Былинка-жизнь - Ипатова Наталия Борисовна - Страница 7

В этом смысле она была им точно такой же противницей, каким казался им отец, а ей — нянька.

От большака ответвилась тропа, бывший проселок, затянутый юным подлеском, нетронутым с тех самых пор, как мельница перестала быть мельницей, изменив свой официальный статус на место рыбалок царствующей династии. Новую мельницу построили ближе к заселенным местам, обеспечив ее необходимым перепадом высот и искусственным прудом. Новый мельник к тому же оказался не так мрачен и нелюдим, как старый, хоть люди и поговаривали, что ни с одним из их породы дело не может быть чисто. И старая мельница с тех пор совершенно пришла в упадок. Если бы путники наехали на нее зимой, увидели бы черные от времени руины, торчащие из снега, как останки, покрытые иссохшей плотью.

А весной их поразил бы контраст меж брызгами юных почек и говором талой воды, обегающей рухнувшее с обломанного вала колесо, и мрачным молчанием угловатого, обваливающегося внутрь себя строения. Осенью же, когда неподвижная вода в пруду сплошь покрыта цветным лиственным ковром, и невесть что — но непременно страшное! — ожидает тебя под покровом, глядя из-под воды, наверное, им всем стало бы как минимум не по себе. Но сейчас в самом своем разгаре цвел июль, отягощенные влажной утренней зеленью ветви склонялись к воде, пряча под собою все угловатое и неправильное, отфильтрованное ими солнце золотило избранное ребятами место пикника, а редкий всплеск, доносившийся с воды, намекал, что время они потратят тут недаром.

Тех, кто набредал на эти полусгнившие развалины летом, заботило только, чтобы ветхий кров не рухнул на их головы, да вот еще комары, мириадами гнездившиеся в высокой сырой траве, растущей прямо из воды, благодаря которым на диво жирны были местные лягушки.

На самом деле, Имоджин не слыхала ни про одну мельницу, не овеянную дымом мрачной тайны. Главным образом потому, что секреты мельничной механики непосвященным умам кажутся круто замешенными на черном колдовстве. Киммель и Ойхо в ночной темной спальне уже рассказали ей все, какие знали, страшные сказки, в том числе про мельников и про чертей, которых те запрягают делать за себя черную работу, про цену, какую они при этом платят, и про все преступления и кошмары, которые вершатся под скрип вращаемого водой колеса. Правда, это было так давно, что сами они уже позабыли свои россказни, а Имоджин усомнилась, не придумали ли мальчишки все это специально, чтобы насладиться ее девчачьим ужасом.

Пробираясь по тропе, змеей вьющейся в приникших к земле искривленных влажных зарослях, караван инстинктивно перегруппировался, следуя вошедшим в кровь воинским принципам. Олойхор выдвинулся вперед, отводя рукою свисающие поперек тропы ветви, готовый первым напасть или обороняться, если окажется, что место занято кем не следует. След в след за ним двигалось «мирное население» в лице лошади со стражем и Имоджин. Тылы прикрывал Ким, бесшумный и невесомый, как солнечный свет. Не то чтобы они реально когото боялись. Просто они так привыкли.

Пришлось спешиться, чтобы следовать дальше. Черная яма, неожиданно разинувшаяся на них сбоку тропы, прикрытая полусгнившими проломленными досками, что-то вроде тайного схорона сгинувшего мельника или просто ловушка на тропе, сооруженная неведомо кем, но несомненно с лихой целью, представляла серьезную опасность для лошадиных ног. Ведя своего коня в поводу, Ойхо продолжал возглавлять шествие. С видимым облегчением Имоджин соскользнула с седла. Она все уже отсидела себе в неудобной позе, каковую, сидя перед всадником, сменить не так уж просто. Кожаная обувка промокла мгновенно. Сказать по правде, по такой мокроте она предпочла бы ходить босиком: проще ноги согреть, чем обувь просушить. Однако здесь это было бы просто глупо: ужалить в стопу могла не только болотная гадюка, но даже какая угодно щепка или ржавый крючок, потерянный любым из поколений рыбаков.

Сама не зная как, Имоджин оказалась впереди, оставив за спиной стража и принцев — разгружать, расседлывать и стреножить коней, и вяло меж собою перебраниваться. Уж кому-кому, а лошадям в высокой, испокон веку некошеной траве было самое раздолье. Шаг за шагом она пересекла сперва символические границы мельницы, отмеченные трухлявой жердью, рухнувшей с кольев и благополучно сгнившей. Затем, переполняясь сладкой жутью, которая сама, кровь из носу, заставляет себя преодолевать, перешагнула порог мельницы. Небо глянуло на нее через светлые щели. Лесенка на второй этаж, или, скорее, помост, обрушилась. Здесь же лежали жернова, скинутые один с другого, словно здесь развернулся неуклюжий великан. Плоский круг одного из них вполне можно было использовать в качестве стола.

— Мне страшно, — шепотом произнесла девочка.

Вроде как заклинание произнесла. Изгнала вовне страх, гнездившийся клубком в районе желудка. Никогда в жизни не повторила бы этих слов вслух. По крайней мере пока принцы находились в пределах слышимости и могли жестоко высмеять ее. То, что они этого не делали до сих пор, свидетельствовало скорее в пользу ее осторожности, чем их снисходительности. У нее имелось сильнейшее подозрение, что если бы она боялась лягушек, то ими были бы полны все ее карманы, подолы и пазухи.

Мрак и тишина. И пыль. Как будто все здесь давно и безнадежно умерло, словно место это опротивело богам.

Одни только лягушки поквакивали с пруда.

Мелко переступая ногами и инстинктивно, как кошка, выбирая местечко почище, Имоджин села в уголок под лесенку, подобрала под себя ноги и принялась терпеливо ждать, сливаясь с местностью. Ойхо даже отпрянул назад, когда, войдя наконец внутрь, встретился с ней взглядом.

— Ой, Имодж, ты прям как нечисть местная! Глаза зеленые светятся. Ким, глянь, куда она забралась!

Ким посмотрел через плечо брата и сразу указал на острые щепки, которыми топорщился край выломанной доски в аккурат над головой Имоджин. Пришлось перебираться в угол, авторитетным мнением признанный безопасным, попутно расчищая его под себя. Безопасность здесь происходила оттого, что все, что могло обрушиться, уже рухнуло. Краем уха прислушиваясь к тяжелым перемещениям сторожа за стеной, они сблизили головы. Но вслух произнести ничего не успели. В двери, сдернутые с петель, всунулась добродушная усатая морда.

— Эй, червей-то прям щас нарыть надо! Стемнеет скоро совсем, а коли вы зоревать думаете, так завтра не до них будет!

Близнецы и Имоджин обменялись быстрым взглядом. Ким шевельнулся было встать, но Ойхо предупреждающе положил руку ему на колено. Без слов стало ясно, что «вот этого» придется принести в жертву. Три взгляда в упор достаточно внятно объяснили стражу, кому именно выпала честь копать червей для барчуков. За сменой выражений на его лице Имоджин проследила с интересом начинающего исповедника. Медленно, словно с надеждой на пощаду, он оглядел всех троих и вытянул голову обратно на улицу. Буквально к слову: заветный жбанчик уже перетащили под крышу. Во всяком случае, Ойхо клялся, будто прощупал его характерную округлость через ряднину мешка.

— Неправильно, — сказал Ким после продолжительной паузы. — Копать червей интересно. Если мы не рвемся делать это сами, он может догадаться, что на уме у нас совсем не рыба.

— Этот? — пренебрежительно воскликнул Ойхо.

— Если сам не догадается, то кому поумнее пищу для размышлений подкинет точно.

Ойхо пожал плечами.

— Ну так переубеди его.

Киммель кивнул, словно брат вслух подтвердил его логические измышления, встал, прикинул по руке взятый от стены заступ — Имоджин невольно проводила взглядом это уже совершенно взрослое движение — и вышел на двор. Ойхо и Имоджин невольно вслушивались в его шаги, пока он кружил, выискивая подходящее место с землей помягче, а лучше, чтобы под какой-нибудь заплесневелой плашкой или колодой. Сколько помнили себя мальчишки, черви на этом месте никогда не доставляли проблем. Земля была рыхлой и жирной, а подо всем, что падало тут на пол, да так там и оставалось, мало что не росла трава и начисто выпревал дерн, так и аппетитных, жирных белесых слизней можно было буквально руками собирать. А дождевых червей так и вовсе острой палкой наковырять — дело плевое.