Мир глазами Гарпа - Ирвинг Джон - Страница 48

Сюжет представляется малоинтересным; рассказ не блещет новизной ни по форме, ни по языку. Тем не менее большое спасибо, что прислали его нам для ознакомления.

Озадаченный Гарп показал это послание Тинчу. Тинч тоже призадумался.

— Возможно, их интересуют только н-н-новейшие формы прозы? — сказал он неуверенно.

— Какие же? — спросил Гарп.

Тинч признался, что и сам толком не знает.

— Насколько я понимаю, новые художественные направления прежде всего заинтересованы в необычном языке и ф-ф-форме, — сказал Тинч. — Но я никак не могу понять, в чем тут суть и о чем говорит такая литература. Иногда, по-моему, исключительно о с-с-самой с-с-себе.

— О самой себе? — переспросил Гарп.

— Ну да. Есть такая разновидность литературы… — пояснил Тинч.

Гарп ничего не понял, но для него гораздо важнее было, что рассказ понравился Хелен.

Почти пятнадцать лет спустя, когда Гарп опубликовал свой третий роман, тот же самый редактор из любимого журнала Тинча опубликовал открытое письмо Гарпу. И письмо это, надо сказать, было весьма лестным, содержало массу похвал в адрес автора, а также предложение непременно создать еще «что-нибудь новенькое» для публикации в этом самом журнале, столь любимом Тинчем. Но Т.С.Гарп был злопамятен, как барсук. Он отыскал ту старую записку с отказом, где его рассказ о пансионе «Грильпарцер» назывался «малоинтересным»; она была сплошь в коричневых кофейных пятнах и уже начала рваться на сгибах, столько раз ее свертывали и развертывали, но Гарп все же приложил ее к письму, которое написал редактору столь любимого Тинчем журнала. В письме говорилось:

Ваш журнал представляется мне малоинтересным, и я по-прежнему стараюсь особенно не экспериментировать ни с языком, ни с формой своих произведений. Тем не менее большое спасибо за предложение.

Глупое «эго» Гарпа упорно запоминало все обиды и оскорбления, а также отказы печатать его работы. К счастью, Хелен и сама обладала весьма сильным, даже каким-то свирепым «эго» и весьма высоко себя ценила; иначе она в итоге просто возненавидела бы Гарпа. А так им, можно сказать, повезло: они были счастливы. Многие супружеские пары, прожив вместе много лет, к своему ужасу, вдруг «открывают», что не любят друг друга; некоторым же так и не дано этого понять. Другие женятся по взаимной любви, и подобная «новость» обрушивается на них в самый неподходящий момент жизни. В сущности, Гарп и Хелен едва знали друг друга, но у каждого было достаточно развито чутье, и они, в своем упрямстве и осмотрительности, по-настоящему влюбились друг в друга лишь через некоторое время после того, как поженились.

Возможно, потому, что каждый из них был поглощен строительством собственной карьеры, они не слишком вникали в свои взаимоотношения. Хелен за два года закончила колледж и уже в двадцать три года получила докторскую степень по английской литературе, а в двадцать четыре — место ассистент-профессора в женском колледже. Гарпу потребовалось пять лет, чтобы закончить первый роман, однако книга получилась хорошая, создавшая ему вполне прочную репутацию, что для молодого писателя особенно ценно, хотя особых доходов роман этот ему не принес. В то время деньги для всей семьи зарабатывала Хелен. А пока Хелен училась и Гарп писал свой роман, финансовые вопросы молодой семьи решала Дженни.

Книга Дженни, впервые прочитанная еще в рукописи, произвела на Хелен куда более сильное впечатление, чем на Гарпа, который, в конце концов, всю жизнь жил рядом с Дженни, свыкся с ее эксцентричностью и воспринимал как нечто обыденное. Однако и Гарп был потрясен — успехом, который книга Дженни имела у читателей. Он никак не рассчитывал, что станет публичной фигурой, главным действующим лицом в чужой книге, не написав еще ни одной собственной.

Издатель Джон Вулф навсегда запомнил то утро, когда впервые встретился у себя в кабинете с Дженни Филдз.

— Там какая-то медсестра к вам пришла, — округлив от удивления глаза, сообщила ему секретарша — словно за этим могло последовать, например, пикантное сообщение о неожиданном отцовстве босса. Джон Вулф и его секретарша не знали и не могли знать, что чемоданчик у Дженни Филдз такой тяжелый от рукописи в 1158 машинописных страниц.

— Это обо мне, — сказала она Джону Вулфу, открывая чемоданчик и выгружая на его письменный стол толстенный манускрипт. — Когда вы смогли бы это прочитать? — И Джону Вулфу показалось, что она твердо намерена остаться в его кабинете до тех пор, пока он это не прочитает. Он пробежал глазами первое предложение про «мир с грязной душой» и подумал: Господи, как бы мне от этой особы отделаться?

Позднее, правда, он даже испугался, когда не сразу отыскал номер ее телефона, чтобы сказать ей: да! Конечно же, они это непременно опубликуют! Откуда ему было знать, что Дженни Филдз гостила в Стиринге у Эрни Холма и Эрни проговорил со своей дорогой гостьей всю ночь, да и потом каждую ночь они говорили допоздна (обычное родительское беспокойство, разумеется, когда родители внезапно узнают, что их девятнадцатилетние дети собрались пожениться).

— Куда они могут ходить каждый вечер? — спрашивала Дженни. — Они же возвращаются домой не раньше двух-трех часов ночи! Вчера, например, всю ночь еще и дождь шел. А у них ведь даже машины нет.

Они ходили в борцовский спортзал. У Хелен был свой ключ от зала, а мягкие маты на полу показались обоим настолько же удобными и привычными, как собственная постель. Да и куда более просторными.

— Они говорят, что хотят иметь детей, — жаловался Эрни. — Хелен в таком случае придется бросить занятия.

— А Гарп никогда не закончит ни одной книги, — горестно подхватывала Дженни. Ведь ей-то самой пришлось целых восемнадцать лет ждать, чтобы начать писать.

— Ничего, работать они оба умеют, тут ничего не скажешь! — подбадривал Эрни себя и Дженни.

— Но им придется работать еще больше, — говорила Дженни.

— Я не понимаю, почему они не могут просто жить вместе, — говорил Эрни. — А потом, если все пойдет хорошо, можно и пожениться, и ребенка завести.

— А я вообще не понимаю, зачем одному человеку жить с другим! — откровенно заявила Дженни. Эрни с легкой обидой возразил:

— Но тебе же нравится жить вместе с Гарпом? А мне нравится жить с Хелен. И я очень скучаю, когда она уезжает в колледж.

— Это все плотское вожделение! — грозно возвестила Дженни. — Наш мир болен плотским вожделением!

Эрни встревожился; он еще не знал, что благодаря подобным высказываниям Дженни скоро станет богатой и знаменитой.

— Хочешь пива? — спросил он.

— Нет, спасибо, — отвечала Дженни.

— Они хорошие ребята, — напомнил ей Эрни.

— Но в конце концов плотское вожделение поглощает все души, — мрачно заявила Дженни Филдз, и Эрни Холм деликатно вышел на кухню и там выпил в одиночестве еще бутылочку пива.

Более всего ошеломил Гарпа в книге матери именно пассаж о «плотском вожделении». Одно дело быть сыном знаменитой писательницы, рожденным в брачном союзе, и совсем другое — быть знаменитым «случаем», воплощенной в жизнь потребностью юного организма. Дженни буквально вывернула его жизнь наизнанку; даже его личные отношения с проституткой выставила на всеобщее обозрение. Хелен считала, что это очень забавно, но призналась, что не понимает его тяги к проституткам.

«Плотское вожделение заставляет даже лучших из людей вести себя вопреки собственным убеждениям и собственному характеру», — писала Дженни Филдз. Эти ее слова приводили Гарпа прямо-таки в ярость.

— Да какого черта она-то пишет об этом! Что она-то об этом знает? — орал он. — «Плотское вожделение»! Да ведь она его никогда не испытывала, ни разу в жизни! Ничего себе — авторитет! Все равно что растение, описывающее мотивы поведения млекопитающих!

Впрочем, другие рецензенты были к Дженни куда добрее. Хотя некоторые серьезные журналы порой и упрекали ее за недостаточно высокий уровень мастерства, но в целом критики приняли ее книгу очень тепло. «Первая по-настоящему феминистская автобиография, которая искренне прославляет один способ жизни и столь же искренне отвергает и порицает другой», — написал один из них. «Смелая книга Дженни Филдз веско заявляет о том, что женщина может прекрасно прожить без какой бы то ни было сексуальной привязанности вообще», — говорилось в другой рецензии.