Опасное наследство - Кобербёль Лине - Страница 16

– Анюа нашли в Мельничьем пруду несколько недель после того, как ее маленькая девочка утонула. Никто не знает, утопилась ли Анюа по доброй воле или упала в воду, когда искала дочку.

Тавис взглянул искоса, чтобы увидеть, удалось ли ему испугать меня. А я и вправду почувствовала, как от страха по всему телу забегали мурашки в самый разгар полуденного тепла.

– Будем искать подорожник, – сказала я. – У нас нет времени глазеть на мельницы.

И ведь это тоже было правдой. Но я видела, что Тавис все же думал: я сказала это со страху.

Мы немножко посидели, и тут парочка стрекоз промчалась над водной гладью. А потом я вдруг заметила, что мы не единственные расположившиеся у ручейка.

– Смотри! – сказала я. – Торговцы!

Тавис поглядел, куда я указала. Чуть выше, у настоящего брода, где ручей был шире и почти становился рекой, небольшая кучка людей и животных утоляла жажду, как и мы. Пожалуй, там было человек и животных семь-восемь да две повозки, увешанные медной утварью и другими товарами.

– Эгей! – изо всех сил заорал Тавис и помахал рукой.

Один из торговцев, подняв голову, всмотрелся, а затем поднял руку в знак приветствия.

– Мы пойдем туда, – сказал мне Тавис. – Поглядим, чем они торгуют.

– А подорожник? – напомнила ему я.

– Да ладно! Пошли! Ведь это всего на минутку. А после мы поищем твою траву.

Я неохотно кивнула:

– Но только на минутку!

– Ведь я же сказал…

Тавис еще раньше сунул свои мокрые ноги в деревянные башмаки и был уже на пути вдоль узкой тропки по бережку ручья. Я последовала за ним. Когда живешь так далеко в Высокогорье, как мы, нечасто доводится видеть проезжающих мимо торговцев, и, даже беспокоясь о Давине, я не могла заставить себя избавиться от щекочущего любопытства. Что у них в повозках?

У Бартола-Котельщика, что приходил в Баур-Кенси раз или два в месяц, всегда были с собой карамельки – белые, и красные, и желтые… А нам, детям, позволяли попробовать по одной. А кому хотелось больше, надо было их купить… Но столько для всего другого требовалось денег… К тому же одной-единственной карамельки – если ее осторожно сосать – хватало почти на целый час. Стоило только подумать об этом, как у меня слюнки потекли, и я решила, что торгаши там, на бережке ручья, окажутся столь же щедрыми, как и Бартол. А почему бы и нет? Я, по правде говоря, никогда в жизни не видала таких прекрасных лошадей, запряженных в повозку мелких торговцев. Одна, длинноногая светло-гнедая лошадь, сверкала, будто медь на солнце.

– Счастливой встречи и добро пожаловать в Лаклан, – приветствовал торговцев Тавис, поклонившись столь учтиво, что вполне можно было бы подумать, что он какой-то там камердинер с кружевными рукавами, а не маленький веснушчатый мальчонка с мокрыми ногами, обутыми в деревянные башмаки. – Можно спросить: что у вас, господа торговцы, в повозках?

– Всякое разное, – ответил один из них, ответил резко и холодно, как мне показалось.

То был широкоплечий чернобородый человек, походивший скорее на воина, нежели на торговца. Что-то в нем было такое… Не видала ли я его раньше? Какое-то беспокойство зашевелилось у меня в животе.

– Тавис, – прошептала я, – остановись! Мы уходим!

– Как? Сейчас? Мы ведь так ничего и не видели!

Он прошел к повозке и по-хозяйски похлопал одну из лошадей по загривку.

– Красивое животное! – одобрительно произнес он. – Господа торговцы знают толк в лошадях.

– А ну вон отсюда, мальчишка! – оборвал его чернобородый. – И руки прочь от повозок! Нам кражи не нужны!

Ну и брюзга! Да к тому же неучтив. Нет, здесь нам, пожалуй, никакие карамельки не светят!

– Идем, Тавис!

Но Тавис, вытянувшись во весь свой рост – а приходился он чернобородому чуть выше пупка, – просто остолбенел от негодования.

– Мы не воры, мой господин. И умнее было бы вам пристойно говорить с нами. Мое имя Тавис Лаклан! Быть может, вы слышали о моей бабушке – Хелене Лаклан, главе нашего клана? А это… – Величественным жестом, словно ярмарочный зазывала, Тавис выкинул руку в мою сторону: – А это Дина Тонерре, дочь Пробуждающей Совесть!

«Да замолчи же ты, наконец, Тавис», – в ярости подумала я. Еще никогда ничего хорошего не получалось, когда во всеуслышание объявляли, что моя мать – Пробуждающая Совесть! И особенно теперь, когда кто-то пытался убить ее. Чернобородый, оцепенев на миг, окинул меня молниеносным взглядом и тут же опустил голову.

– Неужели! – сказал он. – Тавис Лаклан. И дочь Пробуждающей Совесть! Ладно, значит, у нас двое знатных гостей. Вам надо простить мою подозрительность, но нынче на проселочных дорогах встречаешь столько подонков. Подойдите ближе и посмотрите наши товары.

Он указал рукой на одну из повозок. И тут я внезапно, узнав его, вспомнила, где видела его раньше. Я только мельком видела его лицо как раз перед тем, как заставила Серого столкнуть этого человека в воду. Он был один из сидевших в засаде, может быть, это он ранил матушку.

– К сожалению, у нас нет времени, – сказала я, почувствовав себя холодной как лед и обескровленной. – Идем, Тавис, нам пора дальше.

– Дина, мы ведь только глянем, – сердито начал было возражать Тавис.

Но я покачала головой:

– Нет уж! Спасибо! Я хочу обратно в Баур-Лаклан. Сейчас же.

Я двинулась в путь.

– Ты ведь сказал… Ой! Отпусти меня! Чернобородый зацепил крюком пояс Тависа и поднял его вверх, так что мальчик повис в воздухе, трепеща, будто рыба на крючке. Еще один человек вынырнул из другой повозки. И хотя он был одет, как и другие, подобно лавочнику, я тут же узнала его. Это был лже-Ивайн Лаклан!..

Я тут же бросилась бежать вниз по тропке. Вниз – к мельнице.

ДАВИН

Мельничий пруд

Ушли? Их нет! О чем ты? Что значит «нет»?

Я, сколько мог, не спускал глаз с Каллана. Правый глаз у меня так опух, что я почти ничего им не видел.

– Она и он – мальчуган, внук Хелены Лаклан, которого она с ней послала, пошли искать подорожник и обратно не вернулись.

Я очень хорошо помнил те последние слова, которые ей сказал: «Дина! Убирайся прочь! Прочь! Убирайся!» А еще я попросил Каллана заставить ее уйти. В какой-то смутный миг помутнения я было подумал, что, быть может, она так и сделала. Быть может, лишь ушла своим путем, домой к матушке в Баур-Кенси. Но нет! Только не Дина! Для этого она больно упряма и верна.

Сбросив одеяла и перины, я перекатился на бок и попытался сесть. Каллану пришлось мне помочь.

– Который час? Я проспал почти весь день, а теперь за толстыми, оправленными свинцом оконными стеклами горницы стояли сумерки.

– Солнце село уже добрый час назад, – ответил Каллан. – Ложись, малец, тут ты все равно ничего не сделаешь. Я зашел лишь сказать, что поеду верхом на поиски вместе с Лак-ланами.

Уже час как стемнело… Дина никогда не стала бы по доброй воле так долго отсутствовать. В горнице не было очага, и холодный вечерний воздух покусывал мою обнаженную грудь и плечи, но еще холоднее было у меня на душе.

– Я хочу с тобой!

– Вот как! Да тебе и на ногах-то самому не удержаться.

– Дина моя сестра! Если с ней что случилось…

– Они, верно, заблудились. – Каллан сунул мне жестяную кружку. – Вот! Выпей немного водицы, а потом ложись спать. Лучше Лакланов тебе все равно ничего не сделать… Согласен? Их тьма-тьмущая, они здоровы и сильны, да и здешнюю округу знают вдоль и поперек. Мы наверняка найдем их!

– А если не найдете? Каллан поднялся:

– Найдем! Пусть для этого придется перевернуть там каждую былинку. Ложись-ка и попытайся заснуть. Я вернусь как можно быстрее.

Я дождался, пока шаги Каллана замерли в сенях. Затем схватился за оконную обвязку и, подтянувшись, встал на ноги. Где мои сапоги? Оказалось, у изножья кровати. Я чуть не грохнулся, когда наклонился, чтобы взять их. Каллан был прав, говоря, что я едва держусь на ногах, таких жутких болей у меня еще не бывало. Тело мое стало на удивление бесчувственным в ту самую минуту, когда я понял, что Каллан имел в виду, говоря «Их нет!».