Ночь Пса - Иванов Борис Федорович - Страница 50

– Ну есть же у тебя какие-то неофициальные каналы, через которые мы могли бы организовать переговоры о твоей передаче м-м... в руки властей... Ну, какие-то друзья, которые могли бы помочь в таких м-м... деликатных контактах. Вот, скажем, те люди, что пригласили вас... Вы должны хорошо знать их...

Гость мягко улыбнулся.

– Мне кажется, – он кивнул на экран телевизора, – что у меня здесь не осталось друзей. А те, кто меня пригласил никогда не встречались со мной... Вам придется самим найти нового посредника...

Адельберто нервно дернул щекой. Щека была сизой от наметившейся щетины. Он поднялся из-за стола. Бинки тоже вскочил на ноги и уставился на него – с тревогой.

– Ладно – воля твоя, – вздохнул Мепистоппель. – Я иду отправить письмецо. Не стану снимать с тебя наручники, но и давать снотворное не стану: замок тут вполне надежный, так что не трать время на глупости... Будь умником – не в твоих интересах чтобы сюда проникли посторонние... И постарайтесь поесть хоть немного. Яичницу, что-ли – еще горячая... Если уж тебе пицца в рот не лезет. А вообще – так я по дороге прикуплю что-нибудь на твой вкус... Жаль ты мне кредитку запортил – придется платить наличными. Не пугайся, если без меня заявится Тони...

– Тони – это Белая Голова? – осведомился Тор.

– Да – хозяин Бинки – у него есть ключ. У Тони, конечно, а не у Бинки... – он с некоторым упреком посмотрел на пса, проявляющего лояльность к постороннему.

Выйдя под звездное небо и убедившись, что складскую дверь не своротить и трактором, Адельберто ощутил себя школьником, сбежавшим с урока – таким было чувство облегчения от жуткого для него пребывания в четырех стенах с добродушным на вид Гостем.

Накормить ораву оказалось действительно несложно – в этом набитом тяжелой, сытной и ужасающе вредной жратвой городе оставаться голодными могли только такие вот как эти – отупелые и запуганные немые дикари. Замок на загрузочном автомате кормушки для людей был примитивным и – главное – электронным, его удалось бы вскрыть, поиграв электростатикой. Окажись замок механическим – без помощи человека пришлось бы потратить много сил и наделать много шума. Впрочем, так оно и вышло – и человек подсобил, и шум получился...

Труднее оказалось вовремя увести этих олухов от разграбленных железных коробок, от оставшегося россыпью на мостовой едива, от готовых вот-вот очнуться и кинуться в погоню, но пока – остолбенело застывших людей вокруг.

Харр готов был уже отказаться от своей затеи и отпустить ораву на все четыре стороны, попридержав только троих-четверых – тех что посмекалистей – чтобы поработать с ними, но все-таки смог переломить и собственное, накатившее на него отчаяние, и непроходимую жадную тупость оравы. Отступали псы от кормушки нехотя, но командам Харра все-таки подчинились – рассыпались мелкими группами и покатились к пустынному, раскинувшемуся на круто спадающем к реке берегу, парку. Здесь – на узкой полоске берега – между темной стеной нестриженного, буйно разросшегося кустарника и светловатой стеной осоки, означившей кромку воды, Харр с грехом пополам провел задуманный инструктаж. Работать приходилось почти на одних эмоциях – настоящего языка здесь не знал решительно никто. Особо тупых и строптивых пришлось потрепать – без этого, видно, тут было нельзя. Но все-таки – Харр отметил это с удовлетворением – авторитет его в ораве стал почти непререкаем. Орава разбежалась – исполнять приказ-внушение и он смог наконец сосредоточиться.

С тревогой он заметил, что почти не ловит давешний зов тревоги. Может, место было неподходящее – такое бывает. Но, с другой стороны, надо было по-просту немного передохнуть и сосредоточиться. Харр замаскировался и затих. Дрема поползла на него невидимой дымкой. На короткое время он подчинился ей.

– Хотите – не хотите, а нам придется проверить все обстоятельства, связанные с вашей м-м... активностью, профессор. Знакомьтесь, – обратился Роше к дежурному, – это господин э-э... Анатолий Покровский – экс-советник Президента по Чуру. Сейчас пробует себя в роли Шерлока Холмса... Вы-таки задали нам работы, док... – он указал Покровскому на диван в углу кабинета.

– Так что устраивайтесь поудобнее. Это займет некоторое время. Позвоните домой, успокойте своих. Можете, конечно, звонить и адвокату, но как только ваши показания подтвердятся, я не буду вас задерживать дальше ни на минуту. Джон, подумайте о бутербродах. А вы, док, за это уж просветите старую ищейку в, так сказать, историю вопроса... Я-то как-то мало интересовался на своем веку Цивилизацией Чур...

– Очень хорошо, что пытки голодом у вас не приняты, – ответствовал профессор истории, принимая из рук Роше трубку блока связи. – Это очень приятное обстоятельство...

Он набрал номер, коротко буркнул в трубку нечто не слишком членораздельное, но, очевидно, принятое слушателями, как достаточное объяснение его – профессора Покровского – пребывания в узилище и, возвращая аппарат комиссару, откашлялся и уже с интонацией профессионального лектора заметил, что рад видеть в лице господ полицейских лиц, интересующихся предметом его академических штудий.

Джон появился на пороге с пакетом, посетовал, что гамбургеры успели вконец скукожиться и убыл выполнять многочисленные поручения. Дежурный выставил на стол объемистый термос с кофе и сообщил, что господин Яснов просил, не стесняясь, угощаться оставленным напитком. И принялся сражаться с терминалом системы. После чего принял позу прилежного слушателя.

– Поселение землян на Чуре имеет долгую предысторию, – заметил профессор, отхлебнув глоток кофе и оценив его. – Собственно, Чур – это самая первая землеподобная планета, открытая людьми. Причем, заметьте, открытая задолго, очень задолго до начала подлинной космической экспансии Человечества. По злой иронии Судьбы, Чур оказался и наиболее отдаленным – и поныне самым далеким из Обитаемых Миров – и, в то же время, наиболее приспособленным к заселению людьми миром. В ставших известными относительно недавно фрагментах Запретного Эпоса мы находим невероятные по своей силе и красочности описания Девственного Мира – описания природы дикой, так никогда и не покоренной природы Чура – его невероятно разнообразных лесов, степей, гор... Его озер, рек, океанов... Поверьте – читать апокрифические описания Странствий Первопроходцев – занятие не менее захватывающее, чем первое знакомство с книгами Толкиена или... – тут Покровский пошевелил в воздухе пальцами в том смысле, что слушатели должны понять о чем идет речь.

Роше понимающе отхлебнул кофе.

Действительно, Прерия ночью была другой планетой, чем днем, столица – другим городом, а люди их населяющие – другим народом. Большая Ночь странно изменяла все тут. И Киму стоило немалых усилий вновь узнавать ставшие уже было привычными улицы городского центра. Никак не кончающий моросить мелкий дождик делал странствие по ним особо путанным и неуютным. На кар Энни он чуть было не налетел в тот момент, когда уже решил, что вконец потерял его позорнейшим образом.

Полуспортивный Тендресс был припаркован у нелепой громады древнего Почтамта наредкость неожиданным образом. Ким только крякнул, счастливо избежав необходимости вписаться бампером в имущество корпункта Гэлэкси ньюс. Выйдя из кара, поежился под сеющимся дождиком, окинул взглядом многоэтажную, похожую на док для дирижаблей, громаду здания. Задача нахождения иголки в стоге сена стояла перед ним в совершенно правильном масштабе – если принять во внимание размеры Почтамта и комплекцию Энни.

Войдя в широченные двери архитектурной громады, он понял, однако, что Черт все-таки не так страшен, как его малюют. Что до Энни, то она знала это всегда.

Когда-то – в худые времена Изоляции, когда дороги Республик Прерии всерьез переходили с электротяги на гужевую, для спасения энергетики начали строить электростанции на угле и нефти, а высокие технологии шли на убыль, бумажная документация расцвела на планете пышным цветом. Люди узнавали новости из газет, учились читать по отпечатанным на бумаге книжкам в картонных переплетах и писали друг другу обширные, на многих страницах письма – личные и деловые. И все эти горы бумаги армии служащих прокачивали через конвейеры, сортировочные столы и конторки огромного каменного улья, воздвигнутого на перекрестке проспектов Фрейда и Павлова.