Долги Красной Ведьмы - Ипатова Наталия Борисовна - Страница 6

Аранта поднялась и осторожно огляделась. Лошади тяжело переступали во сне где-то за стеной сплошного тумана. Анелька спала возле умершего костра, с головой завернувшись в плащ: ее нещадно кусал кровососущий гнус. Кеннет тоже вроде бы не шевелился: лежал на боку, подперев голову плечом и выбросив вперед правую руку. На саму Аранту ни комарика не село: трудилась магия, властная над миром скотским и миром вещным. Бесшумно распустив тесемки, Аранта вытянула из мешка краюху и, вспомнив вчерашние наставления Кеннета, отсыпала из кисета горсть соли. Магия — магией, а лошадь — лошадью. Они друг дружку в первый раз видят. Даже тому, на ком ты ездишь, следует время от времени доставлять удовольствие.

Она не видела ничего плохого в том, чтобы позаимствовать лошадь. В конце концов, та была куплена на ее деньги.

Прикормив и распутав скотину, она сообразила, что дала маху. Лошади паслись расседланными: она сама их вчера расседлала, потому что Кеннету одному это было несподручно, а Грандиоза, как всегда, восседала знатной барыней. Возвращаться к костру за упряжью показалось ей плохой идеей: одно дело уйти налегке, чуть шелестя по мокрой траве босыми ногами, и совсем другое — волоча, на себе полпуда ремней, бляшек, пряжек, войлочный потник и глыбищу самого седла. Не может быть ничего унизительнее, если ее застанут. Скрепя сердце решилась обойтись так, тем более что лошадь, тычась мохнатыми ноздрями в горсть, полную соли, проявляла все признаки дружелюбия. Взявшись за гриву, Аранта озиралась в поисках, куда бы залезть, чтобы сесть верхом… или хотя бы боком.

— Следует понимать, что я утратил твое доверие?

Кеннет возник, должно быть, из тумана, и крепко держал лошадь за гриву с другой стороны. Невыспавшийся, хмурый, с нелепым вихром, топорщившимся надо лбом. Злой. Ну, это можно понять. Она бы тоже разозлилась.

— Не надо этого затравленного взгляда. Вот седло и сбруя. — Он бросил ношу к ее ногам. — Седлай, я помогу. Потфею под хвост… Давай просто поговорим.

Ему легко. Его голова — повыше лошадиной спины.

— Кеннет, — сказала она, держась за гриву со своей стороны, — это только мое дело. Это мое глубоко личное чувство. Это касается только Рэндалла и меня. Вам с Анелькой тут делать нечего.

— Хорошо, — усилием воли Кеннет сделал голос ровным, — значит, поговорим о Рэндалле и о тебе. Я прожил несколько лет, не вылезая из твоих сеней. За эти несколько сотен ночей не было ни одной, чтобы король прошел мимо меня, и ты заперла бы дверь перед моим носом. Что бы там ни было между вами в войну, с победой это кончилось. Обманывать можешь кого угодно, включая себя. Но я знаю правду. Так — не любят.

Аранта внутренне вздрогнула, пораженная тем, что он почти слово в слово повторил слова другого человека. Врага. Ложь, которую они с Рэндаллом вместе — сами! — сделали правдой. Есть ли под этим небом что-то, зависящее не от нас?

— Все сложнее, — сказала она, глядя мимо Кеннета. — Каким-то образом Рэндалл, плох он или хорош, жил во мне. С его физической смертью то, что во мне, умерло тоже. Я не буду говорить тебе про любовь. Но во мне есть магия, и она питается… всякой дрянью. Обидой, ненавистью, злобой. Я никогда не умела выезжать на высоких чувствах, как Рэндалл, который играл ими шутя. Я знаю, что я способна спасти детей. Я только не знаю — какой ценой. Учитывая достоинства того, кто мне противостоит, скорее всего — ценой жизни. Кеннет, я не хочу, чтобы это была твоя жизнь.

— Однажды я это уже слышал, — буркнул Кеннет, указав на обрубок. — Ты так ценишь мою жизнь, что забываешь о моем мнении.

— Как ты меня услышал?

Кеннет хмуро усмехнулся.

— Никто не похвалится, будто увел коня у меня из-под носа. Когда лошадь распутывают, она ступает по-другому. Изменяется ритм. А я ж на земле сплю. Отдается в самое ухо… Я тяну, застегивай пряжку. Нет, на следующую дырку. Господи, да на что же ты рассчитываешь без меня?

— А Анелька? — Ничтоже сумняшеся, Аранта двинула в бой тяжелую артиллерию. Чтобы отвязаться от него, годится и Грандиозиной тайной пожертвовать. — Ее я в любом случае с собой не возьму. Мне не нужны жертвы среди детей. На кого, кроме тебя, я смогу ее оставить? И, между прочим, если ты будешь к ней немного снисходительнее, она может составить счастье всей твоей жизни. Она, как мне кажется, не против.

Уши Кеннета вспыхнули, словно она сказала ему в лицо бог весть какую непристойность. И она могла поклясться, что его трясет. На минуту она даже забыла о себе и своей сверхзадаче.

— Аранта, я повторюсь. Прежде чем объяснять мне, кого мне хотеть, ты могла бы поинтересоваться моим мнением. С чего ты взяла, будто я положу глаз на вертлявую писюху, у которой равно что в голове, что на языке медный грош и горсть блестящих пуговиц? Я люблю тебя.

Ненависть, обида, злоба сделали рты изумленным «о!» и уселись рядком на травку, оставив ее с Кеннетом один на один.

— Извини. Вырвалось. Больше не повторится. Я знаю, — угол рта у него дернулся, безуспешно изображая улыбку, — ты сбегаешь немедленно, стоит тебе это услышать. Тебе нечего меня бояться. Считай, я ничего не говорил.

Держась, чтобы не потерять равновесие, сперва за поводья, потом за кованые кольца удил, Аранта осторожно, один крохотный шажок за другим, перешла на его сторону лошади. Кеннет как будто даже слегка попятился. Словно это ему было что терять.

— Кеннет, — спросила она, — ты с ума сошел? Давно?

— С ума я сошел намного раньше, чем ты могла заподозрить. Представь себе ораву молодых оболтусов, на которую приходится весьма ограниченное количество женщин. И единственная из них, кого можно любить, а не просто… ну, понимаешь… женщина короля. О тебе много говорили в солдатских палатках… да и выше, я думаю… и наверняка не всегда так, как бы тебе это нравилось.

— О! Выше делали ставки, как долго я продержусь, — мрачно заметила Аранта. — И кому достанусь после.

— Я хотел бы сказать, что твой взгляд пронзил мне сердце… но, в общем, я был такой же жеребец, как три сотни других, наскоро поставленных старейшинами под знамена Камбри.

— И… и девушка у тебя была? В смысле — до войны?

— Я должен был жениться, — сказал Кеннет. — Но тут подоспела весть о войне. И поскольку я старший сын, то мне выпала большая честь, а моему брату — меньшая. Моя невеста.

— Ты скучаешь по ней?

Кеннет опустил глаза. Румянец все так и не сходил с его смуглых скул.

— Даже не помню, как она выглядела. Кто-то из родственниц. Когда стало ясно, кто уходит, а кто остается, контакты между нами прекратились. Я ведь мог не вернуться… я и не вернулся. Аранта, убери руки. Больше, чем жалость, я ненавижу только, когда меня жалеешь ты. Ты, конечно же, и не вспоминала обо мне, когда забывала затворить дверь, ведущую в твою спальню. Тысячу раз я гадал: читаешь ты еще или уже заснула, не погасив свечей. И что будет, если я войду?

— И… не вошел?

— Да ведь ты пришибла бы меня своей магией… или позвала бы на помощь. То-то было бы… стыда. Так, стоял в дверях… пару раз.

Аранта молча помотала головой. Все ее одинокие ночи вспомнились ей так отчетливо, словно все они были сегодняшними. Дерево за спиной росло весьма кстати, чтобы к нему привалиться. Все эти проклятые ночи, одна за одной убеждавшие ее в том, что сама по себе она не может быть желанна. И если бы Кеннет вошел… о, с каким чудовищным наслаждением она оставила бы Рэндалла в дураках с его интригами и планами, с его заклятиями и проклятиями, с его развесистыми рогами!

— Господи… Кеннет! — беспомощно пробормотала она. Да, она была беспомощна перед ним. Перед юным лучником, веселым, как дельфин, и беспечным, как щенок, и перед всем тем, чем он стал с тех пор. Ведь если бы тогда, сразу после битвы при Констанце, речь шла только о жалости, она нашла бы на его сегодняшнее место сотни кандидатов. Столько, сколько прошло по госпиталям через ее руки. Она встречалась глазами с тысячами глаз. Кеннет, увидев которого впервые, она сказала себе, что влюбилась бы, если бы не Рэндалл. Если бы рядом не стоял Рэндалл, определивший ей ее место и условия существования. Условия, включавшие в себя одинокую спальню. Внезапно она взглянула на Рэндалла так, словно он был от нее по другую сторону зеркала. Пусть там и остается. Бессильный, способный наблюдать… и клясть. По сравнению с ним Кеннет был до умопомрачения живой.