Америка (Пропавший без вести) - Кафка Франц - Страница 29

– Как же вы изменились! – воскликнул Карл и покачал головой.

– Да, дела мои идут хорошо, – сказал Робинсон и скользнул взглядом по своей одежде, которая хоть и состояла из вещей довольно шикарных, но была подобрана так безвкусно, что выглядела прямо-таки убогой. В первую очередь бросался в глаза явно новехонький белый жилет с четырьмя маленькими, отороченными черным шнурком карманчиками, – на него Робинсон, выпятив грудь, особенно старался обратить внимание собеседника.

– На вас дорогая одежда, – заметил Карл и попутно вспомнил о своем превосходном строгом костюме, в котором ему не стыдно было бы показаться даже рядом с Ренеллом и который эти прохвосты продали. – Да, – сказал Робинсон, – я почти каждый день что-нибудь себе покупаю. Как вам нравится жилет?

– Недурен.

– Между прочим, карманчики не настоящие, а всего лишь имитация, – пояснил Робинсон и схватил Карла за руку, чтобы тот сам убедился. Но Карл отпрянул назад, потому что от Робинсона нестерпимо разило виски.

– Вы опять много пьете, – сказал Карл, вернувшись на старое место к перилам.

– Нет, – сказал Робинсон, – не много, – и добавил, опровергая свое прежнее самодовольство: – Что же еще остается человеку на этом свете?

Беседу прервал рейс лифта, а едва Карл снова очутился внизу, зазвонил телефон, в результате чего Карлу пришлось сходить за гостиничным доктором, так как на седьмом этаже с одной дамой случился обморок. Выполняя это поручение. Карл втайне надеялся, что Робинсон тем временем уйдет, так как не хотел появляться в его обществе и, памятуя о предостережении Терезы, ничего не желал слышать о Деламарше. Но Робинсон, все в той же напряженной позе пьяного, дожидался его у лифта; к счастью, проходивший мимо администратор в черном сюртуке и цилиндре как будто бы не обратил на Робинсона внимания.

– Не хотите ли, Россман, как-нибудь заглянуть к нам, теперь мы живем получше, – сказал Робинсон, умильно глядя на Карла.

– Вы меня приглашаете или Деламарш? – спросил Карл.

– Я и Деламарш – мы в этом единодушны, – ответил Робинсон.

– Тогда я скажу вам и прошу передать то же самое Деламаршу: наше расставание, если уж вы тогда этого не поняли, было окончательным и бесповоротным. Вы оба обидели меня больше, чем кто-либо другой. Может, вы и впредь намерены не давать мне покоя?

– Все-таки мы ваши товарищи, – сказал Робинсон, и мерзкие хмельные слезы показались на его глазах. – Деламарш просил передать вам, что возместит вам все прошлые неприятности. Мы живем теперь вместе с Брунельдой, замечательной певицей. – И он бы тут же затянул фальцетом песню, если бы Карл вовремя не шикнул на него:

– Замолчите немедленно; вы что, не знаете, где находитесь?

– Россман, – сказал Робинсон, в испуге оборвав пение, – я ведь ваш товарищ, вы только скажите, что вам угодно. У вас здесь прекрасная должность, может, одолжите мне немного денег?

– Вы снова их пропьете, – ответил Карл, – я даже вижу у вас в кармане бутылку виски, к которой вы в мое отсутствие определенно приложились, так как вначале рассуждали еще более или менее здраво.

– Это я так, чтобы подкрепиться, – виновато сказал Робинсон.

– Я не намерен вас воспитывать, – заметил Карл.

– А деньги! – воскликнул Робинсон, широко раскрыв глаза.

– Наверное, Деламарш велел вам принести денег. Хорошо, денег я дам, но только при условии, что вы немедля уберетесь отсюда и никогда больше у меня здесь не появитесь. Если захотите что-нибудь сообщить мне, напишите. Карлу Россману, лифтеру, отель «Оксиденталь». Вполне достаточно для адреса. Но сюда, повторяю, вы являться не должны. Я здесь на службе, и мне не до посетителей. Итак, хотите денег на этих условиях? – спросил Карл и полез в жилетный карман, решив пожертвовать сегодняшними чаевыми. Робинсон только кивнул в ответ и тяжело задышал. Карл истолковал это превратно и спросил еще раз: – Да или нет?

Тут Робинсон знаком поманил его к себе и прошептал, недвусмысленно давясь:

– Россман, мне очень плохо.

– Черт! – вырвалось у Карла, и он обеими руками подтащил Робинсона к перилам. И беднягу тут же вырвало прямо в шахту. В промежутках между приступами тошноты он беспомощно, ощупью тянулся к Карлу.

– Вы действительно хороший парень, – бормотал он, затем: – Ну, все прошло, – но до этого было еще далеко, и снова: – Ах, мерзавцы, что за пакостью они меня там напоили!

От отвращения и тревоги Карл не мог больше стоять рядом с ним и принялся расхаживать взад-вперед по площадке. Здесь, в углу возле лифта, Робинсон был не на глазах, но вдруг кто-нибудь все-таки заметит его, какой-нибудь раздражительный богатый постоялец, только и ждущий, чтобы нажаловаться гостиничному начальнику, который затем, рассвирепев, отыграется на правом и виноватом; или вдруг мимо пройдет один из постоянно меняющихся гостиничных детективов, которых никто, кроме дирекции, не знает, остальные могут только гадать, подозревая детектива в любом человеке с пристальным взглядом, вызванным даже просто близорукостью. А внизу? Достаточно кому-нибудь пойти в кладовую – ресторан-то всю ночь работает, – и он, с изумлением обнаружив на полу световой шахты эту мерзость, тотчас же позвонит Карлу по телефону и спросит, что, собственно, происходит наверху? Сможет ли Карл тогда отпереться от Робинсона? И если даже так, не станет ли Робинсон, вместо того чтобы извиниться, сдуру и от отчаяния апеллировать к Карлу? И не уволят ли в таком случае Карла сию же минуту, ведь случилось неслыханное: лифтер, ничтожнейший и бесполезнейший винтик в гигантской иерархии гостиничного персонала, через своего дружка осквернил отель и напугал постояльцев? Или даже стал причиной их отъезда? Можно ли дальше терпеть лифтера, имеющего таких друзей, да еще позволяющего им заходить к нему на работу? Не наведет ли это на подозрение, что и сам этот лифтер – пьяница, и даже того хуже, ибо буквально напрашивается вывод, что он так и будет подкармливать своих дружков из гостиничных запасов, пока они не сотворят пакости вроде той, что учинил Робинсон, в любом месте этой чистой гостиницы? И почему такой юнец должен ограничиваться кражей съестного, ведь есть еще и возможность воровать вещи – при известной небрежности постояльцев, повсеместно открытых шкафах, валяющихся на столах драгоценностях, незапертых денежных Шкатулках и бездумно брошенных ключах?

Тут Карл завидел постояльцев, поднимавшихся из подвального ресторана, где только что закончилась программа варьете. Карл вытянулся у своего лифта, не отваживаясь оглянуться на Робинсона из страха перед тем, что мог бы там увидеть. Его немного успокаивало то, что из-за угла не доносилось ни звука, даже вздохов не было слышно. Он обслуживал клиентов, возил их вверх-вниз, но не мог полностью скрыть своей рассеянности и при каждом спуске опасался, что обнаружит внизу неприятный сюрприз.

Наконец у него выдалась минута, чтобы взглянуть на Робинсона, который, уткнув лицо в колени, скорчился в углу. Его круглая твердая шляпа была сдвинута на макушку.

– Ну а теперь уходите, – тихо, но решительно сказал Карл. – Вот деньги. Если вы поторопитесь, я могу указать вам самую короткую дорогу.

– Я не в силах уйти, – ответил Робинсон и вытер лоб крохотным носовым платком, – я умру здесь. Вы не можете себе представить, как мне плохо. Деламарш таскает меня с собой по шикарным ресторанам, а я не выношу этих изысканных штучек, каждый день ему твержу.

– Здесь вам оставаться нельзя, – сказал Карл, – вспомните-ка, где вы. Если вас здесь найдут, то оштрафуют, а я потеряю свое место. Вы этого хотите?

– Не могу я уйти, – ответил Робинсон, – лучше уж прыгну туда, вниз. – И он жестом указал на шахту. – Пока я сижу здесь, то кое-как терплю, но встать я не могу, я уже пробовал, пока вас не было.

– Тогда я вызову автомобиль, и вас увезут в больницу, – заявил Карл и подергал ноги Робинсона, который грозил впасть в полнейшую прострацию. Но, едва услышав слово «больница», казалось вызвавшее у него неприятные воспоминания, Робинсон громко разрыдался и простер руки к Карлу, словно моля о пощаде.