Король забавляется - Ипатова Наталия Борисовна - Страница 49

— …ну это уж как получится, — хихикнул комендант.

— А я избавляю вас от смерти на дыбе Рэндалла Баккара по обвинению в преступном сговоре с врагами государства, — заключил человек в капюшоне. — Я угрожаю вам тем, что в противном случае оставлю вас в живых.

Некоторое время комендант смотрел на него, посерьезнев лицом.

— Послушайте моего совета, — сказал он. — Если собираетесь впредь заниматься чем-то подобным тому, что вы делаете сегодня ночью, отпустите бороду и усы. Вы что же, думаете, ваше положение делает вас неприкосновенным? Я не зря толкую вам про ваши губы. Они вас погубят. Когда я назвал вас Клементом, они против вашей воли сделали такое движение, что я теперь скажу ваше настоящее имя совершенно однозначно. Как будто вы сами мне представились. Бог мой, я прочитал по вашим губам уйму увлекательных вещей. К сожалению, я никак не могу их использовать. Ну и как? Вам по вкусу командовать взводом убийц?

— Мое предложение останется в силе еще пару секунд.

— Я требую смерти от вашей собственной руки.

— Об этом не может быть и речи. Мой помощник несравненно более опытен в делах такого рода и не доставит вам тех неудобств, каковые вы могли бы претерпеть от меня.

— Плевать я хотел на вашего помощника! Я вам хочу доставить неудобства! Я дворянин, мне претит мысль о смерти от руки наемника или слуги. Я ваши глаза хочу видеть, когда вам придется выбирать между чистотой рук и смелостью замыслов! В конце концов, вы требуете от меня измены служебному долгу. Это стоит дорого. Извольте заплатить указанную цену.

— Хорошо, — медленно согласился «милорд». — Если я буду удовлетворен, я сделаю это сам.

Комендант встал, при этом движении у него обнаружилась одышка. Перебрал ключи в связке на поясе.

— Этот, — сказал он, сощурившись. — Или похожий?

— Все возьмем! — Лапа капитана сомкнулась на связке и сорвала ее. — Хватит цирк устраивать.

Старик-комендант пошатнулся, руки солдат подхватили его под локти.

— Благодарю, — съязвил он.

Прошли по коридору, спустились, поднялись гуськом по лестнице, более всего похожей на случайную трещину в кладке стены. За какими-то из дверей, вмурованных в стены, царила мертвая тишина, в другие, почуяв, что что-то творится, узники стучали изнутри.

— И эту вы бы взломали? — веселился комендант. — Что, может, и эту? Ну, здесь вы бы потратили немало сил. И здесь? Разве что пришли бы с тараном.

Казалось, в его сопровождении они не менее чем дважды обошли по периметру всю Башню. Заметно сереющее в бойницах небо напоминало о том, что остаются не часы — минуты.

— Вот, — сказал комендант, останавливаясь у подножия длинной винтовой лестницы. — Согласно приказу из уст короля, услышанному без малого всей Констанцей. На самой верхушке башни, с клочком неба в окне, без иного света, без свиданий, без принадлежностей для письма. Я туда не потащусь. Надо — отпирайте сами.

Человек в капюшоне потянулся было за ключом, но капитан опередил его. Должно быть, ему стало обидно, что не он диктует тут условия.

— Кто его знает, — сказал он, имея в виду коменданта. — Мы ж не видим с этой стороны, какое лихо там заперто. Может, тот, за кем мы пришли, а может — затхлые газы, от которых мы все тут поляжем. Я отвечаю за вашу жизнь. Эй! Поди сюда!

Он протянул ключ от двери одному из своих людей.

— Поднимись и открой! Скажи милорду, что мы пришли за ним. Нет. Ничего не говори. Ты не уполномочен.

Несколько секунд все стояли у подножия и слушали, как брякают под ногами посланца плохо пригнанные ступени. Дверь приоткрылась лишь после того, как он налег на нее всем своим весом. Оттуда никто не появился, только раздался какой-то слабый нечленораздельный звук.

— Он… не выходит, — немного растерянно сказал сверху солдат, видимо, сроду не сиживавший взаперти, кроме как на гауптвахте. Это, наверное, был первый момент, когда дело пошло не по плану.

— Ты… И ты! Помогите милорду выйти. Вынесите его, если что… Кто знает, может, — капитан бросил на коменданта, представлявшегося ему, без сомнения, мерзким стариком, подозрительный взгляд, — это не та камера? Или он болен?

— Не без того, — сказал комендант. — А кто здоров? Здесь кругом одни сумасшедшие. Я не имею в виду Башню.

Втроем, после продолжительной борьбы, сопровождаемой неясными выкриками, солдаты выволокли на крохотную лестничную площадку упирающегося молодого человека с ввалившимися глазами и обросшего редкой клочковатой бородкой. Слипшиеся в сосульки волосы спускались ниже лопаток. Человек в капюшоне прикусил губу, положил ладонь на перила и сделал шаг наверх.

— Кусается, сукин кот, мать его…

Узник, почуяв, что хватка ослабела, ринулся обратно, в спасительную тесноту и темноту. Его едва успели схватить за щиколотки, он упал, но, извиваясь, продолжал попытки зарыться в соломенную труху, и снова завязалась ожесточенная борьба.

— Это называется агорафобия, — пояснил с видом знатока комендант. — Боязнь открытого пространства. Такой сам за собой дверь запрет да еще сам себя на цепь посадит. То, что я называю узником, доведенным до идеального состояния.

В этот момент, по-видимому, чаша терпения человека в капюшоне переполнилась. То есть до сих пор ему хватало выдержки оставаться высокопоставленным милордом, мозгом операции и ее заказчиком, обманчиво беспомощным и огражденным от стрел и клинков чужими кольчужными спинами. Капитан едва успел посторониться с дороги, когда он с остановившимся взглядом ринулся по лестнице вверх. Те трое, навалившиеся узнику на спину, просто рассыпались в разные стороны. Эффект, невзирая на все их брони, был такой, словно в них въехала осадная башня.

— Огня! — потребовал милорд, одновременно срывая с головы капюшон и поднося к лицу поспешно переданный факел. — Посмотри на меня, Константин!

Присутствующие завороженно уставились на резкие черты и коротко остриженные темные волосы, обрисовывавшие красивую линию лба. Константин дернулся и всхлипнул в руках, сгребших его за грудки. Милорд встряхнул его, добиваясь, чтобы узник сфокусировал взгляд.

— Вспомни меня! — сказал он настойчиво. — Разве со мной тебя хоть кто-то обидит? Хватит довольствоваться малым. Пойдем со мной, тебя ждет все небо и все солнце в мире. Все просторные поля, все женщины, все Клеопатры, Гвиневеры и Прекрасные Елены — вспомни, как я рассказывал тебе о них и как ты слушал!

Константин рванулся всем телом прочь, удерживавшая его гнилая ткань лопнула, он опрокинулся на спину, вывернулся набок, весь мелко дрожа и беззвучно плача с широко открытыми глазами.

— Не трогайте меня, — тихо попросил он. — У меня есть мое окошко. Я сижу так тихо… Меня тут никто не трогает. Мне обещали…

От подножия лестницы раздались жидкие аплодисменты.

— Ах, как вы, оказывается, можете быть патетичны, — сказал комендант. — В принципе в качестве лекарства я бы порекомендовал цирюльника, хороший стол и дорогую шлюху. Некоторым помогает, если есть характер и воля к жизни. — Он презрительно окинул взглядом жертву собственного содержания. — Вы продешевили. Я-то знал, в каком состоянии товар.

— Я еще не расплатился, — ответил милорд, поднимаясь с колен.

Ступеньки заскрипели под весом капитана.

— В любом случае, милорд, нам надо очень быстро отсюда убираться. Ночная смена у Белого Дворца скоро спохватится, что ее не меняют.

Он с омерзением поглядел на скорчившийся на полу больной отпрыск благородного древа Брогау и неожиданно сильно ударил его кулаком по темени. Юноша беззвучно рухнул на площадку. Каковы бы ни были чувства присутствующих. приходилось признать, что в таком состоянии он более транспортабелен.

— Берите это, — приказал капитан, — и идем.

— Уберите руки! — рявкнул на него милорд. Нагнулся, взял бесчувственного узника за пояс и вскинул его на плечи. — Я сам.

Четкий военный шаг его лишь немного замедлился. Люди посторонились.

— Далеко пойдете, — крикнул ему вслед брошенный комендант. — Если не остановят. Эй! Ты его все-таки забрал. Заплати согласно уговору.