Человек воды - Ирвинг Джон - Страница 25

— Was mochten Sie zum trinken? [19] — спросил я ее и заказал два сидра для двух безликих девиц и пиво для Бигги. Наблюдая, как герр Халлинг направился в темный подвал, я объявил через плечи девушек: — Zwei Apfelsaft, ein Bier… [20] — Его мысли надолго застряли в глубокой ложбинке меж грудей чемпионки в гигантском слаломе среди женщин.

Я продолжал непринужденную беседу на немецком с сидевшей напротив меня большой девушкой, в то время как уродливые товарки на дальнем конце стола принялись делать странные знаки руками и замяукали друг с другом. Бигги легко объяснялась на доморощенном немецком, которому она выучилась и который слышала только от одного из своих родителей — отца, наградившего дочь безупречным выговором, но нимало не заботившимся о грамматике. Она могла бы сообразить, что я не из местных, поскольку у меня отсутствовал местный диалект, но она не догадалась, что я американец, а я не видел причины переходить на английский — это позволило бы двум уродкам с дальнего конца стола ввязаться в нашу беседу.

Однако мне хотелось, чтобы в нее ввязался Меррилл. Я нагнулся, чтобы похлопать его по лицу, но голова Меррилла пропала.

— Вы не местный? — спросила меня Бигги.

— Nein.

Головы Меррилла на скамейке больше не было. Я принялся шарить ногой под скамейкой, пытаясь нащупать все остальное, потом за скамейкой — руками, не переставая кивать и улыбаться.

— Вам нравится кататься на лыжах?

— Nein, я приехал сюда не из-за лыж. Я не катаюсь совсем…

— Тогда что же вы делаете в горах, если не катаетесь?

— Когда-то я прыгал с шестом, — сказал я ей и заметил, как она повторяет про себя, затем кивает, догадавшись, о чем я. Теперь я видел, как она пытается нащупать связь между горами и прыжками с шестом. Имел ли он в виду, что приехал в горы, потому что когда-то прыгал с шестом? «Как она справится с этим? — размышлял я. И еще: — Куда, черт возьми, подевался Меррилл?»

— Прыгали с шестом? — повторила она на своем неуверенном немецком. — Sie springen mit einen Pol?

— Да, когда-то, — подтвердил я. — Но разумеется, не сейчас.

Теперь она задумалась над моим «разумеется». Но она лишь сказала:

— Погодите. Когда-то вы прыгали с шестом, но больше не прыгаете, правильно?

— Ну да. — Я кивнул, а она продолжила:

— И вы здесь в горах, потому что когда-то были прыгуном?

Она была бесподобна; я был без ума от ее настойчивости. При подобных ничего не значащих обстоятельствах большинство людей давно бы бросило все попытки что-либо понять.

— Почему? — настойчиво потребовала она от меня объяснений. — Я хочу сказать, какая связь между вашим приездом сюда и вашими прежними занятиями прыжками с шестом?

— Не знаю, — чистосердечно признался я, как если бы это она сама предложила мне эту проблему. Она выглядела совершенно сбитой с толку. — Какая связь может быть между горами и прыжками с шестом? — спросил тогда я. Она зашла в тупик; видимо, она решила, что тут что-то не так с ее немецким.

— Вам нравится высота? — попыталась она снова.

— О да. Чем выше, тем лучше. — И я улыбнулся.

Должно быть, она догадалась о том, что я шучу, поскольку тоже улыбнулась.

— Вы привезли ваши шесты с собой?

— Мои шесты?

— Ну да.

— Разумеется, я привез их с собой.

— В горы…

— Ну да.

— Так вы таскаете их повсюду, да? — Теперь она уже откровенно веселилась.

— Но только по одному.

— О, ну да!

— Меня ломает от ожидания своей очереди на подъемнике.

— Так вы просто прыгаете с шестом, да?

— Намного труднее спускаться вниз.

— А чем вы занимаетесь? — спросила она. — Я имею в виду, на самом деле.

— Я все еще не решил, — ответил я. — Честное слово! — Я сделался серьезным.

— И я тоже, — кивнула она. Она тоже стала серьезной, поэтому я отставил в покое немецкий и перешел на английский.

— Но нет ничего такого, — сказал я ей, — что я мог бы делать так же здорово, как ты катаешься на лыжах.

Обе подружки были поражены.

— Так он американец, — сказала одна из них.

— Он прыгает с шестом, — сообщила им Бигги, улыбаясь.

— Прыгал когда-то, — поправил я ее.

— Он держит нас за дурочек, — заявила самая некрасивая, обиженно глядя на Бигги.

— Зато у него отличное чувство юмора, — возразила ей Бигги, затем — мне на немецком, чтобы они не поняли: — Я теряю чувство юмора, катаясь на лыжах. В спорте нет ничего смешного.

— Просто ты не видела, как катаюсь я.

— Так зачем ты здесь? — снова спросила она.

— Присматриваю за другом, — ответил я, виновато оглядываясь вокруг в поисках Меррилла. — Он надрался, и у него диабет, а сейчас он куда-то пропал. Я должен найти его.

— Тогда почему ты его не ищешь?

Я продолжал сохранять приватность, говоря на немецком:

— Потому что вошла ты, и я не хотел пропустить такое событие.

Она улыбнулась, но отвела взгляд в сторону; ее подружки надулись на нее из-за того, что она говорила по-немецки, но она продолжила:

— Тут не самое подходящее место, чтобы цеплять девчонок. Ты, видно, плохо старался, не то не торчал бы в таком месте, как это.

— Это правда, — согласился я. — Подцепить девушку здесь нет никакого шанса.

— Нет, здесь нет, — подтвердила она. Но она улыбалась. — Иди ищи своего друга, — сказала она. — Я пока никуда не ухожу.

Именно это я и собирался делать, только не знал, с чего начать. Под столами мрачного подвала где бедный Меррилл мог лежать в диабетической коме? Или на третьем этаже Тауернхофа, где он делает тест и портит раковину своими пробирками с мочой?

Затем я заметил, как стало тихо за столом, — соседним, что за девицами, — там некоторые из мужчин застыли, поглощенные какой-то интригой. Силуэт огромной собаки, выползшей откуда-то из-под девиц, медленно приближался к нам. Герр Халлинг стоял наготове у стойки бара с прижатым к губам пальцем, делая вид, что ничего не замечает. Затем в тусклом свете на уровне нашего стола медленно выросла тень лыжной палки, петля на ее конце раскачивалась, словно дирижерская палочка, двигаясь к пространству между локтем (на столе) и грудью чемпионки среди женщин по гигантскому слалому.

— Этот мой друг, — сказал я Бигги Кунфт, содрогаясь, — он не в себе.

— Тогда помоги ему, — сказала она, искренне тревожась.

— Я надеюсь, что ты тоже обладаешь замечательным чувством юмора, — сказал я ей.

— О да, — ответила она, улыбаясь.

И, наклонившись через стол, немного застенчиво дотронулась до моей руки. Но потом, вспомнив, какие у нее большие руки, тут же отдернула их обратно.

— Пожалуйста, пойди и узнай, все ли в порядке с твоим другом, — сказала она.

Затем в образовавшейся бреши между ее локтем и грудью появилась, пританцовывая, петля на лыжной палке; при том наклоне, в котором она сидела, ее грудь под велюровым свитером выпирала вперед, представляя собой мишень, по которой промазал бы только полный дурак.

— Я надеюсь, ты меня простишь, — сказал я, коснувшись ее руки.

— Ну конечно же, — рассмеялась она, и в следующий момент петля рванула грудь к подмышке, странно скривив ее, за спиной девушки Меррилл покачнулся на коленях, лыжная палка прогнулась, словно удочка, на которую поймалась крупная добыча; в глазах Овертарфа отражался сумасшедший блеск.

— Сиська-луп! — заорал он.

Затем спортсменка из Вермонта продемонстрировала всю свою кошачью координацию и природную силу. Высвободив грудь из петли, Бигги схватила палку за конец, одним махом перенесла ноги через скамью, где тяжелые бедра чемпионки сшибли Меррилла и опрокинули прямо на задницу. Потом она вскочила на ноги и, демонстрируя умелое обращение с лыжной палкой, стремительно воткнула ее в Меррилла, который скорчился на полу, пытаясь высвободить вывернутые пальцы из петли и парировать удар острия кровоточащей ладонью.