Сатанинский смех - Йерби Фрэнк - Страница 28

Вино в кафе Шарпантье было превосходное, и вскоре вокруг них собралось целое общество. Ревельона хорошо знали и уважали в квартале, но в центре внимания оказался Жан. Причина заключалась в том, что парижане изголодались по новостям из провинции. Из-за отсутствия вестей оттуда распространялись самые дикие слухи. Жан старался развеять самые страшные из них: нет, он знает, что ни один замок в Провансе не сожжен. Да, в Марселе были бунты, но, к счастью, они прошли. Крестьянские волнения? Да, их много, но все они незначительны…

Разговор взмывался волнами. Вот уж в чем парижане мастера, подумал Жан, так это в разговорах. Интересно, как они проявят себя, когда придет время действовать?

Сейчас он располагал временем на то, чтобы слушать, уточнять все детали картины. Вообще-то картина была тревожной, чтобы не сказать больше. Париж переживал лихорадочный взлет волнений. В каждом квартале вспыхивали беспорядки…

Он как раз собирался спросить Ревельона, какие меры принимаются, чтобы обеспечить общественную безопасность, когда заметил приближающуюся к их столику девочку. Это была маленького роста девочка с иссиня-черными волосами и необыкновенно темными глазами. Она медленно шла между столиками, предлагая увядшие цветы то одному, то другому мужчине. В том, как она двигалась, что-то привлекло внимание Жана. Во всех ее движениях сквозила какая-то нерешительность, странная замедленность. Потом Жан увидел, как один из завсегдатаев купил у нее цветы, и она их протянула ему. И хотя он стоял совсем рядом, она ошиблась и протянула цветы на несколько дюймов мимо его руки. Жан Поль понял, что она слепая.

Он стал пристально смотреть на нее. Ему и раньше доводилось видеть слепых попрошаек, но эта отличалась от них. Когда она подошла ближе, он увидел, в чем отличие. Она была прелестна – совершенно прелестна. Он подверг критическому анализу это свое восприятие, будучи уверенным, что он, вероятно, единственный человек в кафе, способный так подумать. Потому что красота слепой цветочницы была совершенно иной, нежели любой другой женщины, какую он когда-либо встречал.

Ее красоте чего-то недоставало, рассудил он, и было в ней нечто особенное…

– Это Флоретта, – пояснил Ревельон, заметив его взгляд. – Все ее любят, бедняжку, недуг превратил бедную девочку в ангела…

– Вот точно, – громко произнес Жан Поль, – она как ангел. Нет, не совсем как ангел, но она не от мира сего. У нее неземная красота.

– Неземная? – переспросил Ревельон. – Пожалуй, да. Что-то в этом определении есть. Странно, что я никогда не думал о Флоретте как о красавице. Мне по вкусу более упитанные женщины, а у этой бедняжки одна кожа да кости…

Жан заметил, что она до болезненности худа и одета в лохмотья. Но лицо у нее было как у святой, и в нем не было намека на чувственность. Зато она обладает, подумал он с глубокой жалостью, редчайшими в мире качествами – терпением и подлинной добротой…

– Позовите ее, – попросил он Ревельона.

Фабрикант посмотрел на него и пожал плечами.

– У каждого свой вкус, – констатировал он. – Флоретта, подойди сюда!

Она тут же направилась к ним, ориентируясь на звук голоса.

Когда она подошла, Жан Поль в течение нескольких секунд разглядывал ее, прежде чем заговорил.

– Твои цветы, – сказал он хрипло, – дай их мне, я возьму все.

Она отдала цветы, а он сунул ей золотой луидор – в сто с лишним раз больше, чем они стоили.

– У меня… у меня, господин, нет мелких монет, – ответила она, – я не могу дать вам сдачи…

На него произвело впечатление, как она коснулась кончиками пальцев поверхности монеты. Он улыбнулся, радуясь, что она не может увидеть его изуродованного лица.

– Не надо сдачи, маленькая Флоретта, – сказал он. – Оставь ее себе и купи теплую одежду.

– О, я не могу! Это слишком много…

– Возьми, возьми, – повторил Жан Поль.

– Господин слишком добр, – проговорила она.

Голос у нее, заметил Жан, высокий, чистый и сладкозвучный, как звуки скрипки, и в нем звучат колокольчики.

– У меня так заведено, – засмеялся Жан. – В каждом городе я всегда встречаю человека, который приносит мне удачу. Здесь, в Париже, моей удачей будешь ты, Флоретта. Ты каждый день бываешь здесь?

– Да, господин, – ответила Флоретта, – здесь или где господин пожелает…

– Тогда стой на углу улиц Сент-Антуан и Сен-Луи каждый день в два часа, – сказал Жан, – приноси с собой букетик цветов – не бутоньерку, – и я буду покупать его у тебя ежедневно… на счастье, маленькая Флоретта, твое счастье и мое…

– Спасибо, господин, – вымолвила Флоретта, – вы очень добры…

– И не забудь купить себе теплую одежду, – напомнил Жан. – А то простудишься.

– Я привыкла к холоду, – улыбнулась Флоретта. – Мне кажется, за всю мою жизнь мне не бывало зимой тепло.

– Святой Боже! – прошептал Жан.

– Но я куплю теплое платье, и плащ, и ботинки. Это будет замечательно – тепло одеться. – Она замолчала, и ее похожее на детское лицо внезапно выразило волнение.

– В чем дело, Флоретта? – спросил Жан.

– Я подумала, что вы одобрите мой выбор. Но потом я вспомнила, что только случайно могу купить красивые вещи, потому что не вижу, как они выглядят…

– Завтра утром в половине десятого, – сказал Жан, – я встречу тебя на том месте. Потом мы пойдем, и я выберу тебе одежду.

– Вы сами? – задохнулась от волнения Флоретта. – Спасибо вам, господин, тысячу раз спасибо!

– Не стоит благодарности, – улыбнулся Жан. – Значит, до завтра.

– До свидания, господин, – пролепетала она, – и еще раз спасибо…

Жан заметил, что Ревельон внимательно смотрит на него и что доброе, честное лицо фабриканта нахмурилось.

Ревельон был не из тех людей, которые скрывают свои мысли.

– Вы, – проворчал он, – собираетесь совратить эту бедную бродяжку?

Жан окаменел, и лицо его потемнело от гнева, так что шрам вдруг стал выглядеть белой молнией, зигзагом пересекающей лицо. Некоторое время спустя он постепенно успокоился.

– Господин Ревельон, – вздохнул он, – вы никогда не слышали о жалости?

– Простите меня, – отозвался Ревельон, – я, наверное, слишком давно живу в Париже. Видимо, наше упадническое разложение нравов не коснулось провинции. Понимаете, существуют люди с определенным складом ума, которые с удовольствием воспользуются ее слепотой и ее невинностью – ее легче втянуть в безымянный разврат. Я знаю человека, занимающего высокий пост в полиции, с которым я смело оставлю свою жену, но только не девочку десяти лет. Один знатный аристократ держит при себе двадцать пажей, красивых мальчиков нежного возраста…

– Прошу вас! – произнес Жан, чувствуя, что его тошнит от этого рассказа.

– Простите. Вероятно, есть еще Бог, несмотря ни на что. Думаю, не случайно столько бед обрушивается на наш современный Содом, который мы сами создали. Гнев Божий, месье Марен! Еще бокал вина?

– Нет, спасибо, – ответил Жан. – Мне лучше вернуться домой. Тысячи неотложных дел…

Действительно, дел было много. Его дни были заполнены, и это было очень хорошо, потому что не оставалось времени на воспоминания. Он купил Флоретте одежду – хорошую, теплую, удобную, которая выглядела не так уж и красиво, но доставила радость ее доброму простому сердечку. Марианна подогнала ее по фигуре, ибо Флоретта была так худа, что найти для нее подходящую одежду оказалось невозможным. Они воспользовались ношеной одеждой какой-то дамы. Жан не возражал заказать одежду для своей протеже у портного, весь вопрос упирался в сроки. Если раньше на шитье одежды портному требовалась неделя – десять дней, то теперь из-за трудностей, связанных с приобретением материалов, уходило от трех до пяти недель. За это время Флоретта могла умереть от суровой мартовской погоды.

У них с Флореттой установился определенный ритуал. Каждый день он покупал у нее цветы, платя гораздо больше, чем они стоили. Через какое-то время она перестала протестовать. Она была ему гораздо больше благодарна за его общество, за те несколько добрых слов, которые он говорил ей каждый день, – они для нее были ценнее денег. Он многое узнал о ней. Она была сирота, жила одна. На самом деле она не так уж бедствовала. В парижской толпе всегда находились дамы и господа. Зимой, когда она не могла раздобыть живые цветы, она мастерила искусственные из перьев или бумаги, которую окунала в воск. Старуха-консьержка в доме, где она жила, смешивала ей краски. Но больше денег она зарабатывала, продавая живые цветы…