую французскую революцию.

Н. АСАДОВА: Конечно, да. «…и не побоится для ниспровержения современного порядка пролить втрое больше крови, чем пролита якобинцами в 90-х годах».

Л. МАЦИХ: Ну, к сожалению, сбылись его слова…

Н. АСАДОВА: Народ призывали к топору.

Л. МАЦИХ: Да, народ призывали к топору. Конкретно этот человек провокатор, и за ним ничего не стояло, это было чистый блеф. Но дело в том, идеи радикальные, к сожалению, с фантастической скоростью проросли, как зубы дракона, на благодатной почве.

Н. АСАДОВА: При этом другая часть революционно настроенной интеллигенции — например, тот же Герцен — они тоже считали, что вот уже пришла пора менять систему. Но они очень хорошо понимали опасность вот этого крестьянского бунта. И писал, в частности, Герцен: «Нанося удар по старому миру, он не только должен спасти (в смысле народ) все, что в нем достойно спасения, но оставить на свою судьбу все немешающее, разнообразное, своеобычное. Горе бедному духом и тощему в художественном смысле перевороту, который из всего былого и нажитого сделает скучную мастерскую, которой вся выгода будет состоять в одном пропитании, и только в пропитании». Ну, собственно…

Л. МАЦИХ: Ну, это полемика с марксизмом, конечно. У Герцена полемика с марксизмом. А что касается первого текста — это, конечно, такой несколько истеричный и даже параноидальный выплеск самых махровых черт российского радикализма. Потом они к топору Русь-то и призовут.

Н. АСАДОВА: Да, да, Добролюбов Герцена того же под псевдонимом «русский человек», то самое известное «Письмо из провинции», призывал к топору и спорил с Герценом.

Л. МАЦИХ: Это правда. Но, видите ли, Герцен, Огарев, они, конечно, к топору не звали, они были людьми образованными, интеллигентными. Для них это было невозможно. Они, кроме того, прекрасно понимали, чем обернется русский бунт, как известно, как всякий бунт бессмысленный и беспощадный. Но радикализация росла. И в обществе росла популярность террористов — и Вера Фигнер, и Засулич, которую, как известно, оправдали под аплодисменты рукоплескания толпы. В обществе росло сочувствие к людям, которые устроили охоту на царя-реформатора Александра Второго. Был популярен Желябов, Перовская. Люди по-своему героические. По-своему. Но это аналоги нынешних шахидов. Это люди, которые не жалели ничего ради своих фанатических целей. По-современному их однозначно определили бы в террористы. И вот общество, оно относилось к их эскападам, к их пропаганде и к их жизни с полным сочувствием. Рекрутировались новые и новые сторонники вот этих радикальных идей и радикальных течений — анархисты, социалисты-революционеры, потом так называемая «Рабочая партия», народники. Не было им числа, огромное количество их просто было. Причем это охватывало все народы России, чего прежде не было, то есть все вовлеклись. Это, с одной стороны, здорово, это показатель имперской…

Н. АСАДОВА: Солидарности.

Л. МАЦИХ: Солидарности, с одной стороны, и имперскости нации. Всем есть дело до судьбы империи. Но с другой стороны, это очень дурно, потому что такого рода плохая консолидация, она, конечно, способна общество потрясти, а может, даже и разрушить. В этом смысле либо нужна сильная рука государя, а таким был Александр Третий, либо политические реформы, проводимые толковым и умным правительством. Александр Третий скончался в 94-м году. На его смерть сказал Василий Осипович Ключевский надгробную речь, ну, не столько надгробную, сколько уже после его похорон — похвальную речь о почившем в Бозе государе. Под полную обструкцию студентов! Они любимому профессору устроили полное освистывание. С их точки зрения, это был образец холуйства, конформизма, прогиба перед властями. И не разглядели они по молодости, по тому студенческому радикализму того, что при Александре Третьем все-таки государство стояло куда как крепче, чем при Николае, при котором, Ключевский хорошо это все знал, все начало расшатываться, изнутри гнить, ржаветь и ползти.

Н. АСАДОВА: Кстати говоря, во время царствования императора Александра Третьего Ключевский читал курс русской истории великому князю Георгию Александровичу.

Л. МАЦИХ: Георгию Александровичу, совершенно верно. А читал он курс так называемой истории Европы в связи с историей России, чтобы он понимал взаимосвязь двух этих великих сюжетов. Ключевский хорошо видел процессы, которые шли в обществе. Ведь как историк он их прекрасно понимал. Это как врач, который смотрит на человека и понимает, что пока, может быть, болезнь не проявляется явно, не манифестируется, но, как говорят в медицине, прогностически есть очень угрожающие признаки. И первым таким признаком была, конечно, Русско-японская война, с треском и позорно проигранная в 1904 году. Потом революция 1905 года, показавшая абсолютную слабость Николая, которая, вообще говоря…

Н. АСАДОВА: Да вообще институтов власти.

Л. МАЦИХ: …был полным политическим ничтожеством, несмотря на свою мученическую кончину. Он был человеком, неспособным управлять Россией в такие сложные, кризисные времена. А это было отлично Ключевскому известно. На кого же тогда…

Н. АСАДОВА: Ну потому что он был вхож ко двору, да?

Л. МАЦИХ: Он был вхож ко двору, он видел этих всех людей, он знал их вживе. На кого тогда обществу оставалось полагаться? Только на консолидацию общества как такового. Ибо государство, которое в России всегда было огромным самодавлеющим аппаратом, оно потихонечку свои позиции утратило.