Энергия подвластна нам - Иванов Валентин Дмитриевич - Страница 36

– Я тут впопыхах чуть-чуть душой покривил… Но уж теперь-то мы оседлаем упрямца!

Невинная «жертва» интриги Станишевского, Алексей Фёдорович с удовольствием вдыхал воздух с незнакомым ему запахом начинающейся степной осени.

– Я многое и многое понял, многое узнал, слушая рассказ Станишевского, о вас и о вашей больнице. Мы все вам так благодарны, Лидия Николаевна! Отец был очень взволнован, хотя полностью и не знал, что грозило Николаю. Ведь вы чудесно спасли нашего Колю. Жалею, что этот бродяга успел исчезнуть!

Искреннее чувство, звучавшее в голосе Алексея Фёдоровича, и его пожатие руки главного врача, державшей вожжи, тронули Лидию Николаевну и она едва не выдала тайну интриги.

Тем временем Толя со своей спутницей шёл не спеша и успел узнать от разговорчивой медицинской сестры многие подробности болезни Николая Сергеевича:

– Он уж и не дышал почти, когда его вынимали из самолёта. А температура у него была… – сестра назвала очень низкую цифру. В разговоре было также названо и озеро – место последней охоты Николая.

Дома медицинского персонала образовали небольшой посёлок вблизи больничных корпусов. Толя со скромным видом, но уверенно вошёл в дом главного врача и принял приглашение позавтракать. За столом он внимательно, не вмешиваясь, слушал рассказ о болезни Николая Сергеевича. Чутьё и смётка подсказывали ему линию поведения, и он сумел ни разу не вызвать со вчерашнего вечера у Алексея Фёдоровича тех ощущений досады, которые возбуждал у него при первом знакомстве. Для окружающих же он был человеком, прибывшим с Алексеем Фёдоровичем, что значило многое.

После завтрака Лидия Николаевна пригласила гостей осмотреть больницу:

– Скажите откровенно, Алексей Фёдорович, и вы, Анатолий Николаевич, вы никогда не видали наших сельских больниц?

В предложении главного врача Алексей услышал ноту знакомой горячей любви человека к своему делу. Да и вообще можно ли было отказать Лидии Николаевне?

У входа в терапевтический корпус они встретили помощницу главного врача. Алексей Фёдорович сразу узнал её:

– Здравствуйте, Вера Георгиевна!

Прав был Павел Владиславович. Очень хороша собой была его ученица в белоснежном халате, с золотистыми пышными волосами под маленькой белой шапочкой.

– Вы знакомы? Верочка мне не говорила! – воскликнула удивлённая Лидия Николаевна. Вера Георгиевна чуть смутилась, протянула руку гостю и ответила:

– Я видела Алексея Фёдоровича в Москве, в его лаборатории. Но я никак не думала, что он меня помнит… Вы были так заняты!

– Я вас сразу узнал! – ответил Алексей Фёдорович и не покривил душой. Он собирался ещё что-то сказать, но решительная Лидия Николаевна изменила тему раз говора:

– А когда мы будем иметь аппаратуру для лечения злокачественных опухолей?

Алексей Фёдорович назвал возможный срок начала массового производства сложной аппаратуры. После беседы со Станишевским и разговора по телефону с отцом (Фёдор Александрович просил сына воспользоваться случаем и немного отдохнуть) Алексей Фёдорович, ощущая дыхание мощной природы и под влиянием резкой перемены обстановки, начинал чувствовать себя (пусть к нему и мало подходит это сравнение), как школьник, вырвавшийся на свободу.

Он сказал несколько любезных слов Вере Георгиевне и на пороге хирургического отделения сообразил: «Да ведь она похожа на Тату!» К жене своего двоюродного брата Алексей питал чувство искренней дружбы. Действительное или кажущееся сходство настолько ему помогло, что он и с Верой Георгиевной чувствовал себя легко и просто, что ему далеко не всегда давалось в общении с женщинами.

Когда главный врач, показывая гостям тракториста, поправлявшегося после сложного перелома таза, с гордостью говорила «Нам доступны все случаи, требующие хирургического вмешательства!», то увлёкшийся гость выразил уверенность:

– Конечно, и Вера Георгиевна принимала деятельное участие в этой операции?

Врачи отнесли ошибку за счёт рассеянности учёных, но Алексей Фёдорович сам сказал:

– Прошу извинить, мне-то непростительно путать специальности врачей!..

После этого гость ушёл в себя, стал задумчив. Однако, вслушиваясь в голос Веры Георгиевны и с удовольствием отмечая его приятный тембр, он – вскоре опять оживился.

После подробного осмотра больницы, где было, действительно, много интересного, Лидия Николаевна, удовлетворённая вниманием гостей, вдруг вспомнила:

– Но что же я делаю? Уже поздно, а ведь вы торопитесь в Лебяжье!

Алексей Фёдорович, взглянув на часы, успокоил главного врача:

– Если мы не надоели хозяевам, я бы охотно отложил Лебяжье до завтра. Всё равно, наш стрелок сейчас уже забрался в свои камыши и появится завтра к полудню…

Лебяжье было отложено на утро, а сегодня… Сегодня было вполне естественно для Алексея Фёдоровича погрузиться вместе с Верой Георгиевной в рассмотрение истории болезни Николая.

Толя с честью выдержал томительную длинную скуку знакомства с больницей, а потом пошёл побродить по районному центру. Нужно было всё обдумать и запечатлеть в памяти.

Подумать было над чем! В Москве Щербиненко приказал ему обратить особое внимание на случаи внезапных болезней или смертей в точно указанном районе. А озеро, на котором подобрали этого самого Николая? Это не то ли самое, что было отмечено птичкой на полученной вместе с заданием карте? Вот оно что! Чорт возьми! Вот так случай! Неужели же он попал в самую точку? Чем же они там занимаются, на этом озере? До чего же удачной получилась эта встреча на самолёте!..

И прогулка по Чистоозерскому служила для Заклинкина средством закрепить в сознании местных жителей свою фигуру в связи с Алексеем Фёдоровичем.

История болезни Николая Сергеевича, составленная в больнице, по своему объёму во много раз превосходила обязательные черты страницы стандартного бланка. И подробность изложения была достойна необычайного, по выражению Павла Владиславовича Станишевского, случая.

Вера Георгиевна говорила сначала тихим, неуверенным голосом, потом увлеклась. Её нежное контральто вкладывало глубокий смысл в последовательный перечень наблюдений над течением болезни и изменениями в состоянии больного человека. И всё время ставились вопросы, высказывались и обсуждались предположения. Приводились сопоставления со случаями внезапной анемии, известными ранее, и звучало настойчивое желание получить ответ. Но ответа не было.

И именно это и было замечательно! Молодой врач не хотел считать свой труд завершённым. Мысль врача работала в более широком плане, чем данный частный случай…

Алексей Фёдорович вначале слушал только внимательно, но потом изложение увлекло его так, же, как оно увлекало молодого врача. В высказываемых Верой Георгиевной мыслях, – пусть совсем другими словами, – учёному слышалось нечто напоминающее мысли и предположения начинателей новой темы в Институте Энергии.

Алексей Фёдорович вдруг прервал Веру Георгиевну:

– Вы, может быть, правы. Очень может быть, что ваши взгляды найдут своё подтверждение… Конечно, человек – также и энергетическая установка! Живой организм способен к передаче энергии и к приёму энергии. Это – генератор, и чуткий генератор… А вы знаете…

И Алексей Фёдорович начал рассказывать о наблюдениях и предположениях, вызвавших постановку так называемой «новой темы» в Институте.

Не так уж общителен учёный. Почему же сейчас он заговорил с полной откровенностью с человеком, которого узнал, в сущности, только что? Алексей Фёдорович не думал об этом. Его увлекала неожиданная возможность прекрасной, неограниченной искренности, в которой не так уж важна последовательность слов.

Лидия Николаевна, войдя в комнату, помешала Алексею. Он сбился, вспомнил, что перебил Веру Георгиевну, попросил извинить его. Лидия Николаевна посидела молча, прислушиваясь к их беседе, – теперь чтение истории болезни превратилось в замечания об отдельных частностях, – и вышла.