Воин и Маг - Иващенко Валерий В. - Страница 70

– Пусть посмертие твоё будет куда более радостным, чем жизнь, – пробормотал Valle стандартную фразу на похоронах, и запил свои слова хорошим глотком из фляжки, словно поминая усопшего.

«А вино-то целый цехин стоило!» – яростно подумал гном, поболтав ёмкость, в которой, впрочем, ещё оставалось почти треть, и они наконец принялись за еду.

Леди Бру только виновато развёла руками.

– Видите ли, ожог на лице вашего солдата причинён Святой Магией, и так просто не лечится. Даже не уверена, что возможно спасти пострадавший левый глаз.

Valle мрачно молчал, глядя на подавленно сникшего Гуго и чувствуя, как в душе вскипает какая-то бесшабашная ярость.

– А кто может помочь? – резко, пожалуй даже чересчур, спросил он.

Пожилая целительница крепко задумалась.

– Бард, – коротко ответила она, – Или сами святые братья. Впрочем, от них помощи вряд ли дождёшься. Тут даже эльфы вряд ли справились бы...

Бардами называли чрезвычайно редкую разновидность волшебников, которым была доступна магия музыки. Капризная, неустойчивая, всецело зависящая от настроения хозяина и тысячи разных причин, она всё-таки существовала, и порой способна была творить чудеса.

– Где-нибудь поблизости есть такой? – сразу оживился чернокнижник.

– Есть, как не быть, – степенно кивнула леди Бру, вытирая руки от мази, – Только не думаю, что вы с ним столкуетесь. Цвет плащика-то вашего ему очень уж не по вкусу.

– Посмотрим, – коротко ответил Valle, кивком головы отправляя Гуго наружу из приёмного покоя целительницы.

Бардом оказалась совсем молодая девчушка, смутно знакомая баронету. Рассказывая, в чём суть дела и предъявив недовольно ворчащего Гуго, Valle всё ломал голову, пытаясь припомнить, где же он её видел.

– Не признали таки? – озорно спросила та, – Да Жанеттой кличут – летом вы через наши Хлопотушки проезжали с супругой. Как здоровье её, кстати?

Заметив сделавшиеся чужими лица, девчушка всплеснула руками.

– Что?

Заметно побледневший баронет ответил.

– Слыхали вы про нападение Царства Света?

Жанетта кивнула, и её глазищи постепенно расширились в понимании.

– Так... так это ваше баронство сожгли святые братья?

Слёзы брызнули из глаз девушки, и она в отчаянии упала на тахту.

– А я мечтала, что полностью выучусь музыке в Императорском театре, да приеду потом, и в ноги поклонюсь леди Изабелле, что заметила меня да в столицу направила... ох, какие ужасы... – речь её постепенно стала бессвязной, а потом и вовсе утонула в рыданиях.

Гуго с каменным лицом, как мог, успокаивал её – ведь она была ненамного взрослее его старшенькой. Баронет принёс воды, и кое-как, совместными усилиями, Жанетту удалось привести в чувство.

Извинившись, девушка вышла в соседнюю комнату. Было слышно, как она умывалась там, чем-то загремела. Потом дверь растворилась, и она вернулась уже с дойройв руках. Покрасневшие глаза Жанетты обвели взглядом пришедших к ней, словно заново узнавая их.

Девушка вздохнула.

– Я сделаю это. Но пусть ваша светлость уйдёт. Сила ваша могучая, не в пример моей. Только недобрая она...

– Представьте – ничегошеньки не помню, – только и ответил Гуго, разглядывая свою безукоризненную физиономию в полированном лезвии гномьего топора.

– Ну вот, – заворчал гном, отнимая своё оружие у хуманса, – Зря волновались только.

– Так, всё? – спросил Valle, когда городские ворота столицы скрылись за спинами.

– Послушайте, ваша светлость, – неожиданно как-то даже вежливо обратился Трент, – Я тут со своими гномами погутарил, из клана Хьюрта, пока вы морду этому обормоту ходили латать. Так вот говорят они, что лучше не банк у святош брать, а прямо в кладовые Святейшего Синода залезть. Там, говорят, золота не в пример больше, да и вещички занятные попадаются...

Молодой маг задумался, а затем хлопнул себя по лбу.

– А ведь и правда – в Семилетней войне святоши вас крепко пощипали, – заметил он, и впервые за несколько дней несмело улыбнулся, – Стало быть, если что из гномьих святынь там попадётся, то придётся гномам и отдать?

Трент насупился, что его так легко раскусили, а затем упал в ноги.

– Ваша светлость, не прогневайтесь, да ведь как вы говорили – доброе дело сделать и заработать немного? Когда ж ещё такой случай представится – реликвии нашего народа у святош забрать и обратно вернуть?

Баронет сурово посмотрел на распластанного перед ним здоровяка-гнома, а затем приказал встать.

– Ладно, Трент, будет тебе, будет! Не знаю, чем ваши старейшины выкупать будут у меня ваши, как ты говоришь, реликвии. Но золота у меня тогда едва ли не больше будет, чем у всего вашего народа, так что не им. Подумай на досуге.

Луч света, падающий из крохотного, зарешёченного оконца, проделанного почти под самым заплесневелым сводом, медленно опускался всё ниже и ниже.

– Совсем скоро уж, – пробормотала избитая женщина, что сидела скрючившись на охапке стылой, сырой соломы в углу камеры, дабы сохранить хоть какие-то крохи тепла.

Сегодня её должны были сжечь на площади. Допрашивать или заставлять её признаваться в каких-то грехах смысла не было, а потому женщину просто попинали малость, и бросили до утра в подвал. Уж как ни измывался над ней этот проклятый инквизитор, а нет-нет, да и поглядывал с вожделением на её роскошную грудь.

«Все вы, мужики, одинаковы», – тоскливо подумала она, сплёвывая кровь, до сих пор сочащуюся из выбитого зуба, – «Чуть что – сразу по лицу. Да больно-то как, аж мозги встряхиваются да искры из глаз летят. Все вы таковы, что из моего племени, что у барона, что эти якобы святые братья. Только мои от роду чёрными были, при нашем солнце-то, как и я, а здешние под белой кожей ещё чернее душой. И чем белее снаружи, тем темнее внутри...»

Неизвестно, куда бы завели несчастную женщину подобные размышления, но её внимание привлекла густая тень под оконцем, которая как-то странно замерцала, потекла. Из сгустившегося почти до осязаемой плотности пятна темноты донёсся чей-то чих, а потом оттуда выступила донельзя знакомая фигура в знаменитом плаще, навевающем подспудную дрожь в коленях.

– А-апчхи! – баронет снова прочистил нос от пыли, попавшейся на неведомых дорогах, и огляделся, – Ага! Привет, Нгава!

Бедная повариха так удивилась, что не нашла в себе сил даже обрадоваться. Забыв о том, что прикована к вмурованному в камень кольцу, попыталась встать, но ноги не держали её и груз массивных оков. Сползя по стене обратно на солому, она только заплакала от непонятного облегчения.

Valle пренебрежительно оглядел цепи и хмыкнул. С его губ совалось какое-то заклинание, вызвавшее дикую чесотку и пупырышки на руках, но кандалы осыпались, тихо позвякивая, и тут рыдающая Нгава бросилась на шею своему спасителю.

– Ой, что делается, – женщина ещё продолжала всхлипывать. Но выплакавшись немного, она почувствовала непонятное облегчение. Баронет грустно гладил её грязные, спутанные волосы, и виновато хмурился.

Нгава подняла зарёванное лицо. Всмотрелась в такие знакомые, покрасневшие от усталости и бессонницы глаза, и с надеждой на чудо спросила.

– Правду ли говорили монахи, что весь замок пожгли, и никто не спасся?

– Да, – вздохнул Valle, горько кивнув головой, – И от города одно пепелище осталось.

Повариха опустила голову.

– Значит, правда... Выходит, ваши боги – злые боги. И нет им прощения, если они допустили такое.

Она вновь посмотрела прямо и чуть вверх.

– Ой, – подпрыгнула Нгава, – А Трент наладился с Гуго на Дальние озёра. Я святошам ничего об этом не сказала! А как вы нашли меня?

– А вот так и нашёл, – с непонятной интонацией объяснил Valle, а затем всё-таки сжалился, между разговором избавляя женщину от ножных оков и от тюремных вшей, – Только сейчас я и догадался, кто была та девица, что в потёмках тихонько прыгнула ко мне в постель сразу после моего пятнадцатилетия. И то с помощью уж очень чёрной магии...