Кладоискатели - Ирвинг Вашингтон - Страница 6

В это столь благоприятное для него время общественных бедствий Том Уокер открыл в Бостоне меняльную лавку. Его контора вскоре наполнилась жаждущими кредита. Сюда валом валили и впавший в нужду, и прожженный авантюрист, и зарвавшийся спекулянт, и строящий воздушные замки земельный маклер, и расточитель-ремесленник, и купец, кредит которого пошатнулся, — короче говоря, всякий, кто любою ценой и любыми средствами старался раздобыть денег. Том таким образом сделался другом всех нуждающихся, и он вел себя так, как подобает истинному «другу в нужде», то есть, говоря по-иному, требовал хороших комиссионных и достаточного обеспечения. Чем бедственнее было положение просителя, тем жестче были его условия. Он скупал их долговые письма и закладные и, постепенно высасывая своих должников, в конце концов выставлял их сухими, как губка, которую тщательно выжали, за двери конторы.

Он пригоршнями загребал деньги, сделался богатым и влиятельным человеком, задавал тон на бирже и все выше и выше задирал свою голову в треуголке. Побуждаемый тщеславием, он выстроил для себя, как полагается, большой каменный дом, но, будучи скаредом, значительную часть его оставил недоделанной и необставленной. Кичась своим богатством, он обзавелся также каретой, но предназначенных для нее лошадей держал на голодном пайке, и когда ее немазаные колеса визжали и стонали на деревянных осях, вам могло показаться, будто вы слышите души его обездоленных должников, которых он пустил по миру.

С годами, однако. Том начал задумываться над своим будущим. Обеспечив себе блага этого мира, он стал беспокоиться о благах мира грядущего. С сожалением вспоминал он о сделке, которую некогда заключил со своим черным приятелем, и измышлял всевозможные ухищрения, чтобы как-нибудь увильнуть от своих обязательств. Неожиданно для всех он принялся усердно посещать церковь. Он молился громко и истово, точно благоволение Неба может быть завоевано с помощью сильных легких. И по степени его воскресного пыла всякий имел возможность судить о тяжести прегрешений, совершенных им за неделю. Скромные христиане, которые медленно и упорно подымались вверх по стезе, ведущей в горний Сион, увидев, что этот новообращенный обогнал их в пути, осыпали себя горестными упреками. В делах религии Том проявлял такую же непреклонность, как и в делах денежных; он сурово судил своих ближних и был столь же суровым блюстителем нравов; он считал, казалось, что любой грех, записанный на их счет, попадает в столбик кредита на странице его собственной жизни. Он толковал даже о том, что нужно возобновить гонения на квакеров и анабаптистов. Короче говоря, религиозный пыл и рвение Тома вскоре приобрели столь же значительную известность, как и его богатства.

Впрочем, несмотря на строгое соблюдение всех внешних форм и обрядов религии, в глубине души Тома одолевал и преследовал мучительный страх, что дьявол все-таки потребует от него уплаты по долгу. Чтобы не попасться врасплох, он не расставался, как говорят, с маленькой библией, которую постоянно носил в кармане своего сюртука. У него была, кроме того, еще одна Библия — целый фолиант, — которую он держал у себя на конторке и за чтением которой нередко заставали его посетители. В этих случаях он выкладывал зелеными очками страницу и поворачивался к клиенту, чтобы заключить какую-нибудь кабальную сделку.

Некоторые передают, что на старости лет он слегка спятил и, вообразив, будто конец его близок, велел перековать своего коня наново, а также оседлать, взнуздать и закопать его вверх ногами, ибо он вбил себе в голову, что в день светопреставления мир, конечно, перевернется, и в этом случае конь будет у него наготове; надо сказать, что он решил на худой конец улизнуть от своего давнего друга. Возможно, впрочем, что это не больше, чем старушечьи россказни.

Если он и впрямь принял подобные меры предосторожности, то они нисколько не оправдали себя — так утверждает, по крайней мере, наиболее достоверная версия этой старинной легенды, которая следующим образом досказывает историю Тома.

Однажды в знойное утро — то было в самый разгар лета, надвигалась страшная грозовая туча — Том сидел у себя в конторе; на нем был белый льняной колпак и утренний халат из индийского шелка. В руках он держал закладную, срок которой истек и которую он собирался предъявить ко взысканию, что повлекло бы за собой окончательное разорение одного земельного спекулянта, связанного с ним, как считали, теснейшею дружбой.

Бедняга-маклер просил об отсрочке платежа на несколько месяцев. Том был неумолим, раздражителен и наотрез отказал в продлении закладной даже на день.

— Но моя семья пойдет по миру; ей придется обратиться к благотворительности прихода, — взмолился должник.

— Милосердие начинается дома, — ответил Том, — я должен прежде всего заботиться о себе — тяжелые времена, ничего не попишешь.

— Но вы столько нажили на моих делах, — попробовал заикнуться маклер.

Том потерял терпение и забыл о своем благочестии.

— Черт меня побери, если я заработал на вас хоть фартинг note 11!

Не успел он вымолвить эти слова, как раздался громкий троекратный стук в дверь. Том поднялся с места, чтобы узнать, кто стучит. Черный человек держал на поводу вороного коня, который от нетерпения ржал и бил копытом о землю.

— Том! За мною! — грубо сказал его черный знакомец. Том отпрянул назад, но уже было поздно; он оставил свою маленькую Библию в сюртуке; его большая Библия лежала под просроченной закладной на конторке: никогда еще ни один грешник не был застигнут настолько врасплох, как это произошло с Томом Уокером.

Черный человек вскинул его, точно ребенка, в седло, хлестнул коня, и конь помчался среди грозы и ненастья, унося на своей спине Тома. Его клерки, заложив за ухо перья, пялили на него глаза из окон: Том несся по улицам прочь из города, его колпак болтался из стороны в сторону, халат развевался по ветру, конь при каждом ударе копыта высекал искры из мостовой. Когда клерки обернулись, чтобы взглянуть на черного человека, его уже не было; он бесследно исчез.

Тому Уокеру так и не удалось предъявить ко взысканию свою закладную: он не вернулся. Некий фермер, проживавший у края болота, рассказывал, что в самый разгар грозы, услышав на дороге бешеный топот, ржанье и крики, он подбежал к окну: перед ним мелькнул всадник совершенно такого же вида, как я описывал выше; конь, несясь точно безумный по полям и холмам, устремился в поросшую хемлоками черную топь и махнул в сторону старого индейского укрепления, и вскоре после этого в том же направлении низверглась ужасная молния, и сразу запылал лес.

Славный бостонский народ лишь пожимал плечами да покачивал головой; но еще со времен первых переселенцев он настолько привык ко всевозможным призракам, колдунам и выходкам дьявола во всех его обличьях и видах, что описанное происшествие произвело на него гораздо менее жуткое впечатление, чем можно было бы ожидать. Для учета оставшегося после Тома имущества назначили душеприказчиков, но оказалось, что учитывать, собственно говоря, нечего. Вскрыв его сундуки, обнаружили, что все принадлежавшие ему векселя, закладные и другие бумаги превратились в горсточку пепла. Его железная шкатулка, в которой предполагали найти золото и серебро, заключала в себе в действительности лишь щепки да стружки. В конюшне вместо двух его тощих коней нашли два истлевших скелета, и на следующий день после исчезновения Тома загорелся его большой каменный дом и сгорел дотла.

Таков был конец Тома Уокера и его нечистым путем нажитого богатства. Пусть поэтому все прижимистые ростовщики и менялы примут эту историю к сведению. Правдивость ее не вызывает ни малейших сомнений. Посудите-ка сами: яма под дубом, из которой Том извлек сокровища Кидда, существуя и ныне, вполне доступна для обозрения, и, кроме того, на близлежащем болоте и около индейского укрепления ненастной порою нередко можно увидеть всадника в халате и белом льняном колпаке; этот всадник, вне всяких сомнений, не кто иной, как беспокойный дух злосчастного ростовщика. И еще последнее слово: эта история стала притчею во языцех, и от нее повела начало столь распространенная в Новой Англии поговорка: «Дьявол и Том Уокер».