Жозефина - Сьюзанн Жаклин - Страница 11

И вдруг это кроткое существо превратилось в разъяренную фурию. Жози каталась по полу, прыгала и пускала в ход все четыре лапы, чтобы стащить с себя ужасную петлю. Впервые за время нашего знакомства мы «разошлись во мнениях».

Я взяла ее на руки и понесла в парк, надеясь, что при виде других собак с ошейниками она сообразит, что к чему. Она и сообразила – после того как трижды едва не задохнулась. Наконец до Жозефины дошло, что ошейник и поводок со мной на другом конце как бы являются ее продолжением. Тогда Жози утихомирилась и приняла существующий порядок вещей.

Она принялась обнюхивать все подряд: скамейки, траву и даже стволы деревьев. Потом я усадила ее и попыталась объяснить, что свежая зелень имеет не только декоративное значение. Я раскошелилась на два доллара за лицензию, и это сделало Жози акционером. Парк стал ее собственностью. Она могла пользоваться травкой и прошлогодней листвой по своему желанию, при необходимости рассматривая их как заменитель «Нью-Йорк таймс». До нее не дошло. Я поняла, что нужен добрый пример, и поднесла ее к боксеру, который как раз изготовился возле мусорной урны. Это оказалось тактической ошибкой. Я рассчитывала на небольшое представление, но вместо этого была сметена ураганом. Мы с Жози в мгновение ока вознеслись на вершину холма.

Потом я дала ей посмотреть на колли, деликатно задравшего ножку возле дерева. Жози не испугалась, но сочла это зрелище отвратительной демонстрацией дурных манер. Чуточку позже она наблюдала то же самое в исполнении коккер-спаниеля и мальтийского терьера. По сравнению с боксером это были детские игрушки.

Я продержала ее на улице двадцать минут. Жози отлично провела время – и только. Едва очутившись в уединении нашей квартиры, она ринулась в кухню, к родной «Нью-Йорк таймс».

Но я ни чуточки не рассердилась. Жози – редкая умница. Я была уверена, что после нескольких прогулок «Таймс» и «Трибюн» утратят свое значение. Она бы ни за что не дала маху в парке, если бы не вопиющая агрессия со стороны боксера.

Глава 9. ГУРМАН

Когдав тот вечер Ирвинг пришел домой, я представила полный отчет о нашем походе в парк. Жози вертелась тут же и, как бы в подтверждение моих слов, виляла хвостом. Мы обе выглядели такими счастливыми, что Ирвингу пришлось признать: интуиция врача не идет ни в какое сравнение с интуицией матери. Если отвлечься от того, что на следующий день у Жозефины началась дизентерия.

Само собой, мы тотчас бросились к врачу. Он прочитал мне лекцию, а Жозефине достался новый укол в мягкое место. После чего нам снова пришлось прибегнуть к пепто-бисмолу. Его воздействие на Жозефину было поистине чудотворным: она целые сутки страдала от дизентерии, а когда после всего я ее взвесила, оказалось, что она прибавила целый фунт.

Я снова начала поглядывать в сторону парка. Даже врач преисполнился оптимизма и сказал: если в ближайшие сутки не произойдет ничего из ряда вон выходящего, можно будет высунуть нос на улицу. Я была счастлива и уверена в успехе. Ничто не предвещало подвоха. И вдруг Жозефина отказалась принимать пищу.

День был как день, такой же, как все предыдущие. Я поставила перед ней миску с обычной собачьей едой и произнесла:

– Твой завтрак, душенька.

«Душенька» подошла, понюхала и с отвращением отвернулась. То же повторилось во время второго завтрака, обеда и ужина. Но я не стала звонить врачу, а попробовала взять ситуацию в свои руки. Мне претила мысль о подобной жестокости по отношению ко мне, но она тотчас предприняла попытку подавиться ненавистной пищей. Посрамленная, я обратилась к врачу и услышала следующее:

– Вероятно, нужна перемена. Она достаточно окрепла и больше не нуждается в диете. Попробуйте давать ей объедки со стола.

Я честно призналась, что не имею обыкновения отбивать мясо для ростбифа или жарить на электрической плите индейку. Мало того, что в моем распоряжении была всего лишь крохотная гостиничная кухня, так она еще и служила Жозефине спальней, туалетом и ванной. Доктор пробурчал, что это мои трудности. Он врач, а не шеф-повар.

Пришлось посвятить в наши проблемы Ирвинга.

Сначала он не врубился и буркнул:

– Ну и чего же ты от меня хочешь? Чтобы я напялил поварской колпак и порхал по кухне, жаря оладушки?

Однако Ирвинг все-таки не из тех, кто может стоять сложа руки и хладнокровно наблюдать, как рядом умирают от голода. Когда хочет, Ирвинг может являть чудеса изобретательности. Он спустился в ресторан и провел короткую разъяснительную работу с разносчиками. Несколько четких фраз, скрепленных рукопожатием, – и через час нам уже доставили огромную корзину с ростбифом и нежнейшим филе. Жозефина пришла от всего этого в восторг и не только вылизала миску, но и попросила добавки.

Благодаря новой диете она буквально расцвела, и первого мая персонал клиники доктора Уайта сбежался, чтобы воздать нам по заслугам. Мы получили разрешение гулять в Центральном парке. И как же она полюбила эти прогулки! Она также ничего не имела против Пятой авеню. В то же время Жози продолжала хранить верность «Таймс» и «Трибюн». Она выросла на этих газетах, и ей было трудно оторвать их от сердца.

Через несколько дней к нам пришли гости: Мэдж Ивенс и ее муж, драматург Сидней Кингсли. Мэдж с Сиднеем обожают животных; за ними вечно увязываются две или три собаки одновременно. Жозефина привела их в восторг. Ирвинг поделился с ними нашими планами относительно первого июля.

Мэдж бросила на него колючий взгляд и принялась перечислять достоинства нашей любимицы. У нее продолговатые, а не навыкате глаза.

Шубка обещает стать просто великолепной. Длина хвоста как раз такая, как нужно. Уши, скорее всего, достигнут фантастической длины. По правде говоря, тут просто не к чему придраться, Жозефина – настоящий подарок судьбы. «Подарок судьбы» вдруг кашлянул. Мэдж первая обратила на это внимание:

– Собака кашляет.

– Собаки не кашляют, – возразил Сидней.

Я заявила, что от этой собаки можно ждать чего угодно. Сидней уточнил, что он имел в виду: собаки не должны кашлять. А если они это делают, значит, за этим что-то кроется.

– Что, например?

– Собачья чума.

(А ведь не кто иной, как Сидней, написал «Люди в белом»!)

На какие-то пять минут все лишились дара речи, слышалось только хрипловатое дыхание Жозефины, которая, несмотря на это, пребывала в отличном расположении духа. В промежутках между покашливаниями она приносила кому-нибудь из нас мячик, чтобы мы снова бросали его ей.

Все молча смотрели на Сиднея. Наконец он не выдержал и открыл рот:

– Вы можете прямо сейчас посоветоваться с врачом?

Я позвонила в клинику, и дежурная ответила, что все медики разошлись по домам и придут только завтра к девяти часам. Сейчас в клинике только она да больные собаки.

Мэдж с Сиднеем не стали затягивать визит. На прощание они заверили нас, что собачья чума совсем не обязательно чревата летальным исходом. Они знали нескольких собак, которые излечились. Конечно, у них повыпадали зубы и появился тик, но, если не считать этого, они стали такими, как прежде.

После их ухода Ирвинг взял инициативу в свои руки. Он апеллировал к моему разуму и выразил уверенность, что все будет в порядке. К утру кашель пройдет. Сделав это заявление, он с головой ушел в какой-то захватывающий вестерн, шедший по телевизору.

К ночи кашель усилился. Даже Ирвинг не мог остаться равнодушным. Он выключил программу для полуночников и внимательно посмотрел на Жозефину. Потом обратился ко мне:

– Кажется, Мэдж сказала, что у нее должны выпасть зубы?

Я скорбно кивнула.

Ирвинг испустил тяжелый вздох.

– Может быть, Флоренс Ластинг решит, что у пуделей вообще не бывает зубов?

Я промолчала, мучительно решая в уме вопрос: если я убью его, присяжные сочтут это убийством в состоянии аффекта?

Потом я вскочила на ноги, схватила Жозефину и постелила себе в кладовке. Всякий женатый мужчина сообразит, что это значит: «Завтра я свяжусь со своим адвокатом. А ты можешь обратиться к своему». Но поскольку в планы Ирвинга входило избавиться от Жозефины, а не от меня, он сделал шаг к примирению.