Кровная связь - Айлс Грег - Страница 26

Он с любопытством смотрит на меня, словно изумляясь тому, что восьмилетний ребенок, оказывается, способен запомнить такие вещи.

– Я и в самом деле говорил такое, Кэтрин. Но за время, прошедшее с той поры, я понял, что мог и ошибаться. В некоторой степени, во всяком случае. Война во Вьетнаме была совсем другой, но тогда я этого не понимал. Но, ради всего святого, на Тихом океане мне доводилось видеть такое, чего врагу не пожелаешь, но я не позволил себе свихнуться из-за этого. Хотя кое-кто из хороших парней и сломался, и, наверное, Люк был одним из них. Военный невроз, как говорили в те времена врачи. Или психическая травма, полученная во время боя. Хотя, боюсь, мы называли это несколько по-другому…

– Трусость! – заканчиваю я за него, одновременно пытаясь взять себя в руки. Щеки у меня пылают. – Почему ты никогда не говорил папе, что видел, как другие хорошие парни ведут себя так же, как и он? Ты называл его в лицо трусом. Я сама слышала! Тогда я не понимала, что ты имеешь в виду, зато прекрасно поняла это позже.

Дед кладет перед собой все еще сильные, крепкие руки и невозмутимо смотрит на меня.

– Послушай меня, Кэтрин. Может быть, я был несправедлив к твоему отцу. Но в какой-то момент становится уже неважно, через что тебе пришлось пройти. Нужно взять себя в руки, завязать шнурки на ботинках и жить дальше. Потому что никто не сделает этого вместо тебя, можешь мне поверить. Долг твоего отца заключался в том, чтобы содержать тебя с матерью, заботиться о вас, но этот свой долг он, к несчастью, выполнить не сумел.

От ярости я лишаюсь дара речи.

– Перестань! Неужели ты и вправду хотел, чтобы он добился успеха?

– Что ты имеешь в виду? Я трижды предлагал ему работу, и ни разу он с ней не справился.

– Да как он мог? Ведь ты презирал его! И разве тебе не нравилось изображать из себя большого человека, который давал еду и кров всем остальным? Который контролировал нас и управлял всеми?

Дед удобнее устраивается в кресле. Его лицо становится твердым и жестким, словно вырубленным из гранита.

– Ты переутомилась и не в себе, дорогая. Мы продолжим разговор в другой раз. Если в том возникнет необходимость.

Я пытаюсь возражать, но какой в этом смысл?

– Мне нужно возвращаться в Новый Орлеан. Пожалуйста, не входи в мою старую спальню, пока я не вернусь. Без специальных химикатов ты все равно ничего там не увидишь. И, пожалуйста, проследи, чтобы туда не входил никто другой. А то от матери можно ожидать, что она распорядится выдраить комнату моющим средством.

– Не волнуйся, я приму необходимые меры. Можешь анализировать все, что тебе заблагорассудится.

Я собираю бумаги и иду к двери кабинета.

– Ты, случайно, не встречаешься с кем-нибудь, кто годился бы на роль супруга? – интересуется дед.

Мне становится жарко.

– Хотелось бы увидеть здесь внуков до того, как я умру.

Если бы он узнал, что я беременна, то, вероятно, даже не обратил бы внимания на тот факт, что я не замужем.

– На твоем месте я бы об этом не беспокоилась, – роняю я, не оборачиваясь. – Ты ведь собираешься жить вечно, не так ли?

Я открываю дверь и нос к носу сталкиваюсь с водителем деда, который взирает на меня с гнусной ухмылкой на лице.

– Привет, – говорит он.

Я протискиваюсь мимо него, не сказав ни слова, и слышу, как он бормочет мне в спину что-то вроде «фригидная сука».

В любой другой день я бы развернулась и откусила ему башку, но сегодня… мне не хочется связываться, он того не стоит.

Сегодня я лишь молча ухожу.

Глава двенадцатая

Я отъезжаю от Натчеса на двадцать миль, когда валиум начинает наконец успокаивать мои расшатанные нервы. Шон звонил дважды, но я не поднимала трубку. Мне нужно несколько минут, чтобы успокоиться и прийти в себя после разговора с дедом, а также подготовиться к допросу, который непременно устроит мне ФБР в отношении Натана Малика. Какова бы ни была реальность той ночи, когда убили моего отца, сейчас я должна на время забыть о ней и думать только о тех двух годах, что я училась в медицинской школе. Очень скоро они станут предметом скрупулезного изучения со стороны ФБР.

Факты выглядят достаточно просто. Как следует из сплетен, услышанных Майклом Уэллсом, у меня был роман с женатым профессором, который закончился скандалом. Через четыре месяца я попыталась прекратить наши отношения. Профессор не позволил мне этого сделать. Чтобы добиться своего, я переспала с врачом из отделения экстренной медицинской помощи, которого знал профессор. Тот, в свою очередь, решил покончить жизнь самоубийством. Свести счеты с жизнью ему не удалось, зато он покончил со своей преподавательской карьерой, а заодно и с моим пребыванием на факультете в качестве студентки. Дед, вероятно, с помощью своих связей и влияния мог бы добиться моего восстановления, но правда заключалась в том, что я не захотела возвращаться. Во всяком случае, таким способом.

ФБР пожелает узнать как можно больше о Натане Малике – или Джонатане Гентри, как знала его я, – но я помню совсем немного. Большую часть времени я просто была пьяна. Но то, что я все-таки помню о тех годах, вызывает сплошные вопросы. Почему меня вечно тянет к женатым мужчинам? Психотерапевты уверяют, что меня притягивает именно невозможность подобных отношений. Холостые парни всегда влюбляются; в конце концов они превращаются в собственников, желающих заполучить меня навсегда. А мне постоянство не нужно – во всяком случае, не было нужно тогда, – и женатые мужчины представляются удобным и подходящим решением проблемы. Они романтичны, сексуально образованны и связаны матримониальными узами. Я прекрасно знаю, как мое поведение можно интерпретировать с точки зрения фрейдистской психологии. Я выросла практически без отца, вот меня и тянет к взрослым мужчинам. Ну и что? Иногда меня, конечно, мучают угрызения совести, но ведь главным образом – это проблема мужчины. Помню, поначалу я пришла в смятение, узнав, как мало любви присутствует во многих браках, даже относительно недавних. Но сейчас я хочу, чтобы Шон принадлежал только мне одной. И моему ребенку. Принадлежал навсегда. Какая горькая ирония! И несмотря на все мечты о счастливом будущем, я всегда чувствовала, что надо мной нависла некая мрачная тень: для таких, как я, не бывает никакого счастливого «потом».

Мой сотовый звонит снова. На этот раз я отвечаю на вызов.

– Ты где? – спрашивает Шон.

– На полпути к Батон-Руж, иду со скоростью восемьдесят пять миль при ограничении в сорок пять миль. Я выставила на крышу мигалку. Если меня остановит дорожный патруль, я скажу им, чтобы звонили тебе.

– Нет проблем. Послушай, ФБР получило решение суда. Они отправят своего одонтолога в кабинет доктора Шубба проверять рентгеновские снимки и записи Малика задолго до того, как ты приедешь.

– Проклятье! – Мне ненавистна мысль о том, что не я буду проводить сравнение, но ведь основная задача состоит в том чтобы остановить убийцу, что я сама внушала Шону сегодня утром. – Хорошо. Очень хорошо. Но рентгеновских снимков может оказаться недостаточно. Он должен сделать альгинатные отпечатки настоящих зубов Малика.

– Это указано отдельной строкой в решении суда. Если ему понадобятся отпечатки, чтобы провести идентификацию, он их сделает. Кроме того, они собираются обработать рот Малика, чтобы получить образцы его ДНК.

Моя нога нажимает на педаль акселератора, и «ауди» разгоняется до ста миль в час. Даже если сравнительный анализ провожу не я, все равно я должна хотя бы принять в нем участие.

– Они по-прежнему хотят поговорить со мной?

– Можешь быть уверена. Джон Кайзер жаждет позвонить тебе прямо сейчас и расспросить о Малике.

– Я готова.

– Будь с ним совершенно искренна, Кэт. Он из ФБР, но неплохой парень. Ты можешь ему доверять. Он был во Вьетнаме, как и твой отец.

Это предостережение и настоятельный совет приводят меня в бешенство.