Знак Лукавого - Иванов Борис Федорович - Страница 27

Метрах в двадцати от шатра Ольгред остановил «лендровер». Бэтээр проехал подальше и притулился в сотне-другой метров от нас. Мне было не совсем понятно, почему, наговорив мне кучу слов о мерах безопасности, которыми была обставлена моя доставка по месту назначения, мои спутники решили вдруг завернуть к этому попутному шатру. Наверное, таков был здешний обычай. Ольгред снял наплечную кобуру, оставил оружие на сиденье и выпрыгнул из кабины. Его примеру последовал Дуппельмейер. Свой акаэм и «Стрелу» он оставил в машине. Слегка повозившись в багаже, оба зашагали к шатру. Что до Тагары, то он не стал ни дожидаться приглашения, ни спрашивать какого-либо разрешения. Он ужом выскользнул из кабины и поспешил вслед за комсоставом. Я, прикинув, что в оставленном на солнцепеке вездеходе сварюсь заживо, тоже выбрался из кабины и двинулся следом за остальными. В конце концов машина находилась под присмотром экипажа бэтээра. Да и кому было покушаться на наше оружие и барахло посреди пустыни? Я догнал всю троицу на середине пути.

Когда мы подошли к шатру почти вплотную, стало заметно, что его черная ткань расшита серебром. Этак скромненько и со вкусом. Должно быть, странные фигуры, в которые складывалось это шитье, означали что-то. Но, разумеется, только не для меня.

Пока Ольгред и Дуппельмейер топтались у входа в шатер и, по всей видимости, довольно косноязычно вели переговоры с кем-то скрытым за его пологом, Тагара моментально вклинился между ними и пологом и оживленно загомонил что-то на каком-то из местных наречий. Его демарш имел успех. Прежде чем Ольгред успел ухватить нахального шкета за ухо и оттащить в сторону, из-за полога вынырнула сухая коричневая рука и легла на плечо мальчишки. Другая, такая же сухая и темная, отвела полог в сторону и сделала всей компании, сгрудившейся перед шатром, приглашающий жест. Я отнес его и на свой счет и следом за тройкой, возглавляемой Тагарой, вошел в шатер.

* * *

Внутри этой удушливо-черной огромной палатки было, как ни странно, прохладно. Даже свежо, сказал бы я. Возможно, этому ощущению способствовал странный аромат благовоний, курившихся по углам шатра на высоких металлических «подсвечниках. Я не знал раньше, что существуют благовония с запахом приближающегося дождя.

Обитателей этого отрезанного от зноя плато, освещенного фигурными, матового цветного стекла фонариками шатра, было трое. Хозяином тут явно был встретивший нас у входа тип. Высокий, худой и словно бы иссушенный здешним солнцем. И был он довольно стар. И лицом, и одеждой напоминал араба. Только бурнус его был не бел, а черен и расшит серебром — теми же знаками, что и шатер. В моем сознании к нему тут же прилепилась почерпнутая из сказки об Аладдине и его волшебной лампе кличка «магрибинец». Двое других определенно были у него в услужении. Один — коренастый малый в потертой полевой униформе. Он молча сидел в углу и особого интереса к происходящему не проявлял. Второй — ровесник Тагары, полуголый мальчишка, занятый приготовлением чего-то съестного. Откуда в шатре бралось электричество, питавшее красивые фонарики и вполне заурядную электроплитку, на которой кухарил парнишка, я не знаю до сих пор.

Представлять нам этих двоих хозяин шатра не стал. Сам же успел назвать себя еще до того, как я вошел в его сумеречное обиталище. Так что я не сразу понял, что его зовут легко произносимым и коротким, как икота, именем Ист. По всей видимости, наш визит не смутил его. Как я и предположил с самого начала, такое знакомство было обязательным обрядом для всех встречающихся на плато.

Тагара тем временем трещал, как пулемет, переводя и объясняя сказанное и нами, и хозяином. Хотя произнести обе стороны успели немного. Да, Ист был из касты Сумеречного народа — бродячих знатоков магии пустыни. Их многие и почитали за магов. Да, Ист подтвердил, что мы выбрали плохое время для того, чтобы пересекать плато. Он сказал — в предгорьях уже видели тварей. И уже поговаривают о том, что есть первые их жертвы…

Нам было предложено присесть к низкому расписному столику и угоститься травяным настоем. Не более того. Как выяснилось, угощали тут в основном не хозяева гостей, а гости — хозяев. Теперь я понял, зачем мои спутники потревожили наш багаж перед тем, как отправляться в гости. На стол было выставлено несколько банок консервов (все, похоже, отечественного производства из армейского энзэ). Выставлены были также буханки черного хлеба и пара бутылок спиртного. Ист осмотрел дары, со знанием дела поцокал языком и, не оборачиваясь, щелкнул в воздухе пальцами. Парнишка, кухаривший где-то за нашими спинами, тотчас вынырнул из небытия и молниеносно убрал со стола основную массу гостинцев. Для торжественной трапезы была оставлена лишь банка шпротного паштета, хлеб и, слава богу, «Московская особая». Обслуга к столу не приглашалась.

Хозяин, впрочем, оказался не жаден до еды. Да и спиртное более смаковал, чем употреблял. Выкушав крошечную пиалку национального русского угощения, он поставил ее на стол и заговорил более ласковым, доверительным тоном. Тагара тут же пустился переводить и комментировать. Я не мог отделаться от ощущения, что на каждое сказанное нами или хозяином слово приходится не меньше дюжины слов перевода шустрого мальчишки.

Довольно долго Ист живописал трудности предстоящего нам пути и те опасности, которые нас ожидали. Произносил он свой монолог так, как делают это профессиональные экскурсоводы, которым в глубине души порядком осточертела их работа. То есть с деланными драматическими интонациями и заранее запланированными многозначительными паузами и «ударными» восклицаниями, равномерно распределенными по тексту. Я почти сразу, не успев еще вникнуть в смысл высказываемых хозяином шатра сентенций, стал догадываться, к чему клонит иссушенный пустынным солнцем «магрибинец».

И точно: вслед за этим, видно, наизусть заученным монологом последовало предложение помочь господам путникам в преодолении пространства плато. Особый упор был сделан на то, что в эти дни твари вышли, что называется, на тропу войны и только опытный человек, владеющий знаниями и навыками Сумеречного народа, может реально помочь путникам при встрече с этой опасностью.

После короткой паузы и обмена лаконичными и непонятными мне репликами между моими спутниками речь зашла о цене предлагаемой услуги. Насколько я мог понять, хозяин считал эту цену ну просто символической, но для нашего «комсостава» она представлялась просто неподъемной. Однако сойтись на чем-то определенном высокие договаривающиеся стороны таки сумели. Как я догадался, часть цены за оказываемые услуги Ист получал тут же, немедленно, а часть — по записке Ольгреда на имя какого-то известного и ему, и хозяину лица. Записку Ольгред накатал тут же на вырванном из блокнота листке. Ист долго и внимательно этот листок изучал. Даже посмотрел на просвет, словно он был купюрой государственного банка, и, стараясь не помять, упрятал его в сложного устройства сумку, вовремя поданную ему коренастым слугой в камуфляже. Должно быть, расписка пришельца из нашего мира имела здесь какой-то вес.

Затем на столе была разложена нарисованная на тонкой, цвета закопченного апельсина коже карта. Хозяин шатра и мой «комсостав» склонились над ней. Необходимый для их взаимопонимания Тагара втиснулся между ними, и последовало детальное обсуждение предстоящего маршрута. Мне оставалось только тихо наслаждаться прохладой и относительной тишиной. Руководство почему-то считало нужным переговариваться между собой вполголоса. Оба слуги Иста не проявляли никаких признаков интереса к нашим занятиям.

Только раз всех отвлек на себя странный, гортанный завывающий звук, долетевший в шатер откуда-то с высоты. Словно там рвали листовую жесть. Я просто с любопытством глянул на потолок. Все остальные проявили явные признаки тревоги. Один лишь Ист остался абсолютно невозмутим. Только лицо его изобразило нечто означающее: «Я же говорил вам…»

Ольгред повернулся ко мне и многозначительно постучал по запястью — там, где должны были быть часы.