Былинка-жизнь - Ипатова Наталия Борисовна - Страница 15

Ким слушал и с придыханием задавал вопросы, досадливо отмахиваясь головой, когда в большинстве случаев Имоджин отвечала озадаченным «не знаю». Сам он почти не говорил, собирая в себе последние силы, зато ее речь лилась неостановимым потоком, со всеми подобающими детской речи порогами и излучинами.

И только когда они вдруг оказались на широком серебристо-белом большаке, заключенном в черные берега ночного молчания, вдали от деревень и пахотных нив, до Имоджин дошло, что Ким резанул напрямик через Чертов лес, оставив далеко в стороне и мельницу со сходящим с ума Фиссом, и многочисленные хутора вдоль королевского тракта. Ночной озноб окончательно разбудил Имоджин, особенно когда она сообразила, что до городища осталось всего ничего, не более получаса.

Прихрамывающий Ким — его обувь развалилась, и он стер себе пятки в кровь — ухмыльнулся ей, очевидно, из самых последних запредельных сил.

— Немного быстрее, — прохрипел он, — чем обернулись бы конники с Олойхором, верно?

Руки у него до самых плеч были в гусиной коже. Тем не менее выглядел он явно довольным.

Ворота королевского двора ожидали их настежь распахнутыми. Там суетились люди и метался факельный свет. Огня было столько, что казалось — горят бревенчатые постройки. Лошади звенели сбруей. Наклоняясь под перекладиной врат, въезжали и выезжали верховые. Словом, суета стояла почище той, когда все, способные держать оружие, ловили разбойников на горе Кнааль.

Ким переступил порог, и по мере того, как он шел через двор и как челядь замечала его присутствие, наступала тишина, которая как будто нахлестывала ему сзади на пятки. От дверей терема коротко взвизгнул бабий голос. Кто-то принял Имоджин у него с рук и уволок в терем под причитания мамок, но тяжесть почему-то никуда не делась. Чей-то повелительный жест дал отбой суматохе. Колени у Кима дрожали, и он часто моргал, почти ослепнув от факельного света. Глаза слезились, и он, стыдясь мокрых скул, поминутно утирал их кулаком.

Он не заметил отца, стоявшего на лестнице среди толпы, высыпавшей навстречу. Случайно или нет, но он оказался обращен лицом к распахнутым створкам конюшни, откуда как раз, пошатываясь и кусая губы, выходил его брат.

Олойхор внимательно посмотрел в лицо Киму, подошел, помахал ладонью у того перед глазами. Рыжий брат повел головой, но с опозданием.

— Красный коридор! — догадался черный брат. — Ты — в красном коридоре. И за каким лядом это понадобилось? Что ты выиграл? Час? Два? Кто-то послан вас искать. Теперь не найдет. Или ты думаешь, — он кивнул в сторону конюшни, — что это позволит тебе благополучно миновать Циклопа Бийика?

Киммель мотнул головой.

— Ей было нужно, — выговорил он, спотыкаясь на каждом слове, — чтобы ради нее что-то делалось. Это было самое лучшее. Хотя бы видимость.

Хромая на обе ноги, он покорно и бессмысленно проволокся в створки, гостеприимно распахнутые для него.

— Увы, — глубокомысленно произнес Олойхор ему в спину. — Сегодня нас не вознаградят за достойные деяния. Сегодня мы только пожнем плоды порыва, подвигнувшего нас на подвиги. Узри несправедливость мира! — Он сам не понял, икнул или хихикнул. — И пусть кнут Циклопа смягчится над тобой. Хотя, говоря по совести, едва ли было бы честно, чтобы тебе досталось меньше моего.

Будто в подтверждение его слов из глубины конюшни донесся резкий щелчок плетеного ремня.

8. Десятка Мечей

Клаусу пришлось смириться с тем, что эта ночь выдалась бессонной. Даже жар уже прогорел. Терем наконец затих, но королю сегодня требовался собеседник. Плечистым силуэтом король вырисовывался на фоне окна в покоях Лорелеи. Королева сидела в кресле, кутая плечи в шаль. Может, это сказалось общее волнение, а может, просто ночь выдалась знобкой.

— Итак, — сказала она королю, — осмелюсь предположить, Киму сегодня досталось меньше?

Клаус покачал головой.

— За то, что они сделали хорошего, им воздастся позже. Надеюсь, они поняли, что их выпороли за непослушание, ложь и то, что им вздумалось подвергнуть опасности Имоджин.

— Ты доволен, — безошибочно определила Лорелея. — Зачем тебе играть в бога? Твой Ким получил фору в сто очков.

— Во все, какие есть, — отозвался ее муж. — Но ей решать еще не завтра. У тебя есть надежда.

— Да, — согласилась королева. — Ойхо талантлив, ярок и блестящ. Со временем ему, как вожаку, не будет равных.

— А Ким — хороший честный парень.

— Выбор, — напомнила Лорелея, — делаешь не ты. Должна ли я напоминать мужчине, как ослепительна красота? Как победительна харизма? Ким рядом с Олойхором — бесцветный увалень.

Предупредительный сумрак маскировал улыбку на устах Клауса.

— Ким больше похож на меня.

— Этого достаточно для предубеждения?

— Имоджин, — сказал он мягко, — знает обоих лучше, чем даже я или ты. Ее выбор, каким бы он ни был, будет более обоснованным, чем твой или мой.

— А ты? — требовательно спросила Лорелея. — Как в этой истории поступил бы идеальный король и мужчина?

— Как я могу ответить? Меня ж не двое. Можешь быть уверена, я не оставил бы тебя одну.

Лорелея коротко хохотнула в своем углу, добившись, чтобы Клаус обернулся к ней за объяснениями.

— А что, если она оставит в дураках всех и сбежит с начальником стражи?

— Ну… тогда у нее, во-первых, должен быть чертовски странный вкус. А во-вторых, я не верю, чтобы Циклоп Бийик оказался столь безрассуден.

— Циклоп? — изумилась Лорелея.

— Пора его повысить. Мальчишки по-прежнему будут его уважать, но с сегодняшнего дня он не должен отдавать им приказы. Сегодняшняя порка — последняя. Они выросли, и с этого дня — неприкосновенны.

Королева чуть улыбнулась, уверенная в полной своей невидимости в темноте.

— И — да! — спасибо, что напомнила об Имоджин. Пора, знаешь ли, вывести ее из разряда «своего парня». Надобно, чтобы они ценили ее не за то, что она наравне с ними может залезть на дерево или сигануть через забор. Пришло время пробудить в них иной интерес. Ага, — сказал он удовлетворенно, услышав на дворе сдержанный шум и наклонясь над подоконником. — Вот и они!

Лорелея скользнула через комнату и встала за его плечом.

— Что? — спросила она. — Ты еще кого-то ожидаешь, неугомонный?

Клаус кивнул на волов и телегу, только что втянувшихся в подернутый туманом серый и тихий двор. Королева догадалась, что внимание супруга обращено не на возницу и не на скот — все совершенно рядовое.

В телеге среди узлов сидели три простоволосые молодые девушки, глазевшие на возвышающиеся над ними стены со смешанным чувством удовлетворения и страха.

Гостьи тихонько переговаривались между собой.

— Брюнетка, блондинка и рыжая. Прямо букет! — фыркнула Лорелея, осознав, что на ее двор припожаловал целый возок греха. — На любой вкус. Ну и при чем тут Имоджин?

Клаус в полусумраке не то хрюкнул, не то засмеялся.

— Затем, что не за ее же счет мальчишкам удовлетворять первый жгучий интерес.

— Мне это не нравится! — запротестовала Лорелея. — Почему я должна жить под одной крышей со шлюхами? Что… горничных недостаточно?

— Недостаточно, — возразил Клаус. — Эти три красотки здоровы, молоды, и к тому же они — обученные профессионалки. У них контракт, и ни на что вне его рассчитывать они не вправе. Никаких мокрых глаз, бастардов и погубленных жизней. Всякому искусству учатся. Разве, когда ты приехала ко мне, я был жалок и неуклюж? Была ли ты разочарована?

— Немного грустно, — сказала Лорелея, — ожидать для сыновей такого начала. Хотя, сказать по правде, едва ли они станут возражать. Это об Имоджин ты печешься, как о собственной дочери.

— Я забочусь о своем сыне, — поправил ее Клаус. — Хорошая понимающая жена — это сто процентов счастья. Уж я знаю.

Судя по звуку, он усмехнулся.

— А у Имоджин есть все задатки хорошей жены. Начало пути — еще не весь путь. Мальчишки узнают, чего им хотеть и как это получить. Хорошему мужику следует перебеситься. Если позволено — не так и тянет. К тому же, я всегда хотел дочку.