Мир глазами Гарпа - Ирвинг Джон - Страница 125

— Кто? — прошептал Гарп.

— Какой-то мужчина] — Роберта заплакала. Это было самое страшное ругательство в ее устах: какой-то мужчина. — Какой-то мерзавец, женоненавистник, — сказала Роберта. — Охотник — Она зарыдала. — А сейчас как раз охотничий сезон, и никому даже в голову не пришло обратить внимание на человека с винтовкой. И он ее застрелил.

— Насмерть? — спросил Гарп.

— Я успела ее подхватить, — снова заплакала Роберта. — На землю она не упала, Гарп, но так и не сказала больше ни слова. И, по-моему, так и не поняла, что с ней случилось. Да, я уверена, она так и не поняла, Гарп.

— А этого типа поймали? — спросил Гарп.

— Его кто-то застрелил. А может, он сам себя… — сказала Роберта.

— Значит, он мертв? — снова спросил Гарп.

— Да, мертв, ублюдок проклятый! Он тоже мертв.

— Ты одна, Роберта?

— Нет. — Роберта заплакала еще сильней. — Нас тут много. Мы все у тебя дома, Гарп. — Он легко мог представить себе всех этих плачущих женщин, собравшихся в доме Дженни Филдз, которой они теперь лишились.

— Она хотела, чтобы ее тело отдали в анатомичку, студентам, — сказал Гарп. — Ты меня слышишь, Роберта?

— Слышу, — сказала она. — Все это так ужасно!

— Но именно так она хотела, — повторил Гарп.

— Я знаю, — сказала Роберта. — Тебе нужно приехать домой.

— Да-да, мы немедленно выезжаем, — сказал Гарп.

— Мы совершенно не знаем, что делать! — жалобно всхлипнула Роберта.

— А что тут поделаешь? — сказал Гарп. — Теперь уж тут ничего не поделаешь, Роберта.

— Но должно же быть хоть что-нибудь! — воскликнула она. — Правда, она никогда не хотела, чтобы устраивали похороны и все такое…

— Естественно, нет, — сказал Гарп. — Она хотела, чтобы ее тело передали в медицинский институт. И ты, пожалуйста, всем этим распорядись, Роберта. Потому что мама хотела именно этого.

— Но должно же быть хоть что-нибудь! — рыдала Роберта. — Может, не церковное отпевание, но хоть что-то!

— Ничего не затевай и ни во что не лезь, пока я сам не приеду, — строго велел ей Гарп.

— Тут столько всяких разговоров! — сказала Роберта. — Люди хотят собраться, устроить поминки…

— Я — ее единственный сын, Роберта. Скажи им.

— Она, знаешь ли, для многих из нас значила очень много! — резко возразила Роберта.

Да, именно это ее и убило! — подумал Гарп, но вслух ничего не сказал.

— Я пыталась за ней присматривать, я глаз с нее не спускала! — плакала Роберта. — Я так просила ее не ходить на эту парковку!..

— Тут некого винить, Роберта, — мягко сказал Гарп.

— Но ты-то думаешь, что винить есть кого, Гарп, — возразила она, — ты всегда так думаешь!

— Пожалуйста, Роберта, прекрати! — сказал Гарп. — Ты же мой лучший друг!

— Потому я и скажу тебе, кого надо винить! — решительно заявила Роберта. — Мужчин, Гарп! Представителей твоего пола! Этих потенциальных убийц! Потому что если вы не можете трахать нас так, как вам это нравится, то стараетесь убить нас сотней самых различных способов!

— Только не я, Роберта! И, пожалуйста, прекрати! — сказал Гарп.

— Нет, и ты тоже, — прошептала Роберта. — Ни один мужчина не может быть женщине просто другом.

— Но я же твой друг, Роберта, верно? — сказал Гарп, и Роберта снова заплакала, тихо, без ярости, и этот звук был Гарпу столь же приятен, как стук дождевых капель по поверхности глубокого озера.

— Ох, как мне жаль! — прошептала Роберта. — Заметь я этого типа с винтовкой хоть на секундочку раньше, я бы успела заслонить ее. Наверняка бы успела, ты же знаешь.

— Знаю, Роберта. — И Гарп подумал: а что бы сделал я? Он, разумеется, любил свою мать и теперь испытывал боль утраты. Но был ли он так же предан Дженни Филдз, как ее последовательницы, представительницы одного с нею пола?

Он извинился перед хозяйкой пансиона за поздний звонок и сообщил ей, что его мать умерла; старушка молча перекрестилась; ввалившиеся щеки и беззубые десны красноречиво свидетельствовали, что этой женщине довелось пережить немало смертей.

Хелен плакала очень долго и совершенно не желала выпускать из рук маленькую тезку Дженни Филдз. Дункан и Гарп попытались купить американские газеты, но газеты из Америки попадали в Австрию в лучшем случае через день. А самые горячие новости можно было узнать только благодаря телевизору.

Гарп смотрел, как убили его мать, по телевизору своей квартирной хозяйки.

Сперва показали рыночную площадь в Нью-Гэмпшире; там происходила какая-то предвыборная чушь. Пейзаж отчасти напоминал приморский, и Гарп узнал это место — оно находилось всего в нескольких милях от Догз-Хэд-Харбор.

Старый губернатор по-прежнему был в фаворе у тех же тупых свиней. Его соперник — женщина, как показалось Гарпу, вполне образованная, немного идеалистка, но добрая и приятная, — похоже, с трудом сдерживает гнев по поводу всего того свинства, какое воплощал губернатор со своими приспешниками.

Парковка на площади, со всех сторон окруженной магазинами, была забита грузовыми фургонами. В грузовиках сидели мужчины в охотничьих куртках и кепках; они явно представляли сторонников нынешнего губернатора и противников «нью-йоркских разведенок».

Симпатичная женщина, оппонентка губернатора на выборах, тоже считалась «нью-йоркской разведенкой».

То, что она уже пятнадцать лет прожила в Нью-Гэмпшире и ее дети ходили в местную школу, явно не имело значения ни для нынешнего губернатора, ни для его сторонников, мужланов, что нахохлившись сидели в своих грузовиках на парковочной площадке.

Над толпой покачивались лозунги; отовсюду доносились насмешливые выкрики.

Явилась туда и местная футбольная команда — молодые ребята в форме стучали касками по цементной площадке. Один из сыновей женщины-кандидата входил в эту команду и привел своих парней, надеясь продемонстрировать всему Нью-Гемпширу, что голосовать на выборах за его мать в высшей степени мужественно.

Охотники, сидевшие в грузовиках, придерживались мнения, что голосовать за «разведенку» — значит голосовать за лесбиянок, социализм, разврат, Нью-Йорк и тому подобное. У Гарпа сложилось впечатление, что в Нью-Гэмпшире такого не терпят.

В общем, Гарп, Хелен, Дункан и малышка Дженни сидели в гостиной венского пансиона и собирались смотреть, как будет убита Дженни Филдз. Растерянная старушка хозяйка подала им кофе с маленькими печеньицами; только Дункан оказался способен хоть что-то проглотить.

Наконец подошел черед выступления Дженни Филдз. Она выступала, стоя в кузове одного из грузовиков. Роберта Малдун подняла ее в кузов и установила микрофон так, чтобы Дженни было удобно говорить. Гарпу мать показалась очень маленькой в кузове этого грузовика, особенно рядом с Робертой, но белый халат Дженни выделялся в этой толпе, и вся она была светлая, чистая.

«Я — Дженни Филдз», — сказала она, словно одновременно отвечая и на приветственные крики одних, и на презрительное улюлюканье других. Из грузовиков, где сидели охотники, послышались звуки охотничьих рогов. Полиция велела им отъехать подальше, они отъехали, потом снова вернулись и остановились неподалеку от того места, где стояли раньше. «Большинство присутствующих знает, кто я такая», — продолжала Дженни, и снова послышались приветственные крики и улюлюканье; снова охотники затрубили и стали нажимать на клаксоны своих грузовиков, и вдруг в этом невообразимом шуме грянул выстрел. Один-единственный. Точно подводя всему итог; точно последняя волна, разбившаяся о берег.

Никто не видел, откуда прозвучал этот выстрел. Роберта Малдун подхватила Дженни под руки. На белоснежный медицинский халат Дженни словно вдруг плеснули чем-то темным. Затем Роберта, подхватив Дженни на руки, спрыгнула с грузовика и, точно нож в масло, врезалась в толпу — так «крепкий орешек» некогда вел мяч к воротам противника для последнего, решающего удара. Толпа расступилась; Дженни было почти не видно в огромных ручищах Роберты. Появилась полицейская машина, двигавшаяся наперерез Роберте. Потом Роберта бережно протянула полицейским тело Дженни Филдз — неподвижный белый халат проплыл над толпой, полицейский принял его, а потом помог Роберте сесть в машину.