Ночь Пса - Иванов Борис Федорович - Страница 5

Попытки реанимировать «призрака» продолжались всю ночь. В дополнение к массажу грудной клетки, искусственному дыханию «рот в рот» и электрошоку были испробованы все известные Тони способы оживления и многие ранее ему неизвестные. На заре он сделал единственное, что ему оставалось: тщательно выстирал покойного, расчесал и просушил феном, а затем поместил в клетку, запер, перекрестился и отправился по кабакам – по тем, куда пускали с собакой. В каждом из баров он задерживался на час-другой и все меньше и меньше хотелось ему возвращаться в «Прокат», где должен был ждать его вернувшийся из разъездов Адельберто.

Предвидеть всю эту роковую последовательность событий тот не мог. Догадаться о случившимся – тоже. Однако факт оставался фактом – Счастливчик понимал это: оставив на попечение Тони живого и бодрого «призрака», он получил в итоге «призрака» безнадежно дохлого. Понятно, что Адельберто должен был огорчиться случившимся – на благодарность в приказе Тони вовсе не рассчитывал – но то, что случившееся потрясет его компаньона до глубины души и заметно прибавит ему седины, Счастливчик не ожидал.

– Т-ты знаешь, как я на него рассчитывал, – начал наконец Мепистоппель и кивнул головой в сторону складских дверей. – Я создал ему все условия... Я влез в долги, чтобы расплатиться за него...

Стоил «призрак» и впрямь большие деньги: зверем он даже на родной Шараде был редким, и по местным поверьям поймать его было вообще невозможно – только привязать к себе дружбой и тогда уж, поселить у себя, а там и вынести на продажу. Чисто по-человечески. Придавали цену «призракам» их способность поведением своим предсказывать будущее, равно, как и другие таинственные их свойства. Продать зверька на Прерии с выгодой для себя Адельберто мог запросто. Но его планы шли дальше, гораздо дальше. «Призраки» на некоторое время стали его коньком. Хобби, перераставшим в манию. Он собрал в памяти своего компьютера и в трех засаленных тетрадях все – достоверные и нет – россказни об этом виде. Вооружившись этим знанием, написал лучшему знатоку фауны Шарады – Климу Аркадьеву. Адельберто одолевала дерзновенная мечта – принудить своего «призрака» к размножению. Основать ферму.

Академик Аркадьев охотно откликнулся и прислал Адельберто обстоятельное – сотни на две килобайт – письмо, в котором подробно пересказывал все уже известное Мепистоппелю о «призраках» и кое-что неизвестное, но и ненужное. В заключение, почтенный экзозоолог с прискорбием сообщал, что способ размножения «призраков» для науки все еще темен и заранее благодарил за любую информацию по этому вопросу, буде таковая у господина Фюнфа найдется. Известно, правда, что на репродукционный период «призраки», не различающиеся между собой по полу, мигрируют в глубинные районы континента Мааса, что на Шараде, где питаются, очевидно, только иглами единственного произрастающего там вида растений – псевдососны Мураямы. Возможно, заключал академик, что именно смена рациона и провоцирует организм «призраков» на что-то подобное почкованию. Про почкование ученый писал с осторожностью – только на том основании, что признаков полового процесса или беременности у известных науки «призраков» не наблюдается.

На покупку хвои сосны Мураямы Адельберто ухлопал последние из полученных под залог «Проката» деньги. Первую порцию синеватых игл он засыпал в кормушку «Отца Гамлета» – как он окрестил потенциального основателя рода ручных «призраков» – как раз перед позавчерашним разговором с Тони. В середине дня он, не удержавшись, рискуя опоздать на Терминал, зашел в «Прокат», чтобы посмотреть «как он там» и обнаружил, что зверек мучается животом. Все знания Адельберто о редком животном не помогли ему облегчить участи несчастного выходца из ледяных пустынь далекой планеты. Помаявшись еще часов шесть, он понимающе улыбнулся Мепистоппелю и испустил дух. Горю Адельберто не было предела. Профессору Аркадьеву, верно, сильно икалось в тот день. Равно, как и шельме-китайцу, продавшему проклятую хвою Адельберто. Конечно и за шкурку «призрака» – тем более за его чучелко – любители заплатили бы немало. Но не столько, чтобы Мепистоппелю удалось расплатиться с долгами. К тому же Адельберто настолько сдружился с «Отцом» – тот и впрямь был мил, умен и привязчив – что сама мысль о том, чтобы извлечь выгоду из его бренной тушки, была для него кощунственна – все равно, что набить чучело из любимого дедушки. Он подержал в руках почти невесомое тельце, запер опустевшую клетку и направился к установленному в подвале мусоросжигателю. Постояв перед мрачного вида агрегатом, он передумал и решил по-христиански предать «призрака» земле – так дети хоронят любимую канарейку. Вооружившись заступом, он соорудил во дворе «Проката», под большим платаном, над местом вечного – как он думал – упокоения своей мечты о ферме «призраков» небольшой холмик и означил его одним из запасенных в «Прокате» временных надгробий. После чего, в одиночестве, мрачный, как черт с похмелья, убыл на побережье последним экспрессом, и словом не обмолвившись о происшедшем со своим единственным другом и компаньоном.

Вернувшись этим утром, он, прежде чем отпереть двери своего оффиса, неспеша прошел к платану, чтобы еще раз бросить взгляд на могилу своих надежд, и обнаружил ее пустой и разверстой. Волосы зашевелились у него на голове: нет, это не было делом рук человеческих – разбросанная земля не хранила следов заступа. Чьи-то лапы разгребли ее. Снаружи или изнутри?!! Мысль о банальном воровстве недешевой тушки он отверг сразу: никто не знал о том, что «призрак» сдох. Никто не знал, что он похоронен. Дело было без свидетелей. Посидев немного у стойки и опрокинув пару рюмок местного коньяку, Адельберто, движимый каким-то смутным предчувствием, прошел на склад – просто так. Вид «Отца Гамлета», покоящегося на родной подстилке, с немым укором в глазах, потряс Мепистоппеля до глубины души. Всю жизнь он подозревал, догадывался о том, что мир, окружающий его, – всего лишь декорация, ширма, за которой правит бал потустороннее, всю жизнь предчуствовал, что ему суждено столкнуться с этим... И – вот!..

Подволакивая ноги, Адельберто Фюнф прошел на свое привычное место пребывания, обвел окружающие его пыльные атрибуты свадеб, похорон и крещений диковатым взглядом и выглушил оставшийся коньяк прямо «из горла». Это помогло. По крайней мере, к нему вернулась способность говорить – как раз к тому моменту, когда его бестолковый компаньон счел возможным вернуться на рабочее место.

К тому моменту, когда Адельберто окончил свой рассказ, подкреплявшийся совместным употреблением содержимого второй или третьей бутыли сравнительно дешевой гадости, у Тони от попыток удержаться от смеха начались спазмы.

«Нет, нельзя рассказывать ему, как все получилось на самом деле, – сказал он себе. – Он меня изуродует. И будет прав. Садизм какой-то получился. Утонченное издевательство над человеком...»

Бинки осуждающе поглядел на него и принялся грызть ножку стула.

– Однако хрен редьки не слаще, – выдавил из себя наконец Счастливчик. – Историю эту ты не продашь журналистам – только, если сам сверху приплатишь. На том свете, или на этом – но мы в заднице. В смысле долгов. Что, черт возьми, делать? Остается одно – уголовщина. Надо брать банк. Где-нибудь в провинции...

– У-у... – сказал Адельберто очень уверенно. – У м-ме... У м-меня есть план.

Он глянул на Тони со значением.

– Н-но – тс-с-с-с!!! – Он поднял палец к губам. – А с-сейчас пойдем и г-глянем на НЕГО в п-последний раз...

Придерживая друг-друга, компаньоны двинулись на склад. Подошли к клетке.

Никакого «призрака» в ней не было – ни мертвого, ни живого.

Неожиданный оборот, который приобрела его миссия на Прерии, сам по себе, не слишком смутил Кима. В конце концов, подсознательно, он и ожидал чего-то в этом роде: слишком уж легко сосватали ему в Управлении это непыльное дельце – раскопки архивов политической каторги времен Империи и Изоляции... Нет – что-то другое не давало ему покоя, занозой сидело в душе, тревожа какие-то – полустершиеся уже – воспоминания... Что?