Торговка - Истомина Дарья - Страница 48

Она меня совершенно не боялась. И я поняла, что я ей уже просто по фигу. Как по фигу и метания матери.

Рагозина закурила, поймав губами длинную тонкую сигарету и картинно щелкнув зажигалкой. Демонстрирует себя, подумала я. Как будто я мужик.

— Что ж ты цветы не поливаешь? Жалко же, — сказала я. — И бардак у тебя тут… Хоть бы прибралась…

— Да надо бы, — пожала она плечами. — Только времени нет. Я почти и дома не бываю. Я ведь работаю, Корноухова. Приодела себя, жаловаться нечего… Живу!

Она вдруг, поморщившись, потрогала виски, поднялась, вынула из буфета бутылку ликера, две рюмочки.

— Будешь?

— Я эту дрянь липучую не потребляю.

— Ну… на вкус и цвет… Она выцедила рюмку.

— Ну и где же ты работаешь, Рагозина?

— О! Все оказалось гораздо проще, чем я думала. У нас такой салон. В общем, сервисное агентство, международное… Без языка туда попасть и думать нечего! У меня только франсэ разговорный, да и то приходится дозубривать. А девчонки и с тремя есть… Даже из Тореза. Ну, конечно, отбор на внешность, краткий курс психологии общения, основы переговорных процессов, начальная бизнес-грамота… Визажист свой, макияж тоже за их счет. Фитнесс-клуб, бассейн — это обязательно. Костюм для переговоров, вечерние платье и меха, спортяшки для тенниса или гольфа — это в основном из их костюмерной. Но если вещь приглянулась, можно и взять! Из гонорара вычтут…

— Ну и что же вы там делаете, с языками своими? Она так старалась расписать, как все у нее здорово, что я уже поняла: ничего не здорово, от этого и из кожи лезет.

— Разве ты не поняла еще? Мы там эскорт-герлс, то есть служба сопровождения… Бизнесмены, коммерсанты, дипломаты случаются… Все по-европейски! Оплата почасовая. Сопровождение на переговоры — одно, в Третьяковку или Большой театр — совсем другое. Ну там ужин в ресторане, вечеринка — это уж сама решаешь… Можешь принять приглашение, можешь нет…

— А ценники вам к какому месту пришпиливают? А, Кэт? Прямо промежду ног или повыше, к пупку? — поинтересовалась я.

— О чем ты? У нас девочки серьезные… Сейчас на славянский тип дикая мода. Одну даже в Лондон приглашали…

— Шлюха, она и в Лондоне шлюха! — беспощадно сказала я. — И ты мне тут про то, как ты на международном горизонте беспорочно сияешь, хреновину не впиливай! Тоже мне, звезда Кэт! Во что же ты вляпалась, дурочка?

Она хотела возмутиться. Но личико сморщилось, как у старухи, задергалось припадочно, задрожало, она уронила голову на стол и заплакала отчаянно и глухо.

— Господи-и-и… Как же жить страшно! Оказывается… Просто жить, Маша! Я не думала… Я никогда не думала… что все так, — бормотала она, вздрагивая.

Конечно, не думала. За нее мать думала. Все за нее думали.

Но злорадничать мне уже не хотелось. Однако и утешать — тоже.

— Ладно, — проговорила я. — Ты покуда пореви, а я хоть посуду вымою.

Она притихла, обмякнув.

Заныл мелодично телефон. Катерина смотрела на него молча, но к трубке не прикасалась.

— Что же ты? Возьми, — сказала я.

— Это они…

— От страха не спрячешься.

Рагозина утерла слезы, сняла трубку и залепетала деланно оживленно:

— Да… Я… Когда? Куда? На чем? В чем? На сколько?

— Ну, и чего там, Кэт? В вашем прейскуранте? — спросила я, когда она отключилась.

— Какой-то специалист по производству текстиля… Из Алжира. Араб, шестьдесят два года. Прилетел утром. Отобрал меня по видеокассете. Просил заказать в Сочи в «Лазурной» апартаменты люкс на три дня. Вылетать с ним сегодня.

— Ясное дело, в Сочах на пляжу текстиль производить — самое то!

— Они минут через двадцать за мной заедут. Надо укладываться.

Катька поднялась.

Я долбанула тарелку со злости и заорала:

— Не сметь больше никогда! Идиотка!

Я ее поволокла буквально за шкирку в комнату, ругалась так, что вышла бы в призерки на мировом первенстве по международному мату. Она меня отпихивала и отчаянно, дергаясь от ужаса, скулила:

— Ты их не знаешь! Они же меня убьют! Ну, изуродуют… От них не уходят! Я должна им за барахло… Они и тебя достанут!

Я ее заставила запихать в какой-то узел необходимое. Сама затолкала в холодильник сельское мясо. Нахлобучила на нее поверх пижамы шубу, сапоги напяливать было некогда, и я взяла их под мышку. И мы посыпались с лестницы. На улице с ног Катьки слетели топотушки без задников, и она чесала по снегу босой.

Мы только-только успели нырнуть в моего «гансика», как во двор медленно вплыл, желто светя подфарниками, черный представительский лимузин длиной с железнодорожный перрон.

Из него вылезла роскошная дама в каракулях и почти генеральской папахе, с мордой, как старый, но хорошо начищенный в косметичках башмак, посмотрела недовольно на часики и нырнула в подъезд.

Рагозина даже голову в коленки сунула со страху. Только чтобы та ее не разглядела.

— Бригадирша. Менеджер по приему, — сказала она. — Ее даже охрана боится! Хотя мужики ее не волнуют… Она и ко мне липла… Теперь не будет, правда? Ничего больше не будет, да?

— Поживешь пока у меня. Как партизанка в тылу врага. Или Штирлиц под носом у Броневого. А там посмотрим!

Дома у нее началась истерика. И я ее с трудом уложила спать.

Не было у бабы хлопот, да купила порося…

Что мне дальше делать с Катериной — я понятия не имела.

Но она имела. И попросилась обратно на ярмарку. Делать единственное, что она умеет. Кроме того, конечно, что каждая бывшая девица и без обучения умеет.

Клавдия приняла ее в штыки, но я ей втихую наплела, что у моей школьной подружки жуткая любовная драма. Он ее обманул. А она, дура, переживает.

— Только смотри, никаких подробностей не выспрашивай! — предупредила я.

Клавдия прониклась сочувствием, и я как-то слышала, как она толкует Катьке:

— Эти сволочи — все такие! Ты ему все отдаешь, а он одно знает: пыхтеть… А потом глядь — и пыхтеть некому! Ищи его, гада, свищи…

Рагозина вежливо слушала и думала про что-то свое. Она вообще замкнулась на какие-то замочки и могла молчать весь день. Если не заговаривать с нею. Но трудовой процесс Катька с Клавдией вдвоем держали на высоком уровне, мне стало посвободнее, и я начала потихонечку рыскать на «гансике» по Подмосковью, устанавливая новые связи.

Я всегда брала с собой Гришку. Он совершенно балдел от этих поездок, потому что я выпускала его гонять по полям в абсолютном безлюдье, и он катался по снегу и носился, как рысак, в полнейшем и недостижимом на столичных улицах собачьем счастье…

Я еще не совсем понимала, почему меня словно выталкивает какая-то сила из пределов Москвы, но первые мыслишки о совершенно Новом Деле пришли ко мне именно в этих странствиях по подмосковным зимним трассам. Каким-то образом это дело должно было быть непременно связано с дорогой, колесами и, конечно же, с Никитой (чтоб он провалился!). Если я не могу быть рядом с ним по жизни, то хотя бы в работе.

Я была занята своим и совершенно не думала про Катю Рагозину. Но произошла одна история, и я вдруг забеспокоилась о ней.

Я возвращалась из Кимр, уже темнело, я врубила дальний свет, и, когда проезжала какую-то деревеньку, с обочины выступила крохотная фигурка, отчаянно махавшая руками. Обычно я никого не подсаживаю, но эта девчонка так умоляюще прыгала и что-то вопила просительно, что я тормознула. Шубейка из котика на ней уже вымокла от мокрого снега, с сапог натекало, и я бросила ей тряпку:

— Вытри сапоги, подруга…

Она послушно подчинилась и потом сказала, что ей нужно доехать до любой станции метро, а до центра она доберется сама. Обычно проституток я определяла с первого взгляда, но эта была еще совсем ребенок, лет четырнадцати, с хорошей деревенской мордахой и румянцем на все тугие щеки, вежливо-молчаливая. Когда я спросила, по какой нужде она чешет в Москву, она ответила серьезно:

— За учебниками.

— Если умеешь, помолчи, — попросила я. — Не бубни под руку… Дорога видишь какая!

Она кивнула и сидела молча, жуя резинку.