Йомфру - Йенсен Йоханнес Вильгельм - Страница 3

Здесь все так заброшено, здесь так одиноко! Но на этом открытом ветрам кладбище, на пустынном берегу, стоит великолепный памятник Бирте Дам. Это высокий, блестящий, как зеркало, гранитный обелиск, украшенный бронзовым орнаментом в помпезном французском стиле. Сверху он увенчан четырьмя прекрасными бронзовыми рогами, в виде двойной лиры. Эти утонченные линии на фоне бледного неба Ютландии как-то удивительно грубо напоминают о более радостной жизни где-то на далеком юге, где из самой ничтожной малости, какую только можно вообразить, возникает жизнь, а металл отливают в более удачных формах.

Под гранитным обелиском покоится Бирте Дам, которая всю свою долгую жизнь раз в неделю посещала церковь и нигде никогда больше не бывала. Каждое воскресенье прихожане видели ее бескровное, увядшее лицо над крышкой пюпитра, где было место ее рода в церкви испокон веков. Здесь висел герб семьи Дам, вырезанный из дерева и расписанный лазурной, кирпичной и серо– желтой красками. Теперь здесь висит старый карикатурный портрет Йомфру из Южного Страннхольма. Она сидит в зашнурованном лифе, таком твердом, словно накрахмаленном. Ее монашеское, изборожденное морщинами лицо обрамлено трубчатыми складками; слева под мышкой у нее голова овцы с желтыми глазами фавна и кроткой длинной мордой – память о единственном существе, которое любила йомфру Бирте.

А случилось вот что. Однажды в воскресенье прихожане, к своему величайшему удивлению и ужасу, не увидели Йомфру над крышкой пюпитра. Благоговейное настроение было нарушено, священник говорил что-то с рассеянным видом, так как наверху, над крышкой пюпитра, не возвышалось это старое, иссохшее лицо с упрямым выражением.

Йомфру Бирте не явилась в церковь не по своей вине; плачущая и одичавшая, она весь тот день проходила взад-вперед наверху в своей горнице. В полдень, когда она, как обычно, поехала в церковь и, спустившись вниз, в долину, переправилась через реку, она заметила, что вниз по дороге по направлению к Страннхольму мчится какой-то всадник. Она не успела хорошенько осмыслить это, потому что уже через минуту увидела на холме второго всадника – он скакал галопом вслед за первым. Тут она велела кучеру придержать лошадей. И так как вскоре ей стало ясно, что первый из всадников – беглец, которого следует задержать, она, решительная и энергичная, приказала кучеру остановиться и снять доски на мосту, который они только что проехали. Кучер послушался приказа и за несколько минут снял доски утлого мостика так, чтобы по нему нельзя было проехать. Йомфру Бирте спокойно стояла в ожидании на дороге и смотрела, как всадник ринулся вниз к реке. Он пронесся мимо кареты – то был человек с длинными седыми волосами, – и в следующий миг она увидела, как он, заметив, что мост сломан, резко повернул лошадь в сторону. Одет он был не совсем по сезону, а его седые волосы прикрывала выцветшая шляпа. Так как он не мог перебраться через мост, то заставил лошадь, ведя ее под уздцы, вступить в реку. Но она тотчас увязла в глубокой трясине и, взбрыкивая копытами, опускалась все ниже и наконец исчезла. Всадник соскользнул с ее крупа назад и вылез на берег. Между тем второй, остановив свою лошадь, спешился. Между ним и беглецом не было и тридцати локтей. Всадник, лошадь которого утонула, не мог теперь двинуться дальше; он стоял в нерешительности, то ли не зная, что делать, то ли покорясь судьбе. Однако преследователь хладнокровно отвязал ружье от седла, тщательно прицелился и выстрелил. Дым из ствола взвился с оглушительным грохотом. Преследователь повесил ружье на шею, взял лошадь под уздцы и двинулся вниз к реке, где лежал беглец. Бирте Дам вышла из кареты и спустилась вниз к упавшему. Приподняв его голову, она увидела, что это – Матиас. Она не удивилась тому, что это был именно он, и ничуть не опечалилась, что он мертв. Матиас был стар, сед и почти неузнаваем, но она узнала его, хотя те самые годы, которые погубили его, охладили ее душу. Он умер сразу же, как только вернулся домой, да, именно такой конец был предназначен ему судьбой. А она, Бирте, ждала его целых тысячу лет! И вот теперь он вернулся, теперь он получил свинцовую пулю в сердце, именно теперь, когда она вновь обрела его. Гира! Прочь с дороги!

Человек, который выстрелил, стоял в ожидании. Ведь дама, опустившаяся на колени и державшая голову преступника, была из знатных и ему, верно, следовало выказать ей хоть чуточку учтивости. Йомфру Бирте повернула свое не знающее слез лицо к незнакомцу и тихо, но умоляюще сказала:

– О, пусть он полежит немного. Из раны еще не перестала течь кровь.

Она боялась, что ей не оставят Матиаса, и, приподняв его голову, продолжала сидеть, пока не вытекла кровь. Положив голову двоюродного брата на колени, она придерживала ее руками, как делала это всегда, когда они были малышами и Матиас плакался ей на свои горести. О, в детстве они вечно прятались в каком-нибудь укромном местечке под открытым небом, где никто не мог их видеть. С тех пор не так уж много воды утекло. И вот она снова обрела его, а сколько лет прошло с тех пор – не имеет значения! Как спокойно он лежит! Тело его только чуточку, совсем чуточку вздрагивает, но эта дрожь становится все слабее и слабее, как тогда, когда плач его затихал в те стародавние времена, в пору их детства. Гира! Прочь с дороги!

Незнакомец беседовал с кучером. Это был полицейский из Гамбурга, он говорил только на ломаном датском языке. Четыре дня он преследовал злодея, который сбежал из тюрьмы. У него был приказ взять его живым или мертвым, а так как обстоятельства сложились настолько удачно, что нашлись свидетели, он застрелил его. Захочет ли кучер выступить свидетелем? Да, конечно. Незнакомец снял шляпу перед йомфру Бирте, которую величал «мадам», и объяснил ей также, в чем дело. Человек, которого он казнил extempore[4], исполняя решение гамбургского суда, был разбойником с большой дороги, убийцей и поджигателем. Сможет ли и захочет ли мадам выступить свидетельницей его смерти?

Бирте Дам рассеянно, но уважительно кивнула головой. Да, она может засвидетельствовать его смерть.

Так, стало быть, он выполнил свой долг. А телом казненного он заниматься не станет. Похоже, мадам интересуется убитым, тем лучше…

Эта короткая утренняя встреча кончилась тем, что йомфру Бирте укатила домой с трупом в карете, а незнакомец ускакал той же дорогой, по которой примчался, с подписанным кучером и йомфру Бирте свидетельством о смерти.

Но когда двоюродного брата Бирте Дам уложили в горнице, ее оцепеневшее сердце смягчилось, и она, плача так же неистово, как и в молодые годы, стала ходить взад-вперед среди своих кошек и мопсов, а эти раскормленные и старые, прожившие мафусаилов век животные, смотрели на нее, рычали, мяукали и рвались к ней, – мопсы, которые лежали, не вставая, кошки, которые не могли подняться, овца, которая ослепла и впала в детство.

Несколько лет спустя Йомфру умерла и ее похоронили. Теперь разделили и Южный Страннхольм.

Над страннхольмской вересковой пустошью возвышается узкий, серый камень, воздвигнутый здесь древними в честь какого-то вождя. Камень похож на большую дверную петлю, на огромную каменную петлю, на которой могли бы висеть гигантские ворота. Местность вокруг совершенно пустынная. И эта единственная фантастическая гигантская петля видна на вересковой пустоши на расстоянии мили как последний остаток колоссального строения или обломок начатого, но недостроенного, гигантского дома. Небо над пустошью тихое, и когда его пересекает и громко кричит в вышине морская ласточка, крик ее звучит так одиноко. Ласточка летает всегда одна; говорят, что это кричит душа злосчастной Йомфру.