Весёлая дорога - Арро Владимир Константинович - Страница 5

— Ну, пошли в отряд.

Ещё бы ему не говорить буднично: вот уже сорок лет он ходит к своим пионерам два раза в неделю.

— Так часто? — удивился я.

— А что тут такого? — удивился и он. — Ведь я их люблю, и они любят меня.

Из его рассказа я понял, что воспитанники отряда не расстаются со своим вожатым всю жизнь. Он знает их родителей и друзей, а потом и детей, а потом и внуков. Он провожает их в комсомол, в институт, на работу, в армию.

— Ну и что, — спросил я с ехидцей, — за всё это время у вас не было плохих ребят?

— А вы думаете, плохие ребята бывают? По-моему, бывают плохие обстоятельства. Вот послушайте, был у меня один воспитанник сорви-голова. Из школы хотели выгнать его за проделки, но мне удалось отстоять. Во время войны этот парень стал командиром батареи. Получил за отвагу три ордена Славы. Сейчас он директор республиканской спортивной школы — Саркис Мартиросян. Вот и задумаешься: тогда, в те дни, когда из школы чуть не попёрли, был ли он плохим? А вот пример ещё более поразительный. Был у нас в отряде один пионер, всем неплох, но получал одни тройки по математике. Мы и так с ним и этак, ничего хорошего не выходило. Кто он сейчас, как вы думаете? Выдающийся математик, академик Сергей Амбарцумян. Значит, не сумели мы тогда подобрать к нему ключик. А плохих ребят, в этом я убеждён, нет.

— Чем же вы их воспитываете? — не унимался я.

— А ничем особенным. Их воспитывает жизнь, я для них на первых порах проводник, поводырь, вожатый. А ещё я рассказываю им и знакомлю с бывшими моими пионерами и говорю: будьте, как они. Вот и вся моя педагогика.

Но не всё так просто, как может показаться на первый взгляд, Товарищ Саркис тщательно готовится к каждой своей встрече с отрядом. Он хочет знать, кто чем живёт, и поэтому часто бывает в семьях. С пионерами он ходит в походы, зажигает костры, поёт песни, играет в шахматы. Ещё не было такого случая, чтобы в назначенный день товарищ Саркис не пришёл или опоздал.

Однажды он сидел в числе других людей на важном заседании Бюро Центрального Комитета Коммунистической партии Армении. Секретарь вдруг прервал своё выступление.

— Товарищ Мнацаканян, — спросил он, — почему ты всё время ёрзаешь и смотришь на часы? Или то, что я говорю, тебя не интересует?

— Очень интересует. Но меня ждёт пионерский отряд. Я могу опоздать.

Секретарь кивнул.

— Иди. Я позвоню, чтобы тебе дали мою машину.

И всё это товарищ Саркис делает помимо своей работы. Он, кстати говоря, директор Дворца пионеров.

Я спросил:

— Что же для вас основное, главное в жизни?

— Основное, — сказал он, — Дворец пионеров, а главное — отряд.

Теперь уж ты до конца понимаешь, почему собираются вместе, надев красные галстуки, Герои Советского Союза, Герои Социалистического Труда, академики, народные артисты, писатели, спортсмены, художники, врачи, инженеры, студенты. Они приходят к своему вожатому — товарищу Саркису Мнацаканяну.

Вот она — десятая пионерская смена! Шестой «в» школы имени Максима Горького.

Красивые, смуглые, глазастые. Все в белоснежных рубашках, в алых галстуках. Прямо праздник, а не отряд.

Встают друг за другом, рассказывают про то, как заслужили первое место в дружине, в районе, в городе. И обычные и необычные это дела. Потому необычные, что делают они их с охотой, с выдумкой, с весельем, с задором.

И уже вырисовываются кое-какие контуры их будущего.

Амбарцум играет в сборной футбольной команде, сейчас во время крупных матчей он не на трибунах, а на поле. Правда, пока машет флажком — помогает судье.

Армен рисует, пишет маслом. Его работы отмечены на выставках детских рисунков в Болгарии и Франции. На одном из них есть надпись: «Рисуй так». И подпись: «Мартирос Сарьян».

Норик — гимнаст, выступает по первому разряду. Обещал пригласить весь отряд на ближайшее выступление. Его тренирует чемпион мира Альберт Азарян.

Гаянэ — танцовщица, с шести лет солистка ансамбля. Говорят, что танцует она виртуозно.

Нина пишет стихи, Гарине играет на каноне — старинном инструменте, Казн занимается прыжками в воду. Да мне и не перечислить всего, что я услышал, потому что буквально у каждого есть любимое занятие.

Нет, дело не в том, что оно непременно превратится в профессию. Из этих сегодняшних музыкантов, шахматистов, фотографов вырастут и врачи, и учителя, и инженеры, и милиционеры, и рабочие. Будущее этих ребят определено совсем в другом: это будут интересные, образованные, добрые, беспокойные люди.

Плывем по реке

Ух, какой красавец стоит на далёком рейде в окружении всякой водоплавающей мелочи! Неужели мы к нему идём? Так и есть. Катерок Волжского пароходства доставляет меня прямо под могучий бок теплохода под названием «Волго-Дон».

А он только нас, оказывается, и дожидался. Тотчас за кормой вскипает вода, ревут двигатели. Теплоход весь дрожит, напрягаясь и пробуя силы перед дальней дорогой.

На корме, под навесом, я вместе с матросами смотрю, как разворачивается и отдаляется берег. Город Горький проплывает перед нами в разрезе — пассажирская пристань, набережная, нижегородский кремль, откос со знаменитой лестницей, памятник Чкалову, пляж, трамплин…

На корме пахнет вяленой рыбой и свежевыстиранными тельняшками. Я и не заметил, как подошёл капитан.

— Ну вот, познакомимся. Александр Иванович. У нас тут все Ивановичи. Первый штурман — Геннадий Иванович. Второй — Арсентий Иванович. Только вот третий маленько подкачал — Павлом Сергеичем назвался.

И он повёл меня наверх, в рубку.

Рубка — просторное, застеклённое со всех сторон помещение. Каких только приборов здесь нет! Отсюда видно далеко. Длинное, наглухо закупоренное тело теплохода всё как на ладони. Второй штурман объясняет что-то двум практикантам и передаёт одному из них рукоятки управления.

— Ну вот, знакомьтесь, располагайтесь. Каюта вам выделена. Лазайте всюду, где захотите. Что непонятно будет — спросите. Обо всём ещё наговоримся — путь до Ленинграда большой. Заскучаете у нас с непривычки…

Чего это я заскучаю? Какая тут может быть скука? Сидишь, как в клубе кинопутешественников, а перед тобою разворачивается бесконечное живое кино под названием «Великая русская река Волга».

День светлый и ясный, река раскинулась широко. По одну сторону тянутся песчаные плёсы, вылизанные водой до того, что стали похожи на глянцевую бумагу, по другую — нависла береговая крутизна. Над рекой на травяной пушистой подстилке стоит чистая молодая дубрава. Никогда такой красивой дубравы не видел! Отражение её покачивается, извивается в кривом зеркале волны.

А из-за поворота выплывает маленькое приземистое село.

На безлюдной пристани сидит женщина. Старуха ходит в своём огороде, сбрасывает с обрыва что-то ненужное, какую-то ботву. Мальчик, поглядывая на теплоход, катит по самому краю обрыва на велосипеде. Голова его на одном уровне с рубкой, и он старается заглянуть сюда, подсмотреть, что тут у нас такое. Ему, наверное, изо всех сил хочется к нам. А мне хочется в его село. Он, должно быть, окает, как наш капитан.

— Вот какая у нас работа. Пока плаваем, все перемены в природе видим — и весну, и лето, и осень, и как птицы прилетают, и как улетают, и цветение, и листопад, и первый снег…

От берега невозможно глаз отвести. Кажется, ничего там и не происходит, а всё смотришь и смотришь. Кусты. Три стога сена. Гнёзда ласточек в песчаном откосе. Полузатопленный остров.

Тихо отступает от борта теплохода небольшая волна, катится к берегу. И ещё она не навалилась на него, а уже заволновались, распрямились поникшие было травы…

Снова пустынный берег, поросший лиственным лесом. У самой воды одинокая палатка. Две фигуры в купальных костюмах стоят и смотрят на проплывающий теплоход.

И к ним я хочу. Всюду хочу, где меня нет.