Мистификация - Ирвинг Клиффорд - Страница 43

КЛИФФОРД: Но при себе ты таких денег не носишь.

ХОВАРД: Не при себе, разумеется, нет, но в шляпе у меня были деньги, а она лежала на заднем сиденье машины. Машина заперта. Я сам ее запер. Я подошел к машине, меня выпустили, претензий не имели, ну, кроме того, что я – друг пойманного вора. Пришлось разорвать подкладку на шляпе, найти стодолларовую банкноту и принести ее обратно.

КЛИФФОРД: Я думал, ты носишь при себе только тысячи и купюры по одному доллару.

ХОВАРД: В этот раз мне повезло, или Бобу повезло. У меня была пара сотен. Да, если бы тогда... если бы тогда у меня были только тысячи, цена разрешения этой передряги существенно возросла бы. Уверен, что в той ситуации ни о какой сдачи речи не шло. Возможно, они бы даже вызвали полицию. Распространение фальшивых купюр, такое дело...

КЛИФФОРД: Но это же были не фальшивки.

ХОВАРД: Нет, разумеется нет, но что можно подумать, если вор достает из кармана тысячедолларовую банкноту? Они решили бы, что это подделка, так ведь? Я уже говорил, мы оба не были одеты, как... больше походили на рабочих. Короче говоря, я принес Бобу сотню, тот всучил ее директору магазина или кто там был этот парень, они дали добро и отпустили бедолагу. Мы вместе вышли из магазина, Гросс был весь красный, потный, а потом заявляет: "Вот твое проклятое печенье. В следующий раз сам пойдешь его покупать". Я резонно возмутился: "Ты о чем вообще говоришь? Я не просил тебя его красть, тупой кретин". Ну, тут последовала моя пространная обвинительная речь: "Мог бы догадаться, что такие преступления чреваты. Да ты по гроб жизни мне обязан. Я отдал за тебя деньги, хотя вполне мог развернуться и уехать, а ты, дебил, сел бы в тюрьму. Как бы это выглядело, если бы мое имя ассоциировалось с воришкой из магазина? Да это погубило бы мою репутацию". И ведь правда. Очень сильно сомневаюсь, что страховая компания "Эквитэбл лайф" одолжила бы мне сорок миллионов, если бы я был причастен к краже пачки печенья. Но конечно, по большому счету, я просто подшутил над Бобом, и он знал это.

КЛИФФОРД: А что Гросс сказал потом?

ХОВАРД: Мы посмеялись, но он – как-то натужно, а мне до сих пор интересно, продолжил ли он воровать шоколадки и печенье или это была высшая точка его уголовной карьеры.

КЛИФФОРД: А тебе вернули сто долларов?

ХОВАРД: На следующий день. Боб был очень скрупулезен в таких вопросах.

КЛИФФОРД: Слушай, к разговору о печенье, ну, который был давным-давно... Я тут перечитал стенограмму первых интервью, и ты еще просил меня напомнить о Ное Дитрихе, вроде как он рассказывал о тебе какую-то историю, связанную как раз с печеньем, и наплел кучу чепухи, но ты так и не сказал, в чем там было дело.

ХОВАРД: Ну, для начала, ты должен понять, что Ной Дитрих с момента нашего разрыва, да и раньше, превратился в мстительного старого мудака, просто жаждущего содрать с меня шкуру. Начал выдумывать обо мне одну историю за другой. К несчастью или, скорее, к счастью для меня, он очень неосмотрительный человек, поэтому множество этих баек передали мне. Дитрих много рассказывал о наших деловых отношениях, где все выворачивал наизнанку. Например, я принимал решение, а он говорил людям: "Я сделал это, а Ховард не знал, куда сунуться". Это один из примеров. Сама история чрезвычайно банальна, но я тебе ее расскажу. Все очень просто. Очень давно. Это было в то время... мы только что закончили снимать "Лицо со шрамом"... фильм. Я работал с монтажером, и мы сидели в монтажной круглые сутки... Боже мой, не спали два дня, а не ели уж не знаю сколько. В какой-то момент, я помню, мы действительно проголодались. Я послал за едой, и тот парень тоже послал за едой, мы все съели, но все равно остались голодными. Я послал за молоком и печеньем, и мне этого было вполне достаточно. Монтажер решил обойтись без десерта, и, когда я начал есть, он сказал: "Мистер Хьюз, можно мне попробовать одно ваше печенье?" Я ему дал... правда, засомневался, так как знал... ну, в общем, не хотелось создавать прецедент, ведь печенье – это все, что мне нужно. Другие вечно уходили, нажирались гамбургерами, картошкой фри или чем-то еще, а мне надо только молока и печенья. Я всегда держал их в студии, или монтажной, или там, где случалось работать, и это было единственное, что я мог есть. В конце концов я дал ему печенье. Но... во-первых, Ной вывернул все наизнанку. Он кому-то сказал, что я отказался поделиться с этим человеком и устроил по этому поводу скандал. Это абсолютная чушь. Я действительно дал печенье.

КЛИФФОРД: А какой сорт?

ХОВАРД: Не помню, по-моему, в то время мне нравилось обыкновенное масляное печенье. Но продолжение последовало незамедлительно. После этого неделями ко мне шли люди. Стоило уединиться, чтобы попить молока и поесть печенья, они подходили и говорили: "Ховард?" или "Мистер Хьюз, можно попросить у вас печенюшку?" Теперь я не мог просто так отказать им, и мой запас сладостей каждый день исчезал с катастрофической быстротой, мне их постоянно не хватало. И теперь я понимал, что с самого начала был прав, потому что если даешь печенье одному, то потом приходится давать его каждому, и скоро у тебя ничего не останется. И теперь ты нищий, но зато умудренный печеньем. Думаешь, это смешно?

КЛИФФОРД: По-моему, просто уморительно.

ХОВАРД: Я могу понять комичность ситуации. Но если хочется есть, как-то не смешно, когда твое печенье исчезает. К тому же в следующий раз дойдет и до стодолларовых купюр. А я не хочу прослыть простачком.

КЛИФФОРД: Не беспокойся.

ХОВАРД: Что ты сказал?

Неопубликованная рукопись Ноя Дитриха, даже если принимать во внимание мелкую зависть, которую автор питал к главному герою своих воспоминаний, дала нам подход к пониманию деловых методов Ховарда. Дитрих мог описать какой-нибудь инцидент одним абзацем, а мы, как в истории с печеньем, расширяли его до нескольких страниц и переворачивали так, чтобы выставить Хьюза в выгодном свете.

Но больше всего удовольствия нам доставляло создание тех эпизодов, где характер Ховарда раскрывался полностью. Мы наслаждались частями книги, где сливались воедино многоцветная ткань нашего воображения, наши взгляды на жизнь и возможность побывать в шкуре Ховарда Хьюза. Я уже передал "Макгро-Хилл" и "Лайф" несколько скудных деталей о его отношениях с Эрнестом Хемингуэем. Никаких свидетельств, что эти два персонажа когда-либо встречались, я так и не нашел. Но мы чувствовали, что Ховард в поисках смысла жизни, не приносящей ему ничего, кроме судебных исков, одиночества и страданий, должен на какой-то точке своего пути – уже потерпев неудачу с Альбертом Швейцером во французской Экваториальной Африке – найти человека, совмещающего в одном лице героя, учителя и друга. В сырое, но теплое утро я вставил микрофоны в магнитофон; Дик пристроил свою тушу в мягкое кресло, держа на коленях биографию Хемингуэя, написанную Карлосом Бейкером. Я же сел за стол, заваленный справочниками, стенограммами и недавно выпущенными путеводителями по Кубе. По очереди играя Ховарда и Клиффорда, иногда прерывая друг друга на полуслове, когда кто-то из нас ошибался, – так что в конце было практически невозможно определить, какая фраза Хьюза принадлежит мне, а какая – Дику, – мы изложили полную историю взаимоотношений нашего героя и Хемингуэя. Когда повествование подошло к концу, оба чувствовали себя усталыми как никогда.

– Это самый лучший раздел, который мы сделали, – сказал мой коллега с выражением неподдельного счастья на лице. – Давай запишем его на бумагу и посмотрим, как это выглядит со стороны.

Я вытащил микрофонные штекеры и поставил магнитофон на проигрывание. Мы слушали. Из динамиков доносилось только шуршание и время от времени какой-то душераздирающий визг, больше ничего.

Дик нахмурился:

– Промотай-ка немного вперед.

Я нажал кнопку перемотки, затем снова на "пуск". Из колонок понеслось жужжание умирающего слепня.