Дина. Чудесный дар - Кобербёль Лине - Страница 26

– Это пусть хозяйка дров не думает, будто я ее обманываю, – сказала я.

Я подумала, что Мистер Маунус был на этот раз еще более хитер. Он написал грамотку невидимыми чернилами, точь-в-точь как в первый раз, а потом обычными чернилами – про дрова, чтобы никто не удивлялся, мол, бумажонка-то пустая.

Ханнес не спускал глаз с четырех медных монеток. Я затаила дыхание, я понимала, о чем он размышляет. Он знал: было что-то, вынудившее его заинтересоваться ничем с виду не примечательным мальчонкой с дровяной корзиной за спиной. Но объяснить, что это было, он не смог.

– Верни пареньку его кошелек, и пусть идет! – решил Предводитель дружинников.

Мне сразу полегчало, но я ощутила слабость и дрожь в коленях. Дрес отпустил меня, а Ханнес протянул пояс и кошелек с монетками. Мои руки тоже дрожали, когда пришлось застегивать пряжку, но в конце концов я справилась…

– Этот клочок тебе тоже забывать не след, паренек! – сказал Предводитель дружинников, протягивая мне записку. – Чтоб хозяйка дров не думала, будто ты ее обманываешь и воруешь.

– Спасибо, господин! – поблагодарила я и протянула руку к бумажке.

Но он не выпустил ее из рук. Мы стояли, держась за записку, и я не могла уразуметь, почему он не отдает ее мне.

– Господин? – спросила я и сама почувствовала, что голос чуточку дрогнул. – Могу я взять бумажку?

Но я хорошенько следила за тем, чтобы на этот раз не поднимать глаз…

– У тебя руки больно чистые, – ответил он. Сначала я вовсе не поняла, о чем он… Все было так неожиданно, так… перевернуто вверх дном… «У тебя пальцы грязные», – постоянно говорила матушка. И приходилось тут же идти на двор к насосу и мыть руки, прежде чем тебе дозволят прикоснуться к еде, или к матушкиным бутылочкам с соками, или к этикеткам, что наклеивали на баночки с зельями из растений, или к чему бы то ни было. По мне, так никто никогда раньше не говорил, будто руки у меня больно чистые!

И тут меня осенило: я поняла, что здесь неладно. Я вспомнила руки Мельниковых сынков и руки Мальте-дурачка – широченные сильные кулаки, сломанные ногти, въевшаяся грязь меж пальцами и возле суставов, будто кто-то обвел все линии на ладони, все впадины и выемки коричневыми чернилами.

Я выпустила бумажку и прижала к себе руку, но, само собой, уже было поздно! Предводитель дружинников, обхватив мое запястье, крепко держал его.

– Это не рука мальчишки. Да и никогда ею не была. И тем паче паренька, что разносит дрова.

Я попыталась вырвать руку, но единственное, что вышло из этого… Дрес схватил меня за другую руку, хворую… Я закусила губу, чтобы не заорать изо всех сил.

– По-твоему… это девчонка? Предводитель дружинников, взяв меня за подбородок, заставил приподнять лицо.

– Глянь-ка на нее хорошенько, – ответил он. – Само собой, девчонка!

Я зажмурилась, но слезы все равно просочились сквозь ресницы. Раненая рука, что крепко держал Дрес, горела, и в ней словно молоток стучал… А мне было больно оттого, что я почти уже улизнула и все-таки меня поймали!

– Глянь-ка на меня, – тихо и почти мягко произнес Предводитель дружинников. – Глянь-ка на меня, моя девочка… – Он словно бы приманивал к себе маленького ребенка или животное, которое дрессировал.

«Ладно, – подумала я. – Раз теперь он сам просит об этом, я гляну на него». И, открыв глаза, встретила его взгляд.

– Отпусти меня! – настойчиво произнесла я. Мой голос звучал точь-в-точь как у Пробуждающей Совесть. – Так-то вы обращаетесь с теми, кто куда слабее вас!

Они оба враз отпустили меня. Я попятилась от них, прямо к двери. Дрес застыл на месте, вертя головой с таким видом, словно кто-то огрел его кувалдой. Предводитель дружинников вовсе застыл на месте с блуждающим взглядом. Но он все же нашел в себе силы повернуться ко мне и сказать:

– Ты дочь Пробуждающей Совесть!

– Да! А вы, может статься, хотите скормить драконам и меня? И получить деньги за то, что люди придут поглазеть на это? – Мой собственный голос звучал неуверенно и почти злобно. «Будто у ярмарочного фокусника…» Голос вовсе сломался, и произнести что-либо более путное я не могла.

Однако же Предводитель дружинников все-таки опустил глаза, уставившись в пол.

– Мы не сделаем тебе ничего худого. А может, и твоя мать скоро выйдет на свободу. Стоит лишь объявиться истинному убийце.

– А вы вообще-то знаете, кто он? Вы вообще-то подумали о том, что…

Больше я ничего сказать не успела, так как Ханнес зажал мне рот.

– Она у меня в руках! – закричал он.

Я изо всех сил укусила его руку.

– Ай, черт побери! – взвыл он. – Она укусила меня! Эта дьяволова девчонка укусила меня!

– Чтоб ты сдох от этого! – крикнула я, пнув его ногой.

Но он, мерзко чертыхаясь, не выпустил меня, а теперь оживился и Дрес. Сорвав с крюка старый плащ, он набросил его мне на голову, так что я ничего уже не видела и с трудом дышала. Один из них – скорее всего Ханнес – подсек мои ноги и крепко держал меня, поддерживая спину.

– Дай мне свой пояс, – проворчал Дрес, и вскоре меня стянули так, что я не могла уже больше шевельнуть руками. Спину мне больше не давило, но подняться на ноги я по-прежнему не могла. От плаща несло потом и тухлятиной, он был такой затхлый и тяжелый. Я подумала, что вот-вот задохнусь. Пояс, которым они меня обмотали, мучительно врезался в хворую руку, а из-за безжалостной хватки Дреса раны от зубов дракона, должно быть, открылись, теплое мокрое пятно распространилось от локтя вниз к запястью. Я с трудом перекатилась на другую руку и попыталась сесть.

– Она укусила меня! – испуганно повторял Ханнес – Кровь идет…

– А ты подержи немного укушенное место под струей воды, – посоветовал Предводитель дружинников.

– Ладно. Но как по-твоему… сдается мне, она прокляла меня…

– Ну и что? Ты ждешь, что вот-вот упадешь замертво? Ведь, вопреки всему, ядовитых зубов у нее нет, а? Ступай к насосу! А ты, Дрес, забирай девчонку! Придется, верно, тащить ее в замок.

Дрес поставил меня на ноги, подняв за пояс, будто за ручку сумки. Все во мне перевернулось, так как он перекинул меня через плечо и оставил висеть вниз головой. Я болтала ногами и барахталась, желая спуститься на землю, но он только бурчал в ответ.

– Прекрати, – наконец произнес он. – Мы ведь можем связать тебе и ноги, коли понадобится.

Ощущая крайнюю беспомощность, я перестала барахтаться.

Дрес нес меня, будто куль, и швырнул на пол точно так же, как куль или узел. Я ничего не видела и не могла шевелить руками. Когда я упала, хотя плотный плащ слегка смягчил удар, я все же ушибла плечо и колено. Однако же с огромным трудом попыталась подняться.

– Ну? – спросил чей-то холодный суровый голос. – И что там у тебя такое?

– Девчонка, мадам! Мы поймали дочь Пробуждающей Совесть!

– А почему она запакована, словно какой-то подарок ко дню зимнего солнцестояния?[7]

– Мадам, мы думали… – Предводитель дружинников запнулся и нервно откашлялся. – Ее глаза…

– Она еще дитя, Предводитель дружинников! Неужто троим взрослым мужчинам не под силу приструнить девчонку? И хотя бы открыть ей лицо? Отпустите ее!

Не знаю хорошенько, как я представляла себе мадам, но когда я наконец освободилась от пояса и удушающего плаща, то прежде всего увидела пышную синюю шелковую юбку. А подняв голову, заметила расшитый золотом лиф, черные волосы, уложенные в тугую прическу с сеточкой, усеянной жемчугом, а под конец… потому что на этот раз я не желала смотреть, – глаза на смертельно бледном, худом, костлявом лице. То была Несущая Смерть! Дама Лицеа! Мать Дракана!

Невероятно! В моем мозгу суетливо замелькали картины – нож, вихри белоснежного пуха и яростные крики, настолько резкие и пронзительные, что больше напоминали крики хищной птицы, нежели человека. Она склонилась ко мне, а я невольно присела. Но она лишь мягко коснулась моей руки:

– Ты истекаешь кровью, детка. Они ранили тебя? Я не верила собственным ушам. Самое малое, чего я здесь ждала, – она снова вытащит нож и немедля перережет мне горло. А она, возвышаясь надо мной, делала вид, будто в самом деле беспокоится о моей перевязанной руке. От удивления я просто онемела…