Вход в плен бесплатный, или Расстрелять в ноябре - Иванов Николай Федорович - Страница 15

Махмуд тянется к пачке сигарет, закуривает. Неловко оправдывается:

– Я не курить. Зуб болит.

Остается лежать у огарка свечи, зажженной для вызовов. Протачивает на ее мягкой белой спинке бороздку, спуская вниз озерко расплавленного воска. Свеча в таком случае сгорает значительно быстрее, но что свеча, когда на тебя навесили ценник. Миллиард… А почему не назвали мне цифру? Или я иду у них на обмен?

– Долбаный петух, – смотрит вверх Махмуд. – Кто будет сушняк?

Протягивает остатки чая. Отпиваем по глотку. Молча укладываемся спать.

– Николай, тебя твои не бросят? Искать будут? – неожиданно спрашивает Борис. Хочет хотя бы с этой стороны получить какую-то надежду…

– Даже не сомневаюсь.

– Ты так уверен? Государству всегда было наплевать на своих людей.

Резкая оценка удивляет, но сегодня не до споров.

Насчет государства не знаю, но ее спецслужба, налоговая полиция, не бросит. Сейчас перебираю в памяти людей, с которыми служил, руководство – нет, наши станут биться до последнего.

– Тогда тебе повезло. А меня в последний раз чаще всего окружали подлецы. Которые мечтали нагреть руки на моей должности и моей мягкости… Извини, можно мы с Махмудом поговорим по-балкарски?

– Конечно.

Они зашептались, а мне совестно. Если разговор со Старшим лично мне дал хоть какую-то надежду, то у ребят он ее отобрал. Я уверен в тех, с кем служил, они разочарованы, потому что не могут припомнить никого, кроме родственников, кто попытается хлопотать за них.

Поэтому топчу, скрываю свое возбуждение – его ни в коем случае не должны чувствовать ни Борис, ни Махмуд. Иначе… В камере или должны сидеть одни смертники, или надежда должна быть у всех.

10

Свечи сгорели, керосин в лампе кончился. Вместо Хозяина бьет себе голову о притолоку Младший Брат: «Бери-давай». Махмуд помог Борису докурить сигареты, теперь вместе жгут спички, выковыривая из земляных ступенек старые окурки и выбирая из них самые большие.

Я который день баюкаю правое ухо. Заныло, засвербило неожиданно, хочется поковыряться в нем только что найденным гвоздем. Ухо – не зуб, его даже если и оторвешь, болеть все равно не перестанет. На зуб вспомнилась и присказка, продаю ее Махмуду: «Зуб, зуб, не болей, дам тебе пять рублей». А вот чем успокоить свою боль? Сделал ладонь лодочкой, уложил в нее ухо – поплыл то ли в полусне, полубреду.

– Эй, подъем, уборка, – напоминает Борис.

То ли раньше не замечали, то ли уже за наше пребывание по углам нависла паутина. Так что повод объявить генеральную уборку – без дураков, жены от такой нашей добровольности пришли бы или в недоумение, или в восторг. Чистим углы, осторожно стряхиваем себе же под ноги пыль из одеял. Собрали все окурки, спички, щепочки, выкопали ложкой в углу кюветик, засыпали мусор, утрамбовали. На целых полтора часа растянули минутное дело. Дома бы наверняка сказал, что угробил время. Но ныне мы со свободою живем в разных измерениях.

Счет пленным дням ведем утром и вечером, да и в промежутках раз по пять друг у друга переспросим.

И вот на двадцать первые сутки пребывания в сплошной темноте вместо ужина принесли новость:

– Собирайте постели. На новое место?

Хозяин принял наши пожитки, вернул одно одеяло.

– Сидите, ждите.

Гадать о будущем бесполезно, выбор что в плюс, что в минус. Можно предположить, что в наших делах что-то продвинулось и нас хотят перебросить поближе к месту обмена. Но можно думать и иначе: с переговорами ничего не получается, находиться в селе становится опасно, и нас перебрасывают обратно в лес, в «волчок».

Кажется, предположили подобное все одновременно, потому что зашевелились, пытаясь найти себе занятие. Но нет занятий в плену, кроме как сидеть и ждать. Сидим почти месяц. Чего ждать? Самому себе и в пустоту столько вопросов уже задано, что ответ, хотя бы односложный, можно выдолбить зубилом на камне. Но то ли зубило потерялось, то ли камень попался слишком крепкий. Нет ответа.

А повезли снова в лес. По плохой дороге узнаем, по царапающим веткам да комарам, залетевшим в кабину. Кто-то из нас попытался отогнать их от лица, но жестко клацнул затвор:

– Руки. Не шевелиться!

Но заедают ведь!

Это еще не заедали. И даже когда машина остановилась и комары уже не на ходу впрыгавали в «уазик», а приходили отведать свежатинки целыми кланами, мы их вспомнили как укол перед операцией – всю жизнь бы так жить.

– Вылезаем… Идем. Смелее. Нагнись, нащупай руками лаз.

Венец выложен из бревен, вниз ведет и деревянная лестница. Наверное, никогда не привыкну спокойно лазить в незнакомые ямы с завязанными глазами. Так и кажется, что в них что-то копошится и шевелится.

Яма неглубока, выпрямиться нельзя. Отползаю в сторонку, освобождая место ребятам. Вскоре все трое сидим на корточках, ждем, когда разрешат снять повязки:

– Можно смотреть.

Видим! В квадратном отверстии сквозь ветки нависшего над головами дерева – видим ночное небо. Впервые за месяц.

В люк вталкивают наши пожитки. Подсветили фонариком. Яма – два на два. Пол сырой, словно только недавно сошла вода. Сверху – дубовый накат.

Все это отмечаем краем глаза. В первую очередь – постелиться, пока есть свет.

– Короче, огня не зажигать, не шуметь.

Боксер! Снова с нами. Теперь хотя и начнутся расстрелы через каждые пять минут, но между ними слово-другое дополнительные проскочат.

– Полковник, знаешь, что такое огнемет?

– Знаю.

– Короче, к люку не приближаться. Кто высунется, шарахаем прямо внутрь. Слышите, шакалы воют?

– Да, – первым распознает вой Борис.

– Это хорошо, значит, непуганы, значит, давно не стреляли в этих краях. Утром поговорим.

На люк укладывается деревянная решетка, над ней долго, с сопением, колдуют.

– Короче, решетка на растяжках из гранат. Тронете – взлетите к Аллаху в гости.

– Глубинные, глубинные фанаты ставь, чтобы в клочья всех разнесло, – подает совет незнакомый парень.

Сдержанно улыбаюсь: есть глубинные бомбы, но гранат таких еще не придумали. Или профан, или нагнетает страсти. Но в любом варианте растяжка – дело тонкое. Тот же шакал или кабан пробежит, заденет – и доказывай на небесах, что ты не верблюд и даже не контрразведчик. Там второй экземпляр «Грозы…» вряд ли найдется.

– Держите сигареты. Жратву утром посмотрим. Короче, спокойной ночи.

Нет, чеченцы народ все же удивительный. И в яму на растяжки посадят, и спокойной ночи пожелают – и все один человек в течение одной минуты.

Потоптались какое-то время вокруг логова, ушли. На ощупь поправляем постели, разбираемся в одеялах. И вот тут-то поняли, что нас опустили не просто вниз. Нас окунули в кишащую комарами прорубь. Миллионы, мириады зудящего шерья, толкаясь и спотыкаясь, пошли на запах, зазывая все новых и новых знакомых на нежданный пир.

– Сколько же вас, – Махмуд первым сдергавает с шеи повязку и начинает ее крутить, отгоняя стервецов.

Юркнули под одеяло, попытались, как в «волчке», замереть в коконах. Но духота не давала дышать, а в малейшую щелочку тут же с победным зудом устремлялась хвостатая комариная комета. Какое в Чечне, оказывается, враждебное небо: в выси – гудящее от самолетов, ниже – вибрирующее от «вертушек», а над самой макушкой – зудящее от комарья. И ни от кого ждать добра не приходится.

Уснуть невозможно. Встаем с Махмудом. крутим повязками, как на испытательном турбореактивном полигоне, хлестая по щекам, давая под зад, выметывая нежданных посетителей. Передышка – ровно на секунду. И снова все вокруг зудит, кусает, сосет. И не знаешь, то ли старых бить, то ли от новых отбиваться. Борис молодец: поерзал-поерзал, но затих. С одной стороны, мы гоняем вентиляторами воздух, а утром еще выяснилось, что он сунул нос в какую-то нору в углу, откуда поступал более-менее прохладный воздух. Про то, что из нее может высунуться какая-нибудь тварь, подумалось вяло: авось и не высунется.