Право учить. Работа над ошибками - Иванова Вероника Евгеньевна - Страница 46

— Значит, вы собираете истории о нежити?

Растерянно подтверждаю:

— Да, но больше — о чём расскажут.

— Я тоже могу кое-что вам рассказать. И даже показать.

— Стоящее?

Он усмехнулся:

— Почти бесценное. Если сопроводите меня к дому, накормлю вас ужином и... потешу познавательной беседой. А уж торговать услышанным будете сами.

— Но не забывая вас, верно?

— Как посчитаете нужным. Идёмте?

— Одну минуту.

Я затянул ремни на сумке, достал из-под лавки посох и встал, ощутимо опираясь на него. Незнакомец удивлённо приподнял брови:

— Вы больны? Что-то с ногами?

Кажется, увиденное несколько смешало карты моего собеседника... Но не поколебало, а потому пусть успокоится:

— Ничего опасного. Да и не в ногах дело: ещё в детстве моё здоровье было слишком слабым, а с течением лет... Только вино от времени становится всё крепче и крепче, но не люди.

— Да, не люди.

Он рассеянно кивнул, но предаваться воспоминаниям и размышлениям не стал, сразу предложив:

— Идёмте, пока совсем не стемнело. Тут недалеко, места тихие, но бережёного, как известно, берегут и боги, и демоны!

Во дворе трактира нас, как выяснилось, дожидался молодой человек лет двадцати семи — тридцати, угрюмый, русоволосый, коротко стриженный, одетый почти как наёмник, и именно что «почти»: ни кольчужной сетки, ни прочих защитных ухищрений на виду. А прятать... прятать доспехи было особо негде: куртка распахнута на груди, виднеется полотно рубашки, плотно прилегающей к телу и изрядно пропитавшейся потом.

Моё появление вызвало на лице с крупными резкими чертами недовольную гримасу, а глубоко посаженные глаза незнакомца, уделив мне лишь мгновение внимания, недобро сверкнули:

— Милорд?

— Сколько раз я просил не обращаться ко мне подобным образом на людях! — проворчал мой собеседник, но, судя по отсутствию в голосе настоящей злобы, либо уже был привычен к оговоркам прислужника, либо... Допустил меня в свой личный Периметр или на границу оного.

Парня заслуженный упрёк нисколечко не смутил:

— Нам пора отправляться.

— Знаю, знаю... — Тут незнакомец горестно всплеснул руками: — Ах, дырявая память! Вот что, Марек, иди вперёд с моим гостем, а мне нужно оставить трактирщику заказ. Я вас догоню, не сомневайтесь! Надеюсь, в моё отсутствие ничего не случится?

Вопрос был обращён исключительно к русоволосому. Тот не стал тратить на ответ слова, а презрительно сжал губы.

— Оставляю вас на попечение моего помощника. Он славный малый, но как и у любого совершенства, у него имеется крохотный изъян... Марек не любит людей.

Последняя фраза хоть и была лишена какого-либо чувства, именно в силу своей бесстрастности заставила меня вздрогнуть, что не прошло незамеченным, но, пожалуй, только сыграло мне на руку: пожилой и молодой многозначительно переглянулись. Празднуете победу? Рановато.

— Ну всё, всё, идите! — Меня и русоволосого почти выпихнули со двора.

Оказавшись на дороге, я вопросительно взглянул на провожатого. Парень ухмыльнулся и жестом предложил мне идти чуть впереди. Желает сохранить свободу действий? Хорошо, пойду первым. Но отвечу таким же настороженным и жёстким взглядом...

Сумка на правом плече, посох в левой руке, шаг небыстрый, но ритмичный, чуть неровный. До сумерек ещё есть время: через кружево листвы пробиваются солнечные лучи. Конечно, света от них не так много, как в поле, но весёлые пятнышки прыгают по кашице, сваренной недавно прошедшим дождём из дорожной пыли. Дышится легко и спокойно, плетёные шнурки на навершии посоха в такт шагам качаются из стороны в сторону, посверкивая нанизанными бусинами. Взад, вперёд. Взад, вперёд. Белый, красный. Белый, красный. Белый... Розовый.

Не сбавляя шага, сосредотачиваю внимание на медленно выцветающем шарике. Вот он становится всё светлее, светлее, светлее... А теперь у меня имеются две одинаковых с виду костяных бусины. Только одна из них отроду была белоснежной, а вторая стала таковой потому, что...

Рядом со мной успешно завершилось наложение заклинания.

Проходит пять вдохов и семь шагов: восьмой попросту не собирается случаться, потому что я вынужден остановиться. Остановка в пути всегда вызвана возникшими препятствиями, таковое оказалось и передо мной, не слишком близко, но и не настолько далеко, чтобы не принимать его в расчёт: из-за придорожных кустов к середине дороги выдвинулся мертвяк.

Именно выдвинулся, потому что назвать ходьбой странное скособоченное движение скелета, собранного на железные скобы и оси, не решился бы даже слепец, услышавший неравномерный стук костей, перемежающийся поскрипыванием, треском и чмоканьем. Чмокала, разумеется, дорожная грязь под ногами дочиста обглоданного трупа. А может быть, и не обглоданного, а нарочно очищенного некромантом, дабы остатки гниющей плоти не мешали творению волшбы. В любом случае клетка из рёберных костей, водружённая на две негнущиеся костяные же ноги, встала прямиком в том месте, куда я намеревался попасть через десяток шагов.

Головы у пришельца не имелось, равно как и половины левой руки: очевидно, передо мной была жертва кровавой битвы или подтопившего кладбище паводка. Кстати говоря, отсутствие черепа не усиливало страхолюдность скелета, а напротив, придавало ему сходство с мебелью. Но по расчётам труповода поднятый мертвяк, конечно же, должен был внушать непреодолимый ужас всем смертным.

— Страшно?

Вопрос прозвучал наполовину скучающе, наполовину удовлетворённо: так человек, выполняя одно и то же действие не в первый раз, заранее знает, какое впечатление оно произведёт, но не может отказать себе в удовольствии покуражиться над неосведомлёнными зрителями.

Страшно? Мне? С какой стати? Гораздо омерзительнее выглядело бы именно поднятие мертвеца, а не готовый результат. Сейчас, в россыпи пятнышек света я видел чистенький, можно сказать, ухоженный костяк, тщательно собранный и любовно, хоть и немного небрежно зачарованный. Я видел вещь, к созданию которой был приложен труд, а вещь сама по себе мало способна напугать... Оружие, кстати говоря, тоже не сразу заявляет о своей смертоносности, и ножа мы начинаем опасаться, лишь когда впервые порежем палец, а до того скорее будем восхищаться умением кузнеца и любоваться бликами на полированной стали.

Медленно поворачиваю голову налево и краем глаза ловлю взгляд своего провожатого. Ликования на лице русоволосого не заметно, снисхождения — тоже, словно парень выполняет хоть и приевшуюся, но всё ещё доставляющую удовольствие работу. Жаль, не могу определить, где спрятана магическая цацка, позволяющая управлять мертвяком... Впрочем, зачем гадать? Попрошу прямо:

— Отзови свою куклу.

— Испугался?

Какая разница? Мою просьбу оставили без внимания? Хорошо, соглашусь с таким развитием событий. Но больше просить не стану.

Снова смотрю прямо перед собой, прикидывая, на каком расстоянии сзади и слева от меня находится противник. Четыре шага, да? Парень умеет считать: посох в моих руках не достанет дальше трёх. Но помимо счёта нужно ещё уметь читать и писать, чтобы прослыть учёным человеком, верно?

Перехватываю поднятый посох обеими руками: левая сверху, правая снизу. Скелет начинает движение в мою сторону, стало быть, труповод желает обезопасить себя вдвойне. Глупый... Да, палка коротка, но зато у меня имеется её продолжение, и весьма увесистое: сумка, которая сползает с плеча — по руке, на посох — и отправляется в полёт по длинной дуге, когда я поворачиваюсь к своему ближнему противнику.

Никогда не умел косить траву, но думаю, увидев, как падает подрубленный под колени русоволосый, любой косарь взял бы меня в ученики. Кожаное «лезвие» составленного из подручных средств оружия летит дальше, рукоять же возвращается обратно ударом наотмашь по резко очерченной скуле, отбрасывающим попытавшегося подняться парня спиной в глиняную лужицу. А на следующем вдохе конец посоха упирается в низ живота поверженного врага. Ну, почти в низ. Упирается довольно сильно, так, чтобы мысль о сопротивлении благополучно покинула русую голову ещё до претворения в жизнь.