В Курляндском котле - Автомонов Павел Федорович - Страница 26

Я так и не мог уснуть в эту ночь.

Бывают же в жизни такие ночи. Как ни стараешься забыться, но сон не приходит и сознание ясное, ясное.

Я лежал на свежих еловых ветках и смотрел на далекие мигающие в темном небе звезды.

Неподалеку мягко шагал по мху часовой. Изредка под его ногами похрустывали сухие веточки. Он подошел ко мне и спросил время.

Было около трех часов.

— Что-то долго наши не приходят, — сказал часовой отходя. — Вот тишина. Даже собак не слышно. Словно передохли все они в эту ночь.

В кустах послышался шум.

— Пароль.

— Мина.

— Москва.

— Сашка! На ноги не наступай, что ты, как калим, распух от радости, — послышался голос Колтунова.

— А ты разлегся на дороге, — звучит в ответ веселый голос Саши Гайлиса. — Гостей привели… Трое… Спрашиваем, а они комедию строят, — продолжал Саша, показывая на пленных. — «Мы, говорят, не воюем… В два часа ночи, говорят, войне капут». Мы им — «Врете», а они листовки показывают.

— На выход! Товарищи, на выход!

— Салют!

— Салют, товарищи! Партии нашей! Родине!

Я взглянул на Ершова. С поднятым автоматом Павел казался Мне изваянием человека нашего поколения, отстоявшего своей грудью от фашистских захватчиков великую Родину!

— На выход!

— К Родине! — ликовал лагерь, один из последних лагерей партизан Великой Отечественной войны.

Лучи восходящего солнца скользнули по вершинам сосен.

— Здравствуй, новый, светлый, долгожданный день!

Мы шли полем. Еще вчера, не смыкая глаз, мы следили за этим полем, наблюдали за вражескими артиллеристами, которые рыли здесь котлованы для своих пушек. А сегодня мы гордо шагали по этому — нашему полю.

— Немцы! — привычно воскликнул Толстых. Но никто не скинул автомата с плеча, хотя перед нами были действительно немецкие солдаты. Группами они стояли около хутора Га-лабки, рядом с ними кучи сложенного оружия. А по шоссе движется огромная колонна безоружных захватчиков во главе с генералом. Одни из них идут, опустив голову, другие — безразлично осматриваясь вокруг. Их песня спета! Фашистская Германия капитулирует, Курляндская группа войск сдается в плен.

Увидав нас, солдаты-немцы, что расположились возле хутора, стали «смирно», офицер взял руку под козырек. О чем думают они сейчас, отдавая честь тем, кого так страстно желали уничтожить еще вчера? Но мы не смотрели на выражение их лиц. Мы шли, словно не замечая их. Мы любовались чистым лазурным небом, и каждый старался дышать во всю грудь. Хорошо!..

Ярко сияло майское солнце. Зеленели поля, а дальше, за полями, поблескивал от росы знакомый нам молодой березняк. Там, в этом березняке, мы оставляем невысокий холм, под которым покоится партизан Петр Трифонов, наш «Тарас».

Мы невольно остановились. Грусть охватывает сердце.

— Что, друзья, жалко свой дом покидать? — спросил Капустин.

— Не жалко, а никогда не забудем его, Сашок! — ответил Зубровин.

Это была правда. Не забудем…

Прошла неделя, месяц, первый послевоенный месяц. За это время мы побывали в гостях у многих наших друзей — латышей и русских в Курземе. Гостили в Риге, где нас приняло командование. Побывали на родине у Озолса.

Вот уж где толстый Костя попел вволюшку «Сидели мы на крыше».

Эти дни были для меня особенно дороги. Я, Зина Якушина и Ефим Колтунов были приняты кандидатами в члены Коммунистической партии.

Сознание того, что я достоин приема в партию, было лучшей наградой за все, что пережито за семь месяцев пребывания в Курземе.

А еще через несколько дней Зубровин, Агеев, Капустин, Кондратьев и я стояли на Красной площади в Москве.

— Вот и расстаемся, — сказал Зубровин с грустью. — Тяжело все-таки, братцы! Сегодня ты, Виктор, уезжаешь на Украину, а завтра я — на Урал, Алексей — на Волгу, Сашок — на свой Алтай, а Володя остается в Москве-Разлетается наша семья!

— Не навсегда же, — сказал я. — Мы будем в гости приезжать друг к другу.

Товарищи проводили меня до вокзала. Когда поезд уже тронулся, я услышал:

— Виктор, не забудь на свадьбу позвать! — Это крикнул Зубровин.

— Есть, товарищ капитан! — Я помахал рукой.

…Еще через два дня поздней ночью я шагал со станции к дому.

Вот пруд, застывший, каким я знал его с детства и каким он казался в тихие летние ночи. Верб около него не было, — их срубили фашисты. Вместо верб на земле торчали низкие пни, но от них уже поднялись и стремились к небу тонкие лозинки — будущие вербы.

«Жизнь идет вперед», — подумал я, глядя на блестевшие при свете месяца листочки молодых лозинок.

Вот и родной дом… Я подошел к окошку и несмело постучал.

— Кто там?..

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Сквозь сон я слышу топот босых ног. Чувствую, меня кто-то тащит за ухо.

— Папа, по-р-ра!

Маленький Петрусь показывает рукой на репродуктор.

Я беру сына на руки, и мы подходим к календарю. Петрусь с радостным возгласом срывает календарный листок. Идет 33-й год Великой Октябрьской социалистической революции… В комнате раздается бой кремлевских курантов.

— С добрым утром, товарищи!

…Мне как корреспонденту газеты много приходится ездить и ходить. Всякий раз, когда путь идет через лес, я ощущаю приятное удовольствие. Вот и сейчас, направляясь к трактористам, работающим на правом берегу реки Северный Донец, я иду напрямик — лесом.

Люблю лес. Во все времена года он прекрасен.

Я слушаю тихий шум сосен, пение ветра в обнаженных ореховых кустах. И кажется порой, что вот-вот среди деревьев поднимутся, перепоясанные ремнями, с автоматами статные, мужественные, уверенные в своих силах люди — мои боевые друзья и скажут: «Отстукивай в Москву — задание выполнено».

…Много хлопот и дел у каждого из нас. Алексей Васильевич Агеев выращивает сеянцы для колхозных лесозащитных полос в своей деревне на Волге. Володя — москвич — работает с радиоаппаратом в разведке… в геологической разведке. Аппарат его записывает колебания земных слоев, по которым разведчики обнаруживают нефть. Николай Зубровин остался в армии, собирается поступать в академию. Строит новые дома в городах Эстонии Ефим Колтунов.

Казимир, прозванный Малым, и его двоюродный брат Саша Гайлис отслужили свой срок в рядах Советской Армии и возвратились домой. Казимир работает на суконной фабрике, Саша Гайлис в Добровольном обществе содействия Армии, Авиации и Флоту. Валкж учится в мореходном училище. Ян Залатис — мастер кожевенной фабрики. Леонид Петрович Гусак возглавлял сельский актив в родной деревне; сейчас он учится в трехгодичной сельскохозяйственной школе.

Бывший заместитель командира нашей группы толстый и добродушный Костя Озолс руководит одним из передовых рыболовецких колхозов Латвии. Я вспомнил нашу встречу с Константином Яковлевичем после четырех с лишним лет разлуки. С волнением набирал я номер телефона правления колхоза имени 9 мая. Мне ответили, что председатель будет в колхозе вечером. Я поспешил в рыбацкий поселок Мангалю.

Рассекая темную поверхность воды, к берегу приближается катер. Вот он причалил, и на берег сошли рыбаки. Среди них нетрудно было заметить широкоплечего мужчину в плаще. Он шел, немного переваливаясь с боку на бок, и вдруг удивленно воскликнул, радостно протягивая ко мне руки:

— Виктор, ты? Свейки!

Мы сидели с Костей в одной из комнат его квартиры, вспоминали товарищей. Костя рассказывал о людях своего колхоза. Я смотрел на скульптуру у окна, обращенного к Даугаве. Высокий, мужественный и суровый, как и само Балтийское море, в шлеме и сапогах с длинными голенищами, шагает вперед латышский рыбак, держа в сильных руках якорь, как ключ к своему счастью…

Но вот лес кончился, и думы развеялись. Впереди река. Вода еще не полностью вошла в берега после разлива. От моста дорога вьется мимо сожженного в дни боев, теперь построенного заново села. На огороде, около сарая, торчит, повалившись на бок, ржавый танк.