Разбойничий тракт - Иванов-Милюхин Юрий Захарович - Страница 14

И это на первый взгляд отчуждение было правильным, порождающим дальновидные плоды, потому что как беременная женщина, прекраснее которой нет никого на свете, как садовый или полевой цветок, красота, ввиду абсолютной своей незащищенности, обязана защищать себя собственным проявлением – неприкосновенным.

Не успел император Российской империи занять свое место и провозгласить начало парада, как молодая жена бросилась на грудь возлюбленному, без которого не мыслила теперь жизни. Благо в грандиозном мероприятии тому участвовать было уже не нужно. Дав невесте излить чувства, он вывел коня за строй, окинул сотню не столь уж и удрученным взглядом и, молодецки гикнув, перекинул подружку на спину лошади, сам запрыгнув следом. Она обернулась и засмеялась, дерзко и счастливо, будто бы обрела наконец долгожданную свободу.

– В рубашке родился, Даргашка, – заворачивая конников вслед за отрядом кубанских казаков, крикнул сотник, являвшийся заодно и родственником героя дня. Он был доволен исходом дела, казавшегося безнадежным, несмотря на то что из-за проступка станичника не получил производства в чин войскового старшины. – Готовься, вечером устроим наказные проводы.

– У меня еще все впереди, – зло ощерился Дарганов. – Дядюка Федул, друг Гонтарь, отвалите за меня поклон царю-батюшке за справедливый вердикт да крикните ему здравицу.

– Не сомневайся, Даргашка, получит царь твой поклон, – донеслось из закачавшей черными спинами середины сотни. – И мусью с волосами из пакли тоже.

Дарган одной рукой прижал девушку к себе и наметом полетел по каменным мостовым древнего города к его центру, острову Ситэ. Позади остались дворцы с королевскими усадьбами, выстроенные на Елисейских Полях и обихоженные строптивой королевой Франции, итальянкой по происхождению, Екатериной Медичи. Здесь делали вечерние променады представители французской знати, а нынче на закате солнца по бульварам, может быть, прогуляется и сам русский император Александр Первый. Но эти мелочи не слишком тревожили ум потомственного терского казака Дарганова, род которого велся от с незапамятных времен поселившихся на левом берегу реки Терек старообрядцев, с тех веков, когда горцы жили не тейпами, но первобытными общинами. Впрочем, у них мало что изменилось до нынешнего дня, как и у живущих бок о бок с ними русских казаков, один из родов которых породнился с чеченским тейпом.

Казак галопом пронесся по самому центру моста Пон Неф, соединяющего левый берег Сены с островом Ситэ. Мысли его занимал богатый клад, спрятанный хозяином дома, в который казаки были определены на постой. Схрон находился в пределах усадьбы, о нем рассказал Гонтарь, когда они пришли на свидание с иноземкой, подпрыгивающей сейчас на холке скакуна. Нужно было до приезда станичников найти добро и присвоить его себе, чтобы отправляться на родину не с пустыми руками. Если бы свадьба происходила в родной станице Стодеревской, то за невесту спросили бы солидную флинту. А так он сам привезет денежки в придачу к иноземке, как выкуп с этой наглой империи, разбитой и поставленной на колени самыми смелыми на земле воинами – русскими.

Подлетев к двухэтажному дому, Дарган спрыгнул с коня и, сунув девушке поводья, показал на привязь перед воротами.

– Лонж… Лонж, – стараясь быть спокойным и улыбаться, сказал он и махнул рукой.

– Лонж… – поведя ладонью вперед, француженка, как всегда, задумалась, прищурила смешливые глаза и ответила, сообразив: – О, ви, месье, силь ву пле.

– Поняла? Ну, милая, подожди там, а я быстро.

Дарган покосился по сторонам, высматривая хозяина подворья. Тот возился с каким-то войлоком в мастерской, выходящей окнами на улицу. Юркнув за ворота, казак проскочил флигель, птицей кинулся к противоположному углу просторного двора, обнесенного деревянной загородкой. В это место тыкал пальцем Гонтарь, случайно проследивший за мусью.

Вдоль забора горбились кучи мусора, сопревший домашний скарб, поломанная мебель. Нужно было обладать волчьим чутьем, чтобы угадать, под какой из куч прячется клад. А в том, что он должен быть, Дарган не сомневался, потому что хозяин имел свое дело, получал от русской армии мзду за постой и держал шинок. Казак в который раз обследовал все эти завалы, и тут его внимание привлек ком засохшей глины. Здесь он был явно чужеродным. Дарган приподнял ветошь, нащупал рыхлое место, быстро разгреб землю. Но ямка оказалась глубокой, ногти засаднили болью. Схватив обломок доски, Дарган принялся углубляться, рыл до тех пор, пока не наткнулся на что-то жесткое. Он выкинул землю из канавы, нашарил складку материи, потянул за нее. Усилия ни к чему не привели, лишь пальцы заныли еще сильнее. Дарган опять заработал обломком дерева, окапывая мешковину вокруг. Когда он остановился, чтобы перевести дух, заметил, что успел нагрести позади себя приличную гору глины.

В этот момент со стороны ворот послышался стук копыт, потом скрип ржавых петель, по дорожке протопали подкованные сапоги. Кто-то ворвался во флигель и затих внутри, некоторое время оттуда доносилось только кряхтение и раздраженные восклицания какого-то мужчины. Дарган сунулся к загородке, поджав ноги под себя, спрятался между нею и грудой тряпья и подумал, что в таком положении его видно не будет, разве что забежавший во двор человек решит зачем-то пройти на самую его середину. Между тем мужчина продолжал с рычанием копаться в вещах казаков, сложенных в этой хатке. Даргану показалось, что, пока он старается откопать клад, кто-то из чужаков пытается обокрасть станичников. Он осторожно высунулся наружу, и тут же из двери флигеля вывалилась громадная фигура Черноуса и устремилась на улицу. В мощных лапах тот держал бурдюк чихиря, с оказией привезенный из родных мест. Наверное, после парада сотня решила отметить награды по своим обычаям.

– Дарган, где ты там? До ветру, что ли подался? Как бы мамзельку твою не украли, – гоготнув, оглянулся назад Черноус. – Мы бивак позади Нотр Дама разбили, на лугу. Подъезжай туда.

Сапоги застучали дальше, вскоре послышался дробный цокот копыт, видимо, Черноус сразу дал коню шпоры. Дарган снова наклонился над ямой и всадил деревяшку в вязкую глину. Когда клад был обкопан со всех сторон, казак взялся за ткань и потянул ее на себя со всей силы. Материя затрещала, но мешок с содержимым сдвинулся с мертвой точки. Дарган рванул его, выдернул из земли и переступил ногами назад, чтобы поставить добычу рядом. По спине казака ручьями бежал пот, соленые капли повисли на ресницах, не давая обозреть территорию двора. Дарган сорвал папаху, протер глаза и лоб и сразу уставился на выход. Ему показалось, что петли опять заскрипели, но вокруг по-прежнему было пусто, лишь из-за забора слышалось фырканье кабардинца, оставленного с иноземкой.

Казак присел на корточки, впился зубами в веревку и таскал ее из стороны в сторону, пока она не ослабла. Он раздергал горловину и сунул нос в мешок, разглядел там несколько сверточков из кожи, среди которых углами блестел ларец, окованный медью. Дарган вытащил его и попытался открыть крышку. Она не поддалась, сундучок был замкнут на замочек, ключ от которого, скорее всего, прятал где-то у себя хозяин постоялого двора, с приходом победителей решивший перезахоронить свои богатства в самом грязном углу подворья. Наверное, он не осознавал, что определили к нему не европейцев-путешественников с приглушенными умом чувствами, а живущих в согласии с природой сыновей степей и гор со звериной интуицией.

Крышка на ларце сидела крепко, Дарган вытащил кинжал, просунул острие в узкую прорезь и надавил на рукоятку. Крышка чуть приподнялась, давая возможность продвинуть лезвие внутрь. Он так и сделал и посильнее нажал на рукоятку кинжала. Ларец выскочил из рук казака и развалился на две части, по траве раскатились золотые монеты, кольца с камнями и без них, рассыпались жемчужные бусы с золотом и серебром. Один большой камень темно-синего цвета был оплетен сверкающей серебряной сеткой с крупными ячейками.

Подобное богатство Даргану представилось впервые, до этого он знался только с русскими или татарскими монетами. Станичные скурехи вплетали их в косы, нанизывали на жилку для монистов. За монеты казаки покупали лошадей, продукты и одежку в единственной станичной лавке, хозяином которой был армянин. Но столько золота с серебром там, на Тереке, не было ни у кого, даже у русских господ, приезжавших на Кавказ воевать горцев и соривших деньгами налево и направо.