Русь изначальная. Том 1 - Иванов Валентин Дмитриевич - Страница 72

В дворцах и на дорогах Палатия было особенно многолюдно. К двум тысячам слуг, прислужников, прислужниц добавились сопровождающие патрикиев, сенаторов, логофетов, служащих префектуры, судей. Сановники и чиновники спасались вблизи базилевса, одни из страха перед охлосом, другие – чтобы не быть впоследствии обвиненными в соучастии. Каппадокиец с руганью разбрасывал мешающих. Выхватив у кого-то трость, бывший префект не скупился на удары. Влетев в пустой тупик, Носорог забарабанил в дверь, едва различимую в полутьме. Дверь открылась, Иоанн склонился в шутовском почтении:

– Прошу осчастливить меня, несветлейшие!

Втолкнув гостей, Каппадокиец помчался вниз по ступенькам с криком:

– Скорей, скорей!

Узкая зала была устлана коврами, яркими, как цветущий луг. Двое слуг ждали хозяина.

– Обед! – приказал Иоанн. – И завтрак! И ужин! Все сразу, я голоден.

Раздались такие пронзительные свистки, что у Трибониана зазвенело в ушах. Ловкие руки стаскивали со светлейших далматики, набрасывая плащи из нежного меха – было прохладно. К столу треугольной формы были приставлены упругие мягкие ложа. Массажисты, успев разуть хозяина и гостей, разминали и разглаживали мускулы ног, почесывали пятки, создавая приятное ощущение отдыха.

– Лукулл обедает у Лукулла! – подмигнул Трибониану Каппадокиец. – Ты думаешь, ты один воруешь из старых книг? Я всюду совал нос. Твой Лукулл был дурак, он давился от тщеславия. Я жру для себя, я всегда хочу есть. У меня голод сидит в костях, в костях! Понимаете, несветлейшие? Мой отец голодал, мой дед голодал. Будь они прокляты все, от самого Адама они сохли от голода и умирали от зависти к сытым. Уж я-то знаю, как смотреть в рот тому, кто ест. Забудешься, слюна сама течет, и грудь мокрая, будто палач выставил тебя к столбу и тебя успела оплевать сотня зевак. Вам не понять, вы из сытых.

Венки из красных роз, которые круглый год цвели в палатийских теплицах, опустились на головы сотрапезников. Руки, будто не принадлежавшие телам, нагружали стол блюдами. Раздражающе пахнуло жареным мясом, дичью, острыми приправами из чеснока, перца, гвоздики, муската, ванили. От чаш с соблазнительными бликами жира поднимался легкий пар, чистый запах лимонов и апельсинов перебивался другими, сложными, манящими. Поварское искусство обязано вызвать жажду и жадность.

Сделавшись неподдельно серьезными, Иоанн приподнялся на левой руке и ловко плеснул вином из кубка на каменный выступ в стене, формой похожий на храмовый налой.

– Божественному и Единственному – вечность в жизни и слава!

Над подобием налоя висела икона. Святой Георгий с лицом Юстиниана пронзал копьем многоглавого змея.

– Ты делаешь возлияние по-эллински? – удивился Евдемоний. Зная, что такое для хозяев уши их слуг, бывший префект говорил шепотом.

Каппадокиец мотнул головой снизу вверх, будто хотел ударить носом, как рогом.

– Говори громко, тебя никто не услышит, кроме нас двоих. А-а! – Каппадокиец расхохотался. – Так твои ищейки остановились на моем пороге? Ты не знаешь, что мне за столом служат либо глухие, либо глухонемые? Ученые обезьяны… Что касается Единственного, я Его люблю. Для меня Он – все. Я прицепился к Нему ничтожным. Он сотворил меня, как бог. Я все знаю, я умнее дьявола. Я умнее тебя, Трибониан, в пять раз, тебя, Евдемоний, тоже в пять. Вы, в своем роде, стоите один другого. А Он умнее меня в сто раз. Мы все тупицы. Врешь, я тупица лишь перед Ним, – поправился Каппадокиец. – Возлияние! Да, для Него я сделаю все, чего не сделает и… – Иоанн хотел назвать Феодору, но вовремя остановился. – Словом, я часто желал превратиться в Елену Прекрасную либо в царицу Савскую… Впрочем, пейте, ешьте!

– О светлейший, о пятиумный! – воскликнул Трибониан. Лицо бывшего квестора осенила улыбка, ироническая и растроганная. – О мудрейший из мудрых, который хотел бы уметь изменять свой облик и пол! Успеха тебе! Некто в подобной попытке, как говорят, превратился в осла. Но ты слишком хитер, чтобы с тобой приключилось такое. Поговорим лучше о любви к Божественному. Подумай. Не во искушение судьбы будь сказано – подданные привыкли к насильственной смене автократоров. Но знаешь ли ты, что постоянно повторяемое действие, что привычки народов, делаясь обычаем , переходят в закон ? И – против существующего не спорят – деяние, отвечающее привычкам народов, представляется им правом, основанным на добродетели. Поясню примером. Не потому ли столь легко утвердился на престоле… ну, скажем, базилевс Омега и но потому ли столь же легко его сверг базилевс Пси?

Забыв о пьянящей роскоши стола, Иоанн и Евдемоний как бы повисли на устах ритора. Он говорил опаснейшие слова. Но в мозгу Иоанна легист будил отклики, как если бы сам Иоанн размышлял о подобном. Действительно, престол империи не прочен. Пусть впоследствии тайные пружины переворотов обнажались и происшедшее казалось простым, доступным. Но отчего же было столь доступно ронять базилевсов? Кажется, что Трибониан сумел положить руку на тайное тайных. И – хорошо выбрал час!

Наслаждаясь властью своей мысли, легист сделал паузу. А, даже Носорог, со всей его дерзостью, молчит и ждет! Можно продолжать.

– Итак, привычка – обычай – закон – вот святая троица, единая в ипостасях, подобно отцу, сыну, духу святому. Однако упорством воздействия можно пересоздать и создать привычки народов. Кому, как не нам, известны пустота и бесплодие народов, если не поливать их водой указов, не обогащать удобрением дел, не месить мечом власти . Пусть действие постоянно повторяется и то, что было насилием , делается правом .

Следуя приемам адвокатов, традиционным со времен трибуналов италийского Рима, Трибониан произносил отдельные слова, как бы читая заглавные буквы, что придавало им особую весомость.

– Да, да, повторяю, насилие преображается в благодетельное право . Чудовищное и отвратительное для отцов можно сделать божественным для детей. Не так ли случилось с религией? Наша святая вера нашим дедам представлялась мерзким заблуждением рабов и тупоумных женщин, нашего спасителя они кощунственно изображали с ослиной головой. Потомки же гонителей припали к ногам распятого. Крест, орудие позорной казни, которой по закону не мог подвергнуться римский гражданин даже за любое преступление, этот крест вознесся на лабарум войска империи и на диадему императоров. Божественность базилевса, исполнителя воли Христовой и только перед Христом ответственного, утверждает божественное право правления и передачи престола по наследству или по воле базилевса, по завещанию, подобно имуществу. Настойчиво утверждая в законах божественность власти, я создаю непоколебимость престола. Отныне и в веках все будут искать просвещения в законах Юстиниана, чтобы через собственность и единоличную власть обеспечить благополучие людей в земной жизни и рай для их душ!

Трибониан сделал красивый жест адвоката, будто давая свернуться свитку, на котором была написана речь.

Умно… Каппадокиец понял, что по ошибке он видел в легисте только красноречивого писца, хитрейшего торговца законами. Нет, и в подкупности, завидно обогащавшей квестора, была последовательность. Он созидал разрушая. Конечно же, неожиданная опала была только игрой Божественного, настоящие слуги редки, Единственный не откажется ни от своего Носорога, ни от Трибониана.

Сложив руки горстями, как бы прося благословения, Иоанн потянулся к легисту:

– Каюсь! Моя вина. В знак раскаяния беру обратно свои слова. Не в пять раз я умнее тебя, ученейший светлейший, но едва лишь равен. Поистине, ты мог бы чаровать тигров. Сегодня ты совершил невозможное: я забыл мой голод. Но – к делу! К делу, к делу!

4

Иоанн Каппадокиец бросал в рот обжаренных в сухарях перепелок, нашпигованных салом, чтобы сделать еще сочнее этих жирных птичек, жевал, сосал и выплевывал, дабы преждевременно не нагрузить желудок. Так же поступал он и с фазанами, с куропатками, зажаренными на вертелах, запеченными в противнях, набитыми ядрами лесных орехов и фисташек. Желтыми крепкими зубами Носорог впивался в свиной окорок, запеченный в тесте, хватал горстью катышки, завернутые в маринованные листья мяты и составленные из смеси мяса теленка, ягненка, молочных жеребят, наслаждался копчеными колбасками, тонкими, как дождевые черви.