Разведчик «Мертвого сезона» - Аграновский Валерий Абрамович - Страница 2

Добавлю к сказанному, что на исходе последней встречи Конон Трофимович обратился ко мне с просьбой, как он выразился, личного характера: если я в самом деле буду о нем писать, нельзя ли попробовать выжать из повествования воду, так называемую беллетристику, и оставить одну суть?

Я обещал.

Даже внешний облик Лонсдейла, не зарисованный мною с натуры в блокнот, нынче воспроизводится памятью, как если бы художнику-портретисту предложили воспользоваться строго ограниченным количеством мазков. Лонсдейл был ниже среднего роста. Широкоплеч, крепко сбит. Черный. Скуластый, глаза немного раскосые: по его предкам, несомненно, пронеслась лет шестьсот назад татаро-монгольская орда. Взгляд острый, ироничный, живой.

Впрочем, в случае нужды Лонсдейл умел надевать на лицо по классическому восточному образцу маску непроницаемости, и тогда к нему вполне подходило расхожее выражение, часто применяемое авторами детективов: «Ни один мускул не дрогнул на его лице». Сказать, что в толпе Лонсдейл незаметен, что мы привыкли полагать чуть ли не главным качеством настоящего разведчика, я не могу: смотря в какой толпе! Среди казанских татар, возможно, он и растворился бы, но в обществе респектабельных английских бизнесменов – как говорят в таких случаях: извините! – я бы выделил именно его.

Вот об этом человеке мое дальнейшее повествование. Оно будет вестись, как уже сказано, от имени разных лиц и затрагивать самые разные, порой неожиданные темы, связанные с жизнью и деятельностью Лонсдейла-Молодыя.

Часть 1

Беседы в здании КГБ

Ведущий: Считаю целесообразным предложить вам следующую сюжетную схему будущей книги о Лонсдейле; если что-то не будет понятно, задавайте вопросы прямо «по ходу».

Итак, с началом Великой Отечественной войны ваш герой (пусть он пока носит условное имя Л.), только что окончивший десятилетку, попадает добровольцем на фронт. В составе диверсионной группы он выполняет в тылу врага оперативные задания. Потом, возвратившись через линию фронта в родную часть, служит в разведывательном батальоне, показывает себя смелым и волевым солдатом, неоднократно берет «языков», участвует в их допросах (в качестве переводчика), выполняет отдельные поручения начальника особого отдела дивизии.

Автор: Виноват, какие поручения?

Ведущий: Отдельные.

Автор: А почему Л., а не Лонсдейл?

Ведущий: Л. не совсем Конон Трофимович… Начальник особого отдела, убедившись в том, что имеет дело со стоящим человеком, рекомендует его на работу в органы НКВД. Так ваш герой еще во время войны попадает к нам. После короткой спецподготовки его забрасывают в глубокий немецкий тыл, в самое логово.

Там, в Берлине, Л. устанавливает связь с резидентом нашей разведки Д., который снабжает его надежными документами, отрабатывает легенду-биографию, помогает легализоваться и включает в активную разведывательную деятельность.

После победоносного окончания войны Л. возвращается на родину и, уволившись из разведки, поступает в высшее учебное заведение. Обзаводится семьей.

В 1949 году, в период работы над дипломом, его вызывают в Комитет государственной безопасности.

Автор: Не понял: откуда Л. знает немецкий язык? Обычная школа?

Ведущий: Нет. До войны он четыре года прожил с родителями в Германии, учился в немецкой «шуле».

Автор: Что я могу писать о резиденте Д.?

Ведущий: Ничего, кроме того, что он Д.

Автор: Но минуло более тридцати лет… Хотя бы он жив?

Ведущий: Да. В том-то и дело…

Отступление автора

Уточняя предложенную мне Ведущим сюжетную схему повести о Лонсдейле, я узнал такую прелюбопытную историю. В начале войны семнадцатилетний Конон Молодый был определен в диверсионную группу. Немецкий он знал, а парашютному и взрывному делу его научили за полторы недели. Осенью сорок первого года он уже закапывал парашют в землю где-то недалеко от города Гродно.

Во время прыжка группа рассеялась и собраться не смогла. Оставшись один, Конон, ничего не успев взорвать, попал в облаву и, как личность подозрительная, был доставлен в городскую комендатуру. Аусвайс, наскоро сделанный на втором этаже знаменитого здания на Маросейке, где формировались «летучие» диверсионные группы, был столь откровенно липовым, что юноша понимал: это конец. Но случилось невероятное.

Его ввели в кабинет, в котором под портретом фюрера за огромным столом сидел в массивном кресле немецкий полковник-абверовец и поглаживал овчарку, коротким поводком привязанную к ручке кресла. При появлении арестованного полковник встал, бросил короткий взгляд на аусвайс (хорошо еще, что на удостоверении была фотография именно Конона, а не кого-то другого, что в спешке было возможно) и сказал: «Партизан?» Конон мотнул головой, как ученик в классе: «Не!» Он был в рваном ватнике и мял в руках шапку.

Полковник очень внимательно посмотрел на юношу, будто желая запомнить его физиономию на всю жизнь (этот невинный домысел я делаю, исходя из того, что мне известно о дальнейших событиях). Затем встал, подошел близко к Конону, взял его рукой за плечо, вывел на высокое крыльцо комендатуры, повернул к себе спиной и тяжелым кованым сапогом дал парню в зад, после чего брезгливо кинул упавшему его липовый документ и, круто повернувшись, ушел. Жизнь Конона Молодыя была неожиданно спасена, правда, ценой сломанного копчика, который часто болел.

Сюжет, однако, на этом не кончается, это всего лишь его начало. Много лет спустя, уже после войны, превратившись в Гордона Лонсдейла и получив в Ванкувере канадский паспорт, Конон Трофимович по заданию Центра выехал в Вашингтон для встречи со своим резидентом по США и Северной Америке, чтобы с ним, во-первых, познакомиться и, во-вторых, согласовать детали первой совместной операции.

Встреча должна была состояться в парке для верховых прогулок, и вид прекрасно экипированных мужчин и женщин, элегантно восседавших на сказочно красивых лошадях, был таким безмятежным и мирным, что никак не способствовал воспоминаниям об ужасах минувшей войны и о давнишней истории в белорусском городе Гродно.

Итак, слегка постукивая по сапогу стеком, Лонсдейл свернул в боковую аллею и двинулся навстречу джентльмену, показавшемуся с другой ее стороны. Было точно указанное время. Несмотря на то, что наш век не каменный, а кибернетически-атомный и людей, которым нужно обнаружить друг друга в толпе, могут снабдить, я думаю, какими-нибудь локаторами на компьютерной основе, техника взаимного обнаружения осталась у разведчиков на примитивном, но, как говорят, весьма гарантированном уровне минувших столетий.

Так, сэр Гордон Лонсдейл зажал сигарету в правом углу рта, а резидент, наоборот, в левом, и оба они, как было условлено, постукивали стеками свои левые сапоги, а в петлицы смокингов воткнули булавки – один с красной, другой с зеленой головками. Ко всему прочему, визуальные признаки «своего среди чужих» должны страховаться паролем, который состоит из довольно глупого вопроса и не менее идиотского ответа. Зато, если компьютеры могут сломаться и подвести, тут риск ошибиться практически исключен.

Еще издали Лонсдейл приподнял котелок, приветствуя приближающегося джентльмена, затем поднял глаза на его лицо и замер с окаменевшей физиономией: перед ним был немецкий полковник-абверовец, и как бы в доказательство того, что это был именно он, у Конона Молодыя заныл копчик. А «абверовец», поняв, что его узнали, сосредоточился и, представьте, тоже открыл рот и временно его не закрывал (не зря он тогда в Гродно так внимательно вглядывался в лицо юного террориста!), а потом, явно в нарушение конспирации и вопреки оговоренным условиям, воскликнул: «Партизан?! Не может быть!»

Лонсдейл первым взял себя в руки и с философическим выражением на лице произнес слова пароля: «Вам нравятся лошади-тяжеловозы, сэр?» На это резидент почему-то с вызовом ответил: «Особенно кобылы, а вам?» Но тут же дисциплинированно исправился: «У меня на ферме два отличных тяжеловоза, сэр!»