Четвертая рука - Ирвинг Джон - Страница 56

— Скажите, моя девочка у вас? Чем ты там занимаешься, доченька? Перестань сейчас же, детка! Ох, Энжи, Энжи! Сердце разрывается!..

— Господи, мама… — но Энжи не хватило воздуха. И стон ее опять превратился в рычанье, а рычанье в львиный рев.

«Уж больно громко она кончает, — подумал Уоллингфорд. — Соседи еще, чего доброго, решат, что я тут кого-то убиваю… Да и в Висконсин собираться пора…» И тут Энжи, резко повернувшись, оказалась на спине, а ее нога каким-то непостижимым образом — ведь за все это время они ни разу не расцеплялись — воздвиглась ему на плечо. Патрик попытался поцеловать девушку, но мешало ее высоко задранное колено.

А мамаша Энжи продолжала тем временем монотонно и довольно ритмично причитать. Потом автоответчик вдруг издал какой-то странный звук, словно он тоже испытывал оргазм, и Уоллингфорд так и не услышал, когда именно мать Энжи повесила трубку: последние звуки ее рыданий были полностью заглушены истошными воплями самой Энжи. Даже во время родов так не орут, предположил Патрик (тут он, конечно, ошибался); даже Жанна д'Арк, наверное, так не кричала в пламени костра… Наконец Энжи затихла. На мгновение она замерла, как будто ее хватил удар, а потом начала дергаться, толкаться, вырываться. Ее волосы хлестали Уоллингфорда по лицу, тело резко выгнулось, как у взбрыкнувшей лошади, ногти впились ему в спину…

«Ничего себе, — думал Патрик. — Она не только орет, когда кончает, но еще и царапается!» Он хорошо помнил, какой была юная, незамужняя Кристал Питни. На всякий случай, чтобы Энжи ненароком не выцарапала ему глаза, он прижался лицом к ее горлу. Честно говоря, он уже опасался следующей стадии ее оргазма — у этой девицы, похоже, был сверхчеловеческий запас сил. Беззвучно, не издав ни стона, ни вздоха, она снова выгнулась дугой и сбросила его с себя; он съехал на бок, потом перевалился на спину, но, что удивительно, при этом они так и не расцепились! Казалось, они срослись друг с другом, образовав новый вид живой материи. Патрик чувствовал, как бьется ее сердце, как ходуном ходит вся ее грудь, однако же, она не издавала ни звука и, похоже, даже не дышала.

И вдруг он понял: да ведь девчонка и впрямь не дышит! Только этого не хватало: вопит, царапается, да еще и сознание теряет! Уоллингфорд поднапрягся, высвободил правую руку, спихнул Энжи с себя и только тут понял, что она подавилась жвачкой — лицо у нее посинело, темные глаза закатились под лоб, так что видны стали только белки. Он подхватил ее здоровой рукой под подбородок, а культей что было сил врезал ей под дых — этакий хук без кулака. И сразу почувствовал резкую боль, как в первые дни после трансплантации — боль ударила снизу, от локтя к плечу и шее. Энжи закашлялась, и жвачка вылетела у нее изо рта.

Телефон зазвонил, когда перепуганная девушка лежала у него на груди, сотрясаясь от рыданий и хватая ртом воздух.

— Чуть не загнулась! — с трудом проговорила она. Патрик молчал, думая, что у нее все еще продолжается оргазм, и тут включился автоответчик. — Помирала и кончала, бывает же такое! — прибавила Энжи.

В этот момент из автоответчика донесся новый голос, сопровождаемый грохотом городской подземки — металлическим лязгом и дребезжанием колес. Отец Энжи, транспортный полицейский, обращался к любимой дочурке:

— Энжи! Ты что, мать в гроб вогнать хочешь? Она уж и есть перестала, и к мессе не пошла… — Налетевший поезд заглушил причитания полисмена.

— Это папа, — ритмично двигая бедрами, сообщила Энжи Уоллингфорду. Они по-прежнему были нераздельны — вечная пара, божок и богиня, символизирующие смерть от наслажденья.

Энжи опять закричала, и телефон почти сразу зазвонил в четвертый раз. «Интересно, который теперь час?» — подумал Патрик и, взглянув на свой электронный будильник, увидел, что циферблат залеплен чем-то розовым. Походило на кусок легкого, но оказалось, это всего лишь чуингам с ягодным вкусом. Сквозь розовую пленку слабо просвечивали электронные цифры, придавая жвачке вид живой плоти.

— Господи! — только и успел он пробормотать, как их захлестнула новая волна — на этот раз обоих одновременно. Зубы юной гримерши, словно соскучившись по жвачке, тут же впились ему в левое плечо. Патрик довольно легко перенес бы эту боль — ему случалось терпеть и похуже, — но такого энтузиазма от Энжи он, признаться, не ожидал. Кончая, она не только кричала и давилась жвачкой, но еще и очень больно кусалась. И только она вознамерилась посильнее вонзить зубы ему в плечо, как снова отключилась.

— Эй ты, урод! — раздался в ту же минуту новый голос из автоответчика. — Знаешь, мистер Однорукий, я ведь тебя запросто не только второй руки лишить могу, но и того, что у тебя промеж ног болтается! Одна дырка останется!

Уоллингфорд спешно попытался привести Энжи в чувство, поцеловал ее, но она лишь улыбнулась, не открывая глаз.

— Тебе тут звонят, — шептал ей на ухо Патрик. — На этот раз лучше все-таки взять трубку.

— Рожа поганая! — продолжал мужской голос. — Знаешь, наверное, что и телевизионные знаменитости иногда исчезают! — Похоже, он говорил из машины, где работало радио: Патрик слышал негромкие звуки джаза и голос Джонни Мэтиса. Он вдруг вспомнил мужской перстень у Энжи на цепочке; такой перстень разве что на большой палец ноги надевать. Но перед тем, как лечь в постель, Энжи цепочку с перстнем сняла, открестившись от его дарителя — «так, ничего особенного, это просто один парень, он за границу уехал». Но тогда чей же голос доносится из автоответчика?

— Энжи, по-моему, тебе стоит послушать, — снова шепнул Патрик, нежно приподнял ее и усадил. Черные волосы падали ей на лицо, прикрывая и прелестные груди. Пахло от нее восхитительно — какой-то коктейль цветочно-фруктовых ароматов, а все ее тело покрывал тонкий блестящий слой пота.

— Слышь, ты, мистер Однорукий! — доносилось из автоответчика. — Я ж твой член в блендер засуну! А потом тебя же это пойло пить заставлю! — И голос наконец умолк.

Когда Энжи проснулась, Уоллингфорд уже собирал вещи для поездки в Висконсин.

— Ой, как я писать хочу! — заявила она и бросилась в туалет.

— Тут тебе еще звонили! — крикнул ей Патрик — Но не мать, а какой-то парень, который пообещал, что засунет мой пенис в блендер.

— Так это, наверно, мой братишка, Витторио. Его все просто Вито зовут! — крикнула в ответ Энжи. Она сидела на унитазе, оставив дверь открытой. — Неужели он так и сказал: «пенис»?

— Нет, вообще-то он сказал «член».

— Тогда это точно Вито! — удовлетворенно кивнула Энжи. — Он и мухи не обидит. У него даже работы нет. — Интересно, каким образом отсутствие у Вито работы связано с его незлобивостью? — А зачем тебе в Миннесоту? — спросила она.

— В Висконсин, — поправил Патрик.

— Кто у тебя там?

— Одна женщина, которой я намерен сделать предложение. Хотя она, вероятно, мне откажет.

— Ничего себе! Так у тебя, значит, проблемы? — И Энжи потянула его обратно в постель. — Ладно, иди-ка сюда. Знаешь, тебе надо быть более уверенным в себе. И верить, что она непременно скажет «да». Ведь если не верить, чего ж тогда и ехать-то?

— Ну, а если она меня не любит?

— Да любит, конечно, любит! Тебе просто надо немножко потренироваться. — И она предложила: — Можешь потренироваться на мне! Ну, давай, делай мне предложение!

Он попробовал — в конце концов, действительно надо потренироваться! — и сказал ей все, что хотел сказать миссис Клаузен.

— Боже ж ты мой! — протянула Энжи. — Самая главная твоя ошибка: нельзя начинать с извинений! Чего ты все извиняешься-то? Просто возьми и скажи: «Я не могу без тебя жить!» Ну, или что-нибудь в этом роде. Давай, говори!

— Я не могу без тебя жить, — неуверенно произнес Уоллингфорд.

— Тьфу ты!..

— Что, опять не так? — спросил Патрик.

— Надо говорить убедительно.

Снова зазвонил телефон — это был уже пятый звонок. Опять звонила Мэри Шаннахан, которой, видно, показалось слишком одиноко в ее квартирке на Пятьдесят какой-то-там улице. Уоллингфорд вроде бы даже слышал шум машин, проносившихся по ФДР-драйв.