Братья. История масонства в России - Мацих Леонид - Страница 130

Л. МАЦИХ: Но ведь при Николае его главными творцами и проводниками его политики, которую почему-то считают реакционной, были как раз именно масоны, его любимец Александр Бенкендорф, основатель и шеф жандармерии, третьего отделения пресловутого, императорской канцелярии. Леонтий Дубельт — полицмейстер Петербурга, он тоже был масон. Их масонство совершенно не мешало Николаю Павловичу. Он был убеждён, что эти люди ни в чём не отступят от государственной идеологии, от государственного блага, и он ценил их, как людей, с очень высоким уровнем ответственности обязательств.

Поэтому отношение Николая к масонам, оно было очень разным, а Уваров был его конфидентом, был его советчиком и был, пожалуй, одним из немногих людей, с которыми Николай советовался и к которым он прислушивался.

Н. АСАДОВА: как получилось так, что Уваров стал Масоном? Мы знаем, что он состоял в ложе «Арзамас».

Л. МАЦИХ: Нет, «Арзамас» — это не ложе, это литературно-художественное объединение.

Н. АСАДОВА: А в какой ложе он состоял?

Л. МАЦИХ: «Полярная звезда».

Н. АСАДОВА: А как он туда попал?

Л. МАЦИХ: ну как… приняли его. Он был в каком-то смысле протеже Сперанского. Говоря корпоративным языком, он был человеком Сперанского. Сперанский очень его ценил и называл одним из образованнейших людей России. И это верно. Он ведь ездил по Европам. Нечего говорить, что он блестяще владел всеми языками возможными, знал и древний, об этом хорошо сказал Алексей. Он был знаком с Гумбольдтом, с мадам де Сталь, со всеми властителями дум тогдашней Европы. Эти люди принимали его как своего выдающегося ученика. Как подающего надежды российского Гумбольдта.

Надежды он вполне оправдал, он был выдающимся учёным, не зря занимал пост председателя Академии наук. Был археолог прекрасный, он был отличный востоковед, превосходный лингвист, у него множество заслуг перед наукой. Но он администратором оказался отличным. В ложу «Полярная звезда» он вступил потому, что так хотел Сперанский. Это было детище Сперанского. Он продвигался по масонской линии благодаря Сперанскому. Ещё при Александре.

Но удивительным образом в нём сочеталась тяга к прогрессу и новациям с одной стороны, с другой — здравое понимание того, что в государственной машине, которая перемолола Грибоедова, героя нашей прошлой передачи, не все инновации приемлемы. То есть, нужно играть по правилам, либо вовсе не играть. И он сумел играть по правилам, сделал он великолепную карьеру, дело даже не в том, что он был Министром просвещения, дело в том, какой он статус придал Министру просвещения.

Никогда, ни до него, ни после это Министерство не пользовалось такой властью и над умами, и над бюджетами, и над волей царя, как при Уварове. Кроме того, он был разработчиком многих системных вещей в государстве. И Николай действительно к нему прислушивался. Знаменитую триаду придумал не он, придумал Тригонин, а он её повторил. А эта фраза тоже говорит о его внутренней полемике с масонством. Эта полемика со знаменитой масонской триадой «Liberte, egalite, fraternite» — «Свобода, равенство, братство».

То есть, что хотел Уваров? В том числе и от масонства. Он хотел его переосмысления. Его переложения на российскую почву. Он вовсе не был врагом иностранщины, отнюдь, это было бы странно от человека, знакомого с Гумбольдтом, инициатором перевода «Илиады» Гомера и инициатором перевода множества других вещей, кстати, он переводил стихи Пушкина на французский язык. Хороший ненавистник иностранщины.

Н. АСАДОВА: Кстати, какие стихи он переложил на французский?

Л. МАЦИХ: Он перевёл несколько, даже перевёл начало «Руслана и Людмилы», но наиболее удачным считается его перевод знаменитого пушкинского стихотворения «Клеветникам России», как раз того стихотворение, которое у многих пушкинских друзей вызвало отторжение и неприятие. Уварову, напротив, это очень понравилось. Такой вот поэтический отпор, ведущейся из-за рубежа, клеветнической, как он полагал, кампанией. Уваров хотел, чтобы лучшее из западного опыта было перенесено на российскую почву.

Н. АСАДОВА: И адаптировано.

Л. МАЦИХ: Именно. Не критически всё хватать, тогда получатся герои пьес Фонвизина, смешение французского с нижегородским, как у Грибоедова. А он хотел, чтобы это было переосмыслено, адаптировано и приспособлено к российским условиям. Поэтому его фраза «Православие, самодержавие, народность» — есть ничто другое, как приспособление старинных масонских идеалов к российской действительности. Он так понимал свободу, как православие.

Н. АСАДОВА: Но ведь православие очень многие его современники-масоны воспринимали, как некую костную религию, они стремились к большей свободе, к большей свободе интерпретаций.

Л. МАЦИХ: Бесспорно. Такие были всегда, и такие будут всегда.

Н. АСАДОВА: А он, получается…

Л. МАЦИХ: Его не всё устраивало, не нужно упрощать.

Н. АСАДОВА: Я не упрощаю, я спрашиваю.

Л. МАЦИХ: Православие, а не церковь — он говорил. Он предлагал доктрину, религию, а вовсе не церковь, как социальная институция. Но в религии он предлагал те глубины, которые возможно многие из его современников и не видели. То есть, он в этом смысле он себя называл подлинным христианином. Точно так же себя называли масоны веков, истинное христианство. То есть, это давняя масонская мечта — открыть в христианстве такие вещи, которые выходят за расхожий церковный диалог. Он предлагал в православии искать это, и по его мнению это и будет подлинная свобода. Это тезис, возможно, не бесспорный, но не надо видеть в нём ретрограда и реакционера. Он был человек, очень своеобразно мыслящий. Причём, его отличие от кабинетных мыслителей было то, что он умел эти тезисы изложить ясно и здраво.

Н. АСАДОВА: И применить в жизни.

Л. МАЦИХ: …убедить тех, от кого это зависит, а потом применить жёстко и последовательно.

Н. АСАДОВА: Что привлекало его в масонстве?

Л. МАЦИХ: его в масонстве привлекала структура, как это ни странно. Его привлекала система, как раз то, что отталкивало Грибоедова. Ему нравились ритуалы, ему нравилась жёсткая структурированность вещей. Нельзя делать чего-то, без согласования с кем-то. Эта бюрократизация. Всего масонства, его ритуальной части казалось ему самым лучшим. Собственно, этого он хотел по большому счёту от возглавляемого им министерства и шире — от России.

Он хотел прекращения произвола, уменьшения роли личности, а увеличение роли структуры и системы. Он как рассуждал, ведь масонская ложа существует 200–300 лет, умирают мастера стула, президенты, глава лож, но ложа продолжает существовать. И братья, приходя, находят тот же устав и те же принципы, те же цели и задачи. Не зависит от личности. А в России как? — спрашивал он. Всё наоборот. Человек умер и вся политика возглавляемого им ведомства пересматривается. Это неразумно, так не должно быть.

Н. АСАДОВА: Слишком завязано на личность?

Л. МАЦИХ: Да, он хотел уменьшения роли личности и увеличения роли структуры. В том числе того же он добивался от самодержавия. Чего он хотел от самодержавия? Прекращение деспотизма, обуздывание произвола и чётких правил простого наследия. Он Николаю говорил так: «Вы смотрите, Ваше Величество, что происходит. После Петра Великого у нас череда революционных дворцовых переворотов. В этом смысле декабристы, они. Конечно, злодеи и клятвопреступники, но они в традиции, они продолжают ту же традицию, что и все. Разве Александра не возвели на престол гвардейские офицеры? А Екатерину Великую? Поэтому эти люди действовали в традиции некой. В этом пагубность и корень зла. Его и следует удалить.