Имперский Грааль - Ипатова Наталия Борисовна - Страница 30

– Вынесут с кухни, что смогут, – резюмировал комод для тех, кто оставался. – Обеспечат себя и еще меняться будут. Что у нас есть?

При кухне довелось побывать многим, и среди бойцов ходили легенды о ящиках консервированных вишен и упаковках с порошковыми сливками, которые превращаются во взбитые, только добавь воды. И спиртное. Кое-кто его далее видел. Некоторое время Второе оживленно подсчитывало резервы и пришло к неутешительным выводам: кроме девушек Аби и Китри они ничем особо ценным не располагали, а девушки… надеюсь, вы не подумали плохого?… Девушки самим нужны. Сегодня – особенно. Вечером обещаны танцы, это во-первых. А во вторых, у Третьего своих барышень шесть штук. Не дефицит.

Первое не участвовало: все-таки у Морион могли быть свои взгляды на мелкое хищение коллективной собственности. Ей про планы лучше вообще не знать. Нет, мы не голодные, но… нас сюда для чего посылали? Чтоб мы поняли, как все в жизни устроено? Ну и вообще – оживлять.

Долго оживляться им не позволили: рекрутировали всех на обустройство праздничной площадки. Брюс вздохнул – ничто в новых колониях не обходится без бульдозера.

– Мужики, – сказал Андерс, – девчонок давайте освободим. Им красоту наводить, то-се… Сами справимся.

Согласно дизайнерскому проекту, требовалось организовать лагуну. Лагуну выкопали без проблем, за полчаса, сделали к ней водоотвод от залива, поставили всякую зелень в горшках с опытной делянки ботаников, пустили по ней гирлянды-трубки. Первое под руководством Морган вкапывало вокруг лагуны столбы и вешало на них фонарики. Не Дикси, но для сельского праздника в темноте – сойдет. Натянули армейские камуфляжные полотна как навесы, поставили под ними длинные столы и пластиковые стулья. В расчетном отделе нашелся умелец: набросал ко всему этому голографический задник, и сейчас подгонял его по месту, включая и выключая камышовую крышу, плетень и «смутно белеющие» стены мазанок. Смутно белеть они будут, когда стемнеет, сейчас это просто бесформенные, ни о чем не говорящие воображению пятна. Брюс гонял Голиафа туда-сюда, поминутно стопоря его и высовываясь из кабины на крики и протестующие жесты ландшафт-дизайнера Тиамат Шариповой. Эту канаву зарыть и проложить другую, левее… Что вы делаете?! Нам нужна премиленькая лагуна, а не болотистая дельта!

Тетенька, вы докричитесь. Мне ведь могилу вырыть и зарыть – одно движенье.

Полноценный бездельный выходной, таким образом, случился только у контрактников.

– Давно хотел тебя спросить, – сказал Рубен, лицезрея всю эту предпраздничную суету. – Ты, я слышал, родился на Колыбели. Каким тебе кажется это вот все?

Норм тоже ничего не делал, только приглядывал за своими или делал вид.

– Новодел, – отозвался он через минуту. – Домик из кубиков. Или вовсе карточный. Злой ветер подует, и все тут сложится и закроется. Улетят и следа не оставят. Когда у людей была одна Колыбель, у них… не было выбора, да, я все о том же. Пусть ветра были сколь угодно злы – деваться-то некуда. Как солдаты на последнем рубеже. Только представь себе их мужество.

И жили. И был у них прогресс. Во всех историях с путешествиями, начиная от аргонавтов, герои уходили, чтобы вернуться, и только в космос они ушли… насовсем. Знаешь, как подростки вдруг решают, что поняли, как все устроено, и объясняют родителям: мол, те жизнь прожили неправильно и зря. Она другая, Колыбель. Там было все, что тут еще только будет. И то, чего здесь не будет никогда. Знаешь, на Пантократоре услыхал, что де человек, если прислушается, отыщет в себе и человечество, и вселенную, и бога. Так и Колыбель содержит в себе все открытые и неоткрытые планеты, на которых можно жить.

– Вроде фрактала, да?

– Ну, может быть. Или как книга содержит страницы. А ты?

– А я? – Рубен поднял голову к небу. Там бежали обрывистые клочковатые тучи. – А я ничего об этом, о природе, не знаю. Вода, которая течет, как ей хочется, трава… Если небо меняет цвет, и в принципе представляю себе, какие там атмосферные процессы. Я родился на планете, закованной в латы, где все свои собраны в одном отсеке. В другом – враги, и чтобы обратить их в друзей или подчинить, надобно биться. Мог и вовсе ни разу не выйти под открытое небо, и потери бы не чувствовал. Мне и ноги-то нужны только на педали жать. Да ты, в общем, все знаешь.

Норм кивнул и ничего не ответил. Руб помедлил, прежде чем задать еще вопрос:

– Как она? – И тот понял.

– Она не кажется мне несчастливой. А если бы так, я бы, наверное, сделал все, что от меня зависит.

Я был виноват. Никто не поймет этой вины: я жил так, словно жизнь этой женщины прекращалась, когда я уходил, и начиналась, когда я возвращался. Будто бы ничего не было в промежутке. А на самом-то деле было. Промежуток – он и оказался жизнью. Тот, кто заполнил его – собой, батенька, малого нам не надо! – тот и победил. Потому она меня и разлюбила.

Нужна ли мне посторонняя – конкретная! – женщина, чтобы оставаться самим собой?!

Если нельзя думать о женщине, может, подумать о небе? Когда в первый раз, в новом теле, на Дикси, он посадил амфибию на воду, вдалеке от берега и пляжа, вообще от всех и вся, и вылез на крыло… бирюзовая волна наплескивалась на босые ступни. Ему никогда не было так плохо и так хорошо одновременно. Жизнь потянула его на свою сторону с безудержной силой, с какой это бывает лишь у тех, кому врач сказал, что болезнь неизлечима, и то только в золотые осенние дни, прозрачные днем, но умытые в утренних туманах.

Я здоров, я бессмертен… Я не на том берегу и не на этом, не в небе и не на земле. И якоря у меня никакого нет. Как жить человеку?

Ему стало смешно. Может, влюбиться? Первым отделением презабавнейшее существо командует. Интересно, как это будет? Упал-отжался?

На мобилизованной Натали крупными буквами было написано: «Плохая идея!»

В казарму бойцы возвращались шумной и усталой толпой: уже смеркалось, и до праздника оставался час, ну или там полтора. Только переодеться и вытянуться, дав спине отдых. У дверей на мужскую половину столкнулись с девчонками: те, тяжко отдуваясь, тащили из аккумуляторной проволочную корзинку с фарфоровыми патронами. Еще и закричали в голос, когда Одинг попробовал стащить один, и зашипел-заплевался.

– Уй-й-й, горячий! Зачем им?

Дверь на женскую половину приоткрылась – и закрылась.

Они в халатиках. Ноги видно. Не загорелые, босые ступни в тапочках без задников… Брюс уже и забыл, когда в последний раз видел женщину босиком. Эти цельнолитые спецкостюмы, а кроме них – пятнистый камуфляж и армейские ботинки… Девушка от парня отличается только тем, что не может собрать рассыпавшийся трак. Ну и уборная у них в другом конце коридора.

Полутора часов в самый раз хватило, чтобы отстоять очередь в душ и надеть чистый комплект униформы. Майки есть белые и черные. Вторые практичнее, но, поколебавшись, Брюс выбрал белую. В черном работают, в белом отдыхают, я это от Рассела знаю. Ну, не то чтобы он это специально говорил, но разве у меня глаз нет? Белое светится в тропической ночи. Она тут у нас не так чтобы тропическая, но сегодня обещали тепло.

Заодно, пока стояли в очереди в душ, разгадали тайну фарфоровых патронов. Девчонки шуровали туда-сюда, и в приоткрытые двери Брюсу удалось рассмотреть голову Аби, водруженную на стол, с ликом торжественным и печальным и густо намазанным чем-то белым. Вокруг были разложены давешние патроны, а длинные волосы Абигайль – намотаны на них. Все вместе это напомнило Брюсу голову Медузы на щите. Глаза у нее были красиво подведены. Китри нарисовала себе такие же, но это зря. Китри маленького роста, рыженькая, волосы пострижены коротко, а надо лбом квадратно. Черная линия по нижнему веку только лишний раз подчеркнула квадраты лица, которое, сказать по правде, и так слишком незаметно переходило в шейку. И все равно все они, все – были красивы. В цветастых платьях. В босоножках. Пальчики и пяточки, и ногти на ногах накрашены.

– Не фиг пялиться! – рявкнул комод. – У тебя свое есть!