Изгнанник из Спарты - Йерби Фрэнк - Страница 75

– Пускай сначала подрастет. Не хватало мне только обвинений в совращении детей, – отозвался Сократ. – Но пусть войдет, Хармид, пусть войдет!

Хармид послал раба за мальчиком. Когда они вошли, все гости с любопытством оглядели его. Мальчик был коренаст и широк в плечах, его мускулатура была развита не по годам. Видно было, что ему не суждено стать красивым. Но Аристон готов был поклясться, что никогда в жизни ему не доводилось встречать столько ума, сколько светилось в этих темных глазах.

– Это мой племянник Аристокл, – сказал Хармид. – Но мы никогда не зовем его по имени. Мы зовем его Платоном за его широкие плечи. Он тренируется у Аристона – я имею в виду борца, а не нашего друга; боги свидетели, что между ними нет ничего общего, кроме имени, – и он уже достиг немалых успехов. Платон, сын мой, подойди к великому Сократу!

Мальчик приблизился, склонился перед Сократом и поцеловал ему руки. Но тот нежно поднял его и поцеловал в лоб.

– Ты хочешь быть моим учеником, Платон? – спросил он.

Но ответа на этот вопрос, равно как и всего дальнейшего разговора между Сократом и его учеником, которому суждено было впоследствии стать столь же знаменитым, как и он сам, Аристон не услышал. В этот момент Нибо опять вошел в зал. Шепнув что-то своему господину, он направился прямо к Аристону.

– Метек Орхомен, – произнес он слегка презрительно, еще раз подтверждая мысль Аристона о том, что домашняя прислуга бывает высокомернее своих собственных хозяев, – ждет вас на улице, господин. Он говорит, что у него срочное дело. Он в самом деле какой-то взвинченный.

– Он что, пьян? – резко спросил Аристон. В последнее время Орхомена редко видели трезвым. После смерти несчастной Таргелии он сильно опустился.

– Да нет, мой господин, – сказал Нибо. – Просто, как бы это сказать – возбужден. Ходит взад-вперед и…

– Хорошо, я выйду к нему, – сказал Аристон.

Нибо оказался прав. Орхомен был явно возбужден. Длинный шрам у него на лбу, оставшийся от клейма, некогда украшавшего лицо беглого раба Орхомена, казался лиловым на фоне его побагровевшего лица. Но он был умыт и опрятно одет. Его волосы и борода аккуратно подстрижены. От него исходил весьма приятный, нерезкий запах духов. А главное, он был один. Без смазливых женоподобных юнцов, которых он постоянно таскал за собой. И это было самое удивительное.

– Ты должен помочь мне, Аристон! – воскликнул он, даже не поздоровавшись. – Ты просто обязан!

– В самом деле? – осведомился Аристон.

– Да, клянусь Зевсом Громовержцем! Ну хорошо, я признаю, что в твоих глазах я был последней свиньей, но с этим покончено, слышишь! Покончено!

– Неужели? – сказал Аристон.

– Ну да, клянусь Афродитой! Понимаешь, мой мальчик, впервые в жизни я влюбился. По-настоящему. Я полюбил всей душой!

– Ну и как его зовут? – спросил Аристон.

– Как его зовут? Ха-ха! Вот тут-то ты и ошибаешься! Как ее зовут, друг мой! Мою жену, мою маленькую женушку!

– Ты что, опять женился? – спросил Аристон.

– Ну да. Для того чтобы удержать ее, понимаешь? Я не мог с ней расстаться. Не мог. Аристон! Но теперь и этого мало, потому что… – Голос его прервался, и Аристону послышался звук, странно похожий на всхлипывание.

– Ладно, успокойся, Орхомен, – сказал он. «А ведь Орхомен немного сумасшедший, – подумал он, и сердце его наполнилось жалостью. – Нет, даже не немного. Бывает, что страдания лишают человека рассудка, когда душа его не готова достойно перенести их».

– Назови мне ее имя, – сказал он.

– Ее зовут Хлодовехия, или Кассевелона, а может, и так, и так. Честно говоря, я сам толком не знаю.

– Хлодовехия? Кассевелона? Она что, варварка? Клянусь Афиной, это не эллинские имена!

– Ну разумеется не эллинские. Она в самом деле варварка – самая прелестная маленькая варварка, какую ты когда-либо видел. Она из Галлии – ну, в общем, ты знаешь, это западнее Сицилии, но ближе, чем Гесперия, у нас там еще есть город Массалия. Одни боги могут понять, что она говорит. Она пробыла в Массалии недостаточно долго, чтобы хорошо выучить греческий язык. Насколько я понял, она родилась в местечке под названием Лютеция – какой-то городок на острове посреди реки, а ее народ называется паризии.

– А вот это эллинское имя, – заявил Аристон.

– Вовсе нет. Простое совпадение в языках. Она даже не знает, кто такой Парис. И об Елене ничего не слыхала. и вообще о Гомере.

– Да просветит ее Афина! – сказал Аристон.

– Но она прекрасна. Аристон! Ее волосы такие светлые, что кажутся почти белыми.

– Ха! – хмыкнул Аристон. – Эти осветлители продаются в каждой лавке.

– Ничего подобного! – Ухмылка Орхомена была похожа на волчий оскал. – Видишь ли, поскольку она варварка из этой самой Галлии – во всяком случае, италиоты называют их галлами…

– Я прекрасно знаю, где находится Массалия, – перебил его Аристон. – Продолжай, Орхомен.

–… она еще не научилась ухаживать за своей внешностью. Нет, ты не подумай, она часто моется, от нее всегда хорошо пахнет; но она не бреет волосы на теле и вообще не удаляет их, как наши женщины. И представь себе, они всюду такие же светлые! Абсолютно везде, Аристон! Брови, ресницы, подмышки…

– Остановись, прошу тебя! – Аристон оборвал его на полуслове. – Не забывай, что она твоя жена, Орхомен! Изволь относиться к ней с должным уважением. Не пристало тебе вслух обсуждать ее тело, да еще на улице.

– Какой ты все-таки чувствительный, калон! Внешне ты стал мужчиной, но душа у тебя все еще девичья, не так ли? Ну да ладно. Пойдем же! Я хочу познакомить тебя с ней.

Аристон остановился в нерешительности.

– Не забывай, что мы в Афинах, – сказал он.

– Я знаю. Но я не афинянин, и ты тоже. Кроме того, я полагаюсь на это твое проклятое понятие чести. Идем же!

– Думаю, – сухо заметил Аристон, когда они тронулись в путь, – не пройдет и года, как ты забьешь ее до смерти, как несчастную Таргелию.

Орхомен встал как вкопанный. Дрожь пробежала по его могучему телу.

– Какой-то демон сидит во мне, Аристон, – прошептал он. – Мне хочется причинять людям боль, я упиваюсь своей жестокостью. Но это находит на меня только когда я пьян – вот почему я не выпил ни капли с тех пор как встретился с ней. Тем не менее и в этом мне понадобится твоя помощь, мой драгоценный друг. Скажи мне, если я окажусь слишком слаб и не устою перед искушением, ты разрешишь мне прийти к тебе, чтобы протрезветь перед тем, как отправиться домой?

– Разумеется, – успокоил его Аристон.

– Ибо я умру, если трону мою Хлодовехию-Кассевелону хоть пальцем! Ведь я так люблю ее, да поможет мне Эрос!

– Ну так и не трогай ее, – предложил Аристон.

– А если это сильнее меня? – возразил Орхомен. – Алкивиад как-то сказал, что все люди делятся на тех, кому доставляет удовольствие причинять боль другим, и тех, кому нравится самим ее испытывать. Сдается мне, что ты принадлежишь к последним. О, как ты обожаешь страдать!

Аристон с удивлением уставился на него. Практически то же самое он слышал от Сократа: «Пойми, Аристон, в твоей любви к маленькой Хрисее нет, в сущности, ничего противоестественного. Я хочу сказать, противоестественного для тебя. Да, она во многом похожа на мою Ксантиппу, а ты не столь кроток и терпелив, как я. Каждый день она будет разыгрывать перед тобой сцены, достойные Тартара. Она из тех, кто просто не может не мучить того, кого любит. Она вечно не уверена в себе, она стыдится своей внешности, и поэтому она на каждом шагу станет подозревать тебя в неверности; она будет кричать на тебя, выходить из себя по всякому поводу. Но все это не имеет значения, точнее, не имело бы значения, если бы я мог быть полностью уверен в том, что душа твоя успокоилась, что ты все еще не ищешь страданий, сам того не ведая, и что тайная страсть к самоуничижению навсегда оставила тебя».

Он вдруг почувствовал, что письмо под хитоном царапает ему грудь. Однако сейчас время для чтения было явно неподходящее. Да и в конце концов, тот, кто его написал – разумеется, это не могла быть Хрисея, она бы скорее умерла, чем решилась на такое, – мог подождать до вечера.