Поход кимвров - Йенсен Йоханнес Вильгельм - Страница 25

Кимвры уже не одни совершали свой поход, к ним пристало много молодых народностей с севера, тоже пожелавших найти себе новые жилища и участвовать в походе заодно с кимврами на равных с ними условиях, но вообще державшихся каждая сама по себе. Впрочем, все они могли сойти за один народ – рослые, светловолосые забияки, различающиеся лишь несколько иной манерой носить волосы да тому подобными мелкими приметами, а также наречиями, позволяющими им, однако, вполне понимать друг друга; понятия были у всех одни и те же и взгляды одинаковые; весь мир был для них открыт, и в одном они были единодушны – в намерении как можно скорее завоевать его.

Диковинный, ошеломляющий своим размахом город! Норне-Геста там сразу узнали и радостно приняли. Но доступ к Бойерику был теперь гораздо сложнее прежнего; один военачальник за другим сдавал Геста с рук на руки следующему, главнее себя: и здесь сами собой образовались разные ступени власти; наконец, в самом центре круга старец встретился с Бойериком. Вождь восседал на возвышении в разукрашенном шатре и был в доспехах, за исключением шлема. С холодно-усталым видом, молча, встретил он чужака, но когда узнал Геста, улыбнулся, как мальчик, – между ними вспыхнуло солнце воспоминаний. Бойерика можно было узнать сразу, хотя прошедшие годы избороздили его молодое лицо морщинами, словно карту, отмечая пройденный им путь по разным странам.

Обменялись новостями; Гест передал привет от Толе. Но Бойерик слушал рассеянно, перебивал рассказы расспросами, осведомлялся о разных вещах, о которых, он полагал, должен был знать странствующий скальд. Нетрудно было заметить, что деловые планы ни на минуту не выходят у него из головы. Бывал ли Гест в Риме? Да, не теперь, но прежде…

И Бойерик принялся расспрашивать о расположении города, об укреплениях, о течении Тибра, об окрестных возвышенностях, о вещах, относительно которых даже весьма зоркий скальд должен был признаться, что не обратил на них должного внимания; но Бойерик каким-то чутьем извлекал нужные сведения из ответов Геста, какими бы они ни были.

Он поразительно многому научился за эти годы на чужбине, зная вообще не меньше Геста о южных странах, а в некоторых отношениях даже больше, но из всего он выбирал особый, чисто деловой материал, который откладывал у себя в голове, не выдавая, для чего это делает. Не обнаружил он и удивления перед новыми мирами, открывавшимися ему; он просто впитывал их в себя и становился от этого другим. Но, закончив беседу, когда она уже не могла больше дать ему ничего нового, и провожая Геста к выходу из шатра, он снова улыбнулся своей детской улыбкой, мелькнувшей, как проблеск редко показывавшегося на небе солнца родины кимвров. Старик вынес впечатление, что молодой буйный дух Бойерика уступил место зрелому разуму, который, что бы там ни случилось, стремился к необычайным целям.

В остальной молодежи в стане кимвров Гест не отметил столь разительной перемены, хотя по глазам их сразу было видно, что они много чего повидали за это время. Но они уже не тратили времени на соблюдение прекрасной старинной вежливости, отличавшей их в былое время: громко хохотали по всякому поводу, легко вспыхивали гневом, черты лица у них огрубели, и шум в стане стоял, как на псарне. Внешний вид у них был все-таки великолепный: они находились в полном расцвете сил, были закалены ветром и бурями, сверкали молниями презрения к смерти.

Собранные в одном месте, многие тысячи почти одинаково молодых храбрецов производили сильнейшее впечатление избытком мощных естественных сил, еще не совсем уверенных в своей цели, но весьма грозных, когда все они устремлялись в одном направлении.

Заметно было, что старые высококультурные народы, жившие к югу от Альп, к которым кимвры приближались, но которых еще не видели, уже оказали свое влияние на юных варваров незаметно для последних. Влияние это неслось им навстречу, и они впитывали его по пути; оно сказывалось и в одежде, и в драгоценных украшениях – добыче, взятой с боем у народов, с которыми кимвры приходили в соприкосновение. Да и в их язык это влияние просочилось – они усвоили разные латинские слова и употребляли их, как свои родные, не отдавая себе отчета, откуда они взяли их.

Все слышанное ими о римлянах занимало их и было постоянным предметом их разговора. Недавно они увидели первые водяные мельницы и очень ими заинтересовались. Вот это выдумка! И забавно, и стоит подражания: заставить колесо вертеться без остановки и делать за людей всю работу, не потревожив ни одной кошки в мире?!. Но что же говорит река? Ведь это все-таки очень обидно для духа реки ворочать для людей жернова! Должно быть, ему не пожалели жертв. Слыхали кимвры и про мельницы, приводимые в движение рабами, но еще не видели этой римской выдумки. Рабы ходили да ходили внутри колеса, между его спицами, и оно от этого вертелось. Можно было смеяться до упаду, забавнее этого кимвры ничего не слыхали. Да, много еще чудес предстоит им повидать, когда они подступят к самому Риму и побеседуют с римлянами, от которых идут все эти затеи.

На женщинах кимвров перемена сказалась, как и следовало ожидать, в одежде. Кроме того, разница между женщинами и мужчинами перестала проявляться так резко. Взгляд у женщин стал смелее и речь свободнее; путешествие со всеми его впечатлениями, видимо, развило в них чувство собственного достоинства. Но смотрели они невесело. Детей расплодилось бесчисленное количество, крикливых, как птицы; от детей и скотины деньденьской стоял шум и гам; весь стан был сплошным воплем, восходящим к небесам.

Безусловно, прекрасное впечатление производили молодые девушки, те, что были подростками, когда кимвры выступили в поход, и стали женщинами в пути, выросли, так сказать, на ходу, обрели новую душу, новые глаза; поколение, словно вылитое из одной формы, – стройные, сильные и загорелые девушки, их целое войско; все жизнерадостные и смирные, ловкие и работящие, словно добрые духи стана; никогда еще не было собрано в одном месте более прекрасной компании молодых девушек, столь разнообразных и похожих.

Неустанные, грубоватые заигрывания молодых парней обволакивали девушек истомой желания, как обволакивали их день-деньской и солнце, и ветер. Между коровой и коварным молодчиком с могучими и цепкими руками постоянно была зажата какая-нибудь девушка. Сколько смеха, веселых и двусмысленных игр, подавленного фырканья! Бег взапуски, притворная борьба – сколько способов сближения молодежи разного пола! Кроме любви, они ни о чем и не думали. Но в глубине души робели и прикрывали внутреннюю стыдливость грубостью; ни одна парочка не поладила всерьез, не изведав сладостного тайного брожения крови, глубокого внутреннего волнения и прилива нежной доброты друг к другу. О, молодежь с величайшим искусством носила личину распущенности в угоду господствующему тону и скрывала чувство умиления и потребность в нежности, серьезно привязывавшие молодых людей и девушек друг к другу. Не раньше, чем они сами этого хотели, но вообще достаточно рано становились молодые женщины матерями.

Но как свободно и мощно ни выплескивалось наружу любовное влечение, каким нежным и прекрасным оно ни было, в самой сокровенной своей сущности оно оставалось неудовлетворенным. Идеальная страсть, тоска по вечно женственному искала себе выхода, и Норне-Гесту не понадобилось много времени, чтобы открыть предмет поклонения всей молодежи мужского пола. Это было настоящее поклонение, естественное и непреодолимое, как сила природы, и предметом его являлась одна-единственная женщина стана, даже не женщина еще, а дитя – жрица огня Ведис.

Если отношения между двумя полами в стане кимвров напоминали в общем взаимоотношения осажденных и осаждающих, отчего увядали нежнейшие свойства души, то они расцветали в безгрешном обожании Ведис: все разделяли это чувство и высоко его уяснили. Она стала во время похода юной девушкой; не совсем еще взрослой, а на грани между ребенком и женщиной, очаровательной большой девочкой; все молодые пышущие здоровьем девушки стана отразились в этом одном, как бы просветленном, более утонченном и чарующем образе!