На пути к войне - Ингрид Чарльз - Страница 2

— Тогда как же ты намерен поступить с ним?

— Взять его с собой на Чо.

— Что? — налетевший ветер унес недоуменное восклицание, но Палатон хорошо понял его — слишком хорошо, заметив изумление, промелькнувшее в глазах Ринди и его тревожно скривившиеся губы.

— Я не могу оставить его, Прелат, — Палатон склонился, чтобы собеседник расслышал его несмотря на завывания ветра. Приближалась гроза. Палатон слышал, как зариты позади него засуетились, тревожно лопоча. Стихия должна была застать их врасплох. — Абдрелики не нападали на колонию людей и не пытались уничтожить наших пушистых друзей, которые сейчас с таким беспокойством ждут нас. Риндалан, здесь был Дом.

На этот раз голоса Ринди не были удивленными, но его брови взлетели вверх.

— Это правда? Значит, здесь были наши братья?

Палатон кивнул.

— Паншинеа знает об этом?

— Сомневаюсь, хотя он мог подозревать. Я еще не успел сообщить об этом императору.

Противоречивые эмоции промчались по лицу Прелата, как тучи, несущиеся над равниной на горизонте. Палатон на мгновение отвернулся, заметил край грозовых туч и мысленно, как любой пилот, прикинул, сколько времени пройдет, прежде чем полет станет затрудненным, хотя и не ему самому предстояло вести крейсер, стоящий неподалеку. Он вновь обернулся к Риндалану.

Чоя не занимались колонизацией. Среди них много поколений назад было решено сохранить свои психические способности, свой бахдар, чистым и незапятнанным генетической адаптацией, неизбежной при транспланировании. Это сделало их существование более тяжелым, более хлопотным, ибо постоянно приходилось восстанавливать ущерб, наносимый родной планете, постоянно следить за балансом иссякающих ресурсов, постоянно бороться за то, чтобы остаться такими, как прежде.

Палатон знал, какое облегчение может испытать, поведав Риндалану всю правду. Пока он обследовал место кровавой бойни, его чувства прояснялись, оставляя внутри зияющую пустоту, которую сейчас было нечем заполнить. Без своего бахдара, без генетически унаследованных телепатических способностей он был беспомощен. Он больше не мог повелевать Хаосом, не мог найти и осуществить свою судьбу, но хуже, гораздо хуже было то, что он не мог спасти свой народ и свою планету от роковой участи, постигшей Аризар. Те, кто напал на жителей Аризара, могли бы напасть и на Чо, убедившись в своей мощи и слабости чоя.

Палатон поклялся, что каким-либо образом найдет средство отомстить за содеянное здесь и защитить свою планету, восстановить свою силу, чтобы исполнить клятвы. Он должен сдержать клятву во что бы то ни стало. Во имя Вездесущего Бога, которого он никогда не сможет узреть вновь без бахдара, освещающего Его присутствие, — ни один враг не достигнет Чо, если только прежде не уничтожит Палатона.

Он старался обуздать свои чувства, которые Ринди раньше или позже смог бы прочесть, неважно, какое потрясение они вызовут. Как бы сильно Палатон ни доверял Прелату, он знал, что оказался в одиночестве. Полном и совершенном одиночестве. Без бахдара его собственный народ способен погубить Палатона так же быстро, как это сделали бы враги. Ему следует научиться быть молчаливым, спокойным и терпеливым. Склонив голову, он ждал, когда собеседник заговорит.

Слова о существовании отступников вызвали у старого чоя достаточное потрясение, чтобы его сердце на мгновение не застыло в груди. Он молчал, хотя Палатон чувствовал, как дрожит рука Прелата на его рукаве.

— Какой из Домов?

Только три великих Дома, обладающие политической властью и бахдаром, выжили в беспокойной истории чоя: Звездный, Небесный и Земной. Роды каждого Дома обладали собственным влиянием и властью, но существовали и чоя без бахдара или же с недостаточным бахдаром, неспособные отличить ауру живых существ — чоя звали их «Заблудшими», «не познающими Бога». Но который из Домов послал сюда чоя, Палатон не знал, хотя и догадывался. Ему не хотелось сообщать Ринди о собственных подозрениях.

— Этого я не знаю. Все доказательства исчезли. Уничтожены, — Палатон обернулся, отодвигаясь от Ринди. — Этот мальчик — все, что у меня есть. Он мог бы рассказать мне.

Палатон надеялся, что Прелат не сможет заглянуть в его душу, не сможет увидеть, что бахдар, который некогда ярко, как солнце, сиял в нем, в Палатоне, теперь исчез, потускнел, угас… и был помещен в душу мальчика, как крохотная искра, сохраненная во мраке. Все, что прежде составляло гордость и отраду Палатона, теперь очутилось внутри другого существа, знающего о своей ноше не больше, чем знал бы камень. Нет, он не сможет отослать мальчика домой — во всяком случае, пока вновь не обретет силу. Но Палатон не мог признаться Ринди. Судьба Верховного прелата была слишком тесно связана с судьбой Паншинеа, который сделал Палатона своим преемником, однако Палатон знал, что сумасбродный император не намерен отказываться от престола. Заявление это было сделано только для того, чтобы сохранить положение в Союзе, до тех пор, пока не укрепится сила самого Паншинеа.

Ринди пошевелился — это движение напоминало пожатие плечами, его можно было принять за протест.

— Ничего хорошего из этого не выйдет, — произнес он.

— У меня нет выбора. А у тебя — у тебя он есть? — если бы Палатон по-прежнему обладал силой, он смог бы видеть, как аура вокруг Прелата вспыхнула ярче, когда Риндалан пытался предвидеть последствия этого поступка.

— Мое предназначение почти исполнено, но твое еще впереди… вне моего зрения… и оно тесно связано с выбором, который ты должен сделать. Ты выбрал слишком поспешно, Палатон.

— Поспешность здесь ни при чем. Этот мальчик жил здесь, в колонии, среди таких же, как он, купленных или похищенных для целей, о которых я могу только догадываться. Он даст ответ, если я правильно задам вопросы. Я не могу отпустить его. Абдрелики ждут того же самого.

Риндалан покачал головой.

— Он изменит нас всех. Может быть, даже облик Чо.

— Ты предвидишь это?

— Нет, — голоса Ринди дрогнули. — Но я чувствую это своими старыми костями — как ветер, который обжигает их сейчас. Ты не сделаешь этого, Палатон.

— У меня нет выбора, — повторил Палатон.

Алекса плавно раздвигала руками илистую воду, окружающую ее. Комната была звуконепроницаемой, поэтому все, что она могла расслышать — журчание воды, ее плеск о стенки бассейна, ворчание насосов и фильтра. Огромное существо колыхалось напротив нее, почти погрузившись в воду, не видное сквозь муть. ГНаск оказался в илистом бассейне первым, и красные комочки глины, смытые с его тела, поплыли и прилипли к стенкам бассейна, а затем исчезли, когда насос постепенно заменил воду.

Алекса не разделяла любовь абдреликов к илу, хотя ей нравилось плескаться в бассейне. Она наблюдала, как существо плывет к борту, рассекая воду массивной головой. Под водой его грузное тело двигалось с поразительным проворством, глаза хищника всегда замечали испуганные движения добычи, по толстой коже амфибии ползал слизнеподобный симбионт, заползая на широкую голову. Челюсти абдрелика плавно переходили в широкую грудь, мокрую от слюны.

Алекса думала: «Глядя на него, я вижу себя — отчетливее, чем в любом зеркале».

Алекса заметила, что ГНаск наблюдает за ней, и отвела взгляд. Она была голодна. Она задумалась над тем, удастся ли им поесть вместе, и при этой мысли в углах ее рта выступила слюна. Она была хищницей, потому что он был хищником — его образ запечатлелся в ней. Уродливая, громоздкая амфибия была для Алексы более родным отцом, чем посланник Джон Тейлор Томас, ее настоящий отец.

Но в целом ГНаск был недоволен ею, недоволен налетом на Аризар и недавними событиями на Скорби, где его усилия завоевать более значительное положение в Союзе закончились провалом. Ее посещение бассейна могло быть лишь краткой встречей, после которой ее отошлют прочь голодной, не удовлетворившей свои стремления. Алекса попыталась сдержать дрожь, когда теплая вода, омывающая ее тело, начала расходиться концентрическими кругами. Она сама будет выглядеть как добыча, если не остановит дрожь. Алекса стиснула зубы, когда ГНаск приподнял голову из бассейна. Вода стекала с его лилово-зеленой кожи.