Король-Беда и Красная Ведьма - Ипатова Наталия Борисовна - Страница 32

— Готово, — воскликнул его собеседник, рукой указывая вверх, за голову Рэндалла. — Монна зажгла свет. Она ждет тебя.

«Какая мне разница, как ее называть! Уж в любом случае — не „мое сокровище“! После него… как это выглядит пошло».

Джиджио и неспешно подошедший Тинто переплели пальцы в «стремя» и подсадили Рэндалла на стену. Разумеется при его атлетической подготовке он без малейших проблем подтянулся бы сам, но ввиду предстоящего свидания приходилось заботиться, чтобы не оскандалиться рваными штанами перед столь тщательно готовившейся дамой. Оказавшись на гребне, Рэндалл по очереди втянул следом за собой обоих приятелей. Те бесшумно спрыгнули в сад, готовясь выполнять роль стражей спальни и при необходимости оповестить о неожиданной тревоге.

Глухо рыкнула собака из конуры. Джиджио с небрежным великолепием извлек из рукава шелкового кафтана истекающую аппетитным жиром цыплячью ножку и метко бросил ее в конуру. Рычание перешло на более утробную ноту. Тварь в будке смачно чавкала. На месте собаки, покончив с цыпленком, Рэндалл заинтересовался бы кафтаном.

— У нас с ним давнее знакомство… Я позаботился обезопасить себя с этой стороны.

— Да уж, следует знать размер зубов, потенциально готовых впиться в твою задницу.

Беленый двухэтажный дом, без вызывающей роскоши, но добротный, утопающий в зелени и розах. У мужа монны Беллы Триссы был хороший вкус. Окно светилось, и Рэндалл, старательно скрывая нерешительность, исчез в предусмотрительно отпертых дверях.

Его товарищи ждали внизу, подняв лица к дорожке света, спускающейся прямо к их ногам. Как картинки на стенке волшебного фонаря, их взглядам предстали черные силуэты мужчины и женщины. Ее тонкая талия поднималась из широких юбок, как стебель тюльпана, опущенного венчиком вниз. Почему-то Джиджио знал, что на ней платье из золотой парчи с низким квадратным вырезом, отделанным лентой и подчеркивающим пышность, нежность и белизну.

— Это не она, — произнес вдруг над самым его ухом голос Тинто.

— То есть? — переспросил он, не поворачивая головы.

Он-то ее знал до малейшего жеста. Слишком часто и неотрывно следил за ней на улице, через забор и из темных уголков церкви и прочих присутственных мест.

— Не она — женщина его жизни. При всех ее достоинствах — мещаночка. Никогда не замечал за Рэндаллом склонности к сладким винам.

— Рэндалл высоко летает, — пожал плечами Джиджио. — Все больше среди леди. Вскорости придется ему привыкать к шампанскому.

Ему послышалось, или Тинто хмыкнул. Все-таки, наверное, не послышалось.

— Заскучает он с леди.

— И какой же напиток ему по вкусу, по-твоему?

— Горькая можжевеловая водка с дымком.

— Портовая шлюха, что ли?

— Уверяю тебя, мы все очень удивимся, когда он наконец выберет себе кого-то по душе.

— Дай-то бог… — рассеянно вымолвил Джиджио. Его разрывали боль и обида, и он ненавидел луну и светляков, и жасмин с его сильным ночным запахом, и всех свидетелей своего отвержения… кроме Рэндалла, почему-то, но Рэндалл всегда был из ряда вон. Когда там, наверху, погасят, на него падет тьма вселенская. И он обреченно ждал этого часа.

Но дождался совсем другого. Уверенный грохот в железные ворота, голос, приказывающий отворить, кличущий по имени его звезду примерно с той же интонацией, с какой знатный сеньор сзывает собак. Джиджио чуть не подавился неуместным хохотом. Слишком классической была эта сцена неожиданного возвращения мужа и слишком здоровой — его реакция.

Окно спальни Беллы Триссы выходило на противоположную от ворот сторону, в прохладный сад, куда сами студенты проложили путь через забор. Поэтому мужу не суждено было наблюдать на занавеске сцену торопливого нежного прощания двух теней. Стукнула рама, взметнулась батистовая занавеска, кавалер красиво перебросил себя через подоконник тогда как дама свесила из окна белокурые косы и, скажем так, дельфинов, так и норовящих выпрыгнуть из сдерживающей их золотой ленты. Картина была омрачена задавленным воплем неожиданной боли и богохульным перечислением Беллы Триссы, ее супруга, его сторожевой собаки и колючих кустарников, состоявших между собой в неимоверно причудливой связи, а также самой идеи, каковым сдуло бы с улицы и менее трепетную особу любого пола.

— На кой ляд она насадила тут розы, — шипел Рэндалл, выдираясь из цепкой хватки символов любви. — Неужто она думает, тот, кто хоть однажды покинул ее этим путем, вернется к ней? Я тут полштанов улик оставил! Деру давайте!

Хозяин, видно, простаком не был, потому что времени даром не терял. Пока ночные гости в темноте и зарослях сломя голову искали спасительный забор, он, не обращая внимания на причитания своей монны, поспешил на задний двор, отвязал пса, может, даже дал ему хорошего пинка в зад, и страж целомудрия с оглушительным лаем понесся в заросли, не разбирая дороги и не обращая внимания ни на шипы, ни на розы.

— Какой он породы? — поинтересовался на бегу Рэндалл.

— Ох!

Он первым наткнулся на стену, можно сказать, влепился нее с разбега, и это оглушило его на несколько непростительных секунд.

— Мастиф… кажется, — пропыхтел Джиджио. Рэндалл обхватил его за талию и практически вскинул на стену. — Впервые вижу… двурушничающую собаку…

Тинто по-женски взвизгнул в темноте, мастиф прыгал, норовя достать до шеи, Рэндалл с большим или меньшим успехом бил его в полете обутыми в сапоги ногами. В результате непродолжительной возни лютнист, скребя пальцами по. камню, тоже оказался в относительной безопасности. Встав на стене на колени и шаря внизу руками, подобно прачкам, упустившим в омут белье, они честно пытались зацепить и вытащить на гребень своего товарища. Наконец им это удалось, причем Тинто поймал руку, а Джиджио — ворот. Вид у Рэндалла был драный. И покусанный.

— Повезло тебе с сапогами.

— Противостояние сапог и собак обычно заканчивается в пользу последних, — мрачно заметил Рэндалл. — И сегодняшний случай — не исключение. Хватит с меня… любовных приключений… в чужих огородах. Женюсь. К чертовой матери. Немедленно.

— Надо немедленно драпать, — спрыгивая со стены, отозвался Джиджио. — Матримониальные планы устроишь потом.

И впрямь, в конце переулка раздавались громкие голоса и бряцание алебард ночной стражи. Стражи всегда приближались к очагам беспорядков с изрядным шумом, всегда оставляя зачинщикам возможность заблаговременно скрыться через неперекрытый конец переулка. Во-первых, потому, что беспорядки бывали чреваты телесными повреждениями различной степени тяжести, а во-вторых, потому, что когда в них участвовали высокородные студенты, все сплошь инкогнито, то от их задержания следовало, как правило, неприятностей больше, чем от нарушения ночной тишины или чьей-то незначительной мещанской рогатости. Причем зачинщики, приведя в действие тяжелую артиллерию в виде именитых папенек, имевших в пушку собственное рыльце, имели пакостное обыкновение оставаться безнаказанными.

— Боюсь, ваша уважаемая матушка была бы недовольна вашей компанией и времяпровождением.

Рэндалл вполне ценил деликатность сеньора Камбри. Имея все основания не любить королеву Ханну, в присутствии сына тот ни разу не отозвался о ней непочтительно.

— Каковы бы ни были мои компания и времяпровождение, моя матушка в любом случае осталась бы недовольна.

Сэр Эверард изящно потянул носом. От его воспитанника пахло вином. Одежда была раскидана по комнате, а сам Рэндалл сидел на кровати, положив ступню одной ноги на колено другой и прижимая платок к кровоточащей голени. Огня не зажигали, довольствуясь луной. Напротив, у окна, стоял стул сэра Эверарда. Именно здесь, меж стулом и кроватью. проходила грань их отношений. Милорд де Камбри сидел в присутствии государя, но никогда — рядом с ним. И были вещи, о которых с ним говорить не стоило, хотя и хотелось. Дело, как подозревал Рэндалл, было в том, что сэр Эверард попросту был неподходящего пола. Милорд отличался способностью установить отношения таким образом, что лишь по продолжительном размышлении ты обнаруживал, что они установлены. Благодаря его деликатности он был Рэндалл, а не «Ваше Величество» и никогда не «возможно, Райе». Требовать большего означало гневить богов. Но, самый умный и самый тактичный, сэр Эверард все же не был таким же, как он сам. А ему нужно было поговорить о себе.